являлся оголенный, не прикрашенный любовными переживаниями инстинкт воспроизводства. Факт этот пугал некоторых. Но на самом деле в те годы взаимоотношения полов и не могли складываться иначе. <…> Классу борцов в момент, когда над трудовым человечеством неумолчно звучал призывный колокол революции, нельзя было подпадать под власть крылатого Эроса. <…>
Но сейчас картина меняется… Женщина и мужчина сейчас не только “сходятся”, не только завязывают скоропроходящую связь для утоления полового инстинкта, как это чаще всего было в годы революции, но и начинают снова переживать “любовные романы”, познавая все муки любви, всю окрыленность счастья и взаимного влюбления» (Коллонтай, 1923. С. 111–113).
Как видно из этой пространной цитаты, Коллонтай отнюдь не отрицает серьезности любовных отношений и не защищает анархической «свободной любви». Напротив, она выступает против «полового фетишизма» и гедонизма, пренебрежительно называя случайные связи периода Гражданской войны всего лишь проявлениями недостойного большевика полового инстинкта.
Однако для коммунистических ортодоксов эта позиция была слишком радикальной (см. Пушкарев, 2004). Она противоречила не только привычному аскетизму старых революционеров, но и соображениям политической целесообразности. Уже в 1923 г. с критикой Александры Коллонтай выступили такие влиятельные деятели партии, как Полина Виноградская (которая выражала и мнение Н. К. Крупской), ректор Коммунистической академии Михаил Лядов, известный теоретик марксизма Давид Рязанов, нарком просвещения Анатолий Луначарский и Софья Смидович (Stites, 1978). Некоторые из них осуждали не только «секс», но и «любовь». По словам Виноградской, «любовью занимались в свое время паразиты печорины и онегины, сидя на спинах крепостных мужиков. Излишнее внимание к вопросам пола может ослабить боеспособность пролетарских масс» (Цит. по: Лебина, Шкаровский, 1994. С. 186).
Лучше всех жесткую авторитарную позицию по отношению к сексуальности сформулировал Арон Борисович Залкинд (1888–1936), автор популярных книг «Революция и молодежь» (1924), «Половой фетишизм: К пересмотру полового вопроса» (1925) и «Половой вопрос в условиях советской общественности» (1926). Врач психотерапевт по образованию, сначала активный психоаналитик, а затем ярый гонитель советского фрейдизма, один из основоположников педологии (подробнее о нем см. Эткинд, 1993. С. 328–333), Залкинд признает наличие у человека биологического полового влечения и вред «половой самозакупорки», но предлагает целиком и полностью подчинить сексуальность классовым интересам пролетариата.
Вот его знаменитые «Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата» (Залкинд, 1924):
«Допустима половая жизнь лишь в том ее содержании, которое способствует росту коллективистических чувств, классовой организованности, производственно-творческой, боевой активности… Так как пролетариат и экономически примыкающие к нему трудовые массы составляют подавляющую часть человечества, революционная целесообразность тем самым является и наилучшей биологической целесообразностью, наибольшим биологическим благом <…>.
Вот подход пролетариата к половому вопросу:
1. Не должно быть слишком раннего развития половой жизни в среде пролетариата. <…>
2. Необходимо половое воздержание до брака, а брак лишь в состоянии полной социальной и биологической зрелости (т. е. 20–25 лет) <…>.
3. Половая связь – лишь как конечное завершение глубокой всесторонней симпатии и привязанности к объекту половой любви.
Чисто физическое влечение недопустимо… Половое влечение к классово-враждебному, морально-противному, бесчестному объекту является таким же извращением, как и половое влечение человека к крокодилу, к орангутангу. <…>
4. Половой акт должен быть лишь конечным звеном в цепи глубоких и сложных переживаний, связывающих в данный момент любящих. <…>
5. Половой акт не должен часто повторяться. <…>
6. Не надо часто менять половой объект. Поменьше полового разнообразия. <…>
7. Любовь должна быть моногамной, моноандрической (одна жена, один муж). <…>
8. При всяком половом акте всегда надо помнить о возможности зарождения ребенка – и вообще помнить о потомстве. <…>
9. Половой подбор должен строиться по линии классовой, революционно-пролетарской целесообразности. В любовные отношения не должны вноситься элементы флирта, ухаживания, кокетства и прочие методы специально полового завоевания.
Половая жизнь рассматривается классом как социальная, а не как узколичная функция, и поэтому привлекать, побеждать в любовной жизни должны социальные, классовые достоинства, а не специфические физиологически-половые приманки, являющиеся в своем подавляющем большинстве либо пережитком нашего докультурного развития, либо развившиеся в результате гнилостных воздействий эксплуататорских условий жизни…
10. Не должно быть ревности. <…>
11. Не должно быть половых извращений. <…>
12. Класс, в интересах революционной целесообразности, имеет право вмешаться в половую жизнь своих сочленов. Половое должно во всем подчиняться классовому, ничем последнему не мешая, во всем его обслуживая. <…>
Отсюда: все те элементы половой жизни, которые вредят созданию здоровой революционной смены, которые грабят классовую энергетику, гноят классовые радости, портят внутриклассовые отношения, должны быть беспощадно отметены из классового обихода, отметены с тем большей неумолимостью, что половое является привычным, утонченным дипломатом, хитро пролезающим в мельчайшие щели – попущения, слабости, близорукости…»
Сегодня это читается, как пародия, но в 1924 г. звучало вполне серьезно. И что самое важное, за исключением вульгарно-социологических «классовых» формулировок, именно эти установки определяли отношение большевистской партии и советской власти к сексуальности вплоть до ее, советской власти, бесславного конца.
Ленин не читал залкиндовских заповедей, они были опубликованы уже после его смерти, а если бы прочитал, вероятно, высмеял бы их. В 1925 г. о предложении Залкинда, чтобы партячейки разбирали заявления брошенных жен, Н. И. Бухарин сказал: «Я утверждаю, что это – чушь, это – мещанская накипь, которая желает лезть во все карманы» (Бухарин, 1993. С. 75). Но по своим интенциям и акцентам взгляды Залкинда были партии гораздо ближе, чем коллонтаевский неуправляемый и отдающий индивидуализмом «крылатый Эрос», не говоря уж о «свободной любви».
Что бы молодой человек ни делал, он все равно, по меткому замечанию Фицпатрик, впадал в «грех мещанства». Если он думал и жил так же, как его родители, то попадал в ловушку «буржуазного брака», а если становился «сексуальным революционером», попадал в тенета буржуазно-богемной безответственности, «есенинщины» или «енчменщины», по имени молодого философа Эммануила Енчмена, провозгласившего в 1920 г. главным принципом новой жизни «радостность», которая должна быть достигнута путем обобществления всех телесных функций, удовольствий и желаний.
Помимо внутрипартийных идеологических разногласий, в 1920-х годах наметился также конфликт между литературным и медико-педагогическим дискурсом. Освобожденная от цензуры молодежная литература была буквально пропитана эротикой, литературная критика воспринимала это настороженно. Как заметила в 1925 г. Лидия Гинзбург, «эротика стала существеннейшим фактором литературы прежде всего как фактор неблагополучия» (Гинзбург, 1987. С. 156). Зато медицинская и педагогическая литература 1920-х годов остается почти такой же охранительной, как в начале XX в., изображая сексуальность в качестве отрицательной силы, одинаково опасной и для общества, и для личности (Naiman, 1997. P. 130–134). Советы и рекомендации даются, как правило, в форме запретов: половой акт не должен совершаться чаще, чем три раза в неделю или один раз в день; начинать половую жизнь следует не раньше 22 или 20 лет; половое воздержание не только абсолютно безвредно, но и полезно и т. п.
Даже фрейдовскую теорию сублимации нередко интерпретировали в физиологическом ключе. По мнению специалиста