без слов. – И каждый из них регулярно колется внутривенно! Читали вы что-нибудь об этом в «Тайм» или «Нью-Йорк Нэйтив»?
Еще один анекдот.
8.8. – Ты не на карнавал идешь, – с укором сказала Ларла, – а на Шпору, на то ужасное сборище. Я же слышу, ты всю неделю про это бубнишь. – Ларла неуклюже сгребла толстыми пальцами кружку, миску и тряпку. – На пришествие этого… даже и говорить не хочу.
– Амневора. Да, – подтвердила старуха, стоя в коричневом плаще посреди кухни.
– Но это же ужасно. – Ларла суетилась, кладя на место одно и хватая другое. – Это дурная вера. У богов нет имен. Я это знаю с детства, как и ты. А что ты можешь знать про этого Амневора?
– Я помню кое-что. Издавна. Что-то о смерти и времени. Смерть не умиротворишь курами, кошками и собаками, жертва должна быть…
– Не ходи, прошу тебя! Не делай этого ни ради меня, ни ради них. – Ларла поскребла одной рукой внутри плошки и подняла глаза к потолку. – Они ведь об этом толкуют? Все эти несчастные страдальцы, которых приводит наш господин? Там у него человек двадцать пять, и среди них две женщины. Они тоже больны? Женщины ведь как будто не заражаются, так я слышала. Страшно это, если мы тоже можем…
– Нет-нет, – сказала старуха. – Им Амневор ни к чему. Но мы, немногие, думаем, что он может смиловаться над ними, если мы постараемся. – Она пошла к двери, а Ларла, выронив все, что держала в руках, вскричала:
– Откуда ты знаешь, куда идти?
– Когда его милость посылал меня в дома других болящих, я говорила с многими и узнала о многом.
– Так он созвал болящих со всего города? – Ларла опять посмотрела вверх.
– Нет-нет, их куда как больше. Здесь те, что еще могут сесть в присланную за ними повозку.
Ларла опять посмотрела вверх.
– Думаю, они все же говорят о том демоне, что бродит по городу и омрачает наш карнавал, устроенный в честь Освободителя. Он должен быть в городе, иначе как он вам явится? И для чего бы еще они тут собрались? Говорят, что волшебник…
– Нет-нет, – в третий раз сказала старуха. – Их заботит лишь собственная смерть и то, как им дожить до нее. Амневор должен прийти ради нас, так мне сдается. – И она вышла, не глядя больше на Ларлу.
8.9. Видел Джои вчера вечером. Он говорит, что совершено еще четыре нападения на бездомных – последняя жертва погибла позавчера. Мы с ним сидели у бара в почти пустой «Фиесте» с ее оранжевыми огнями и старым музыкальным автоматом. («Я то, что я есть» смолкло впервые за вечер.) Из-за неоновой пивной рекламы в окне ночь казалась еще темнее.
– В два часа ночи разговариваю на Девятой авеню с парнем, а через три часа слышу, что ему сердце вырезали в этом треклятом парке! Еще пять за три недели, а всего девять. Каждого покромсали, как дыню, твою-то мать. Я не считаю того бедолагу, что спал на скамейке, а четверо пуэрториканцев шли мимо, да и перерезали ему горло – просто так, ни за что! Их-то сразу поймали – думали, может, это они или какие-нибудь мелкие бандюки задумали нас всех перебить. Но нет, думаю, не они. Я теперь вообще по ночам не сплю, только днем, в парке. Просыпаюсь в пять-шесть вечера, а кругом офисные девчонки сидят и аплодируют. – Джои похлопал себя по татуированным бицепсам. – Глядите, проснулся мудила!
9. В первый вечер карнавала мать Топлина, сидя на краю кровати, поддерживала голову сына. Его рвало желчью в подставленный таз, потом рвать стало нечем, но все его тело содрогалось от спазмов. Мать удержалась и не сказала, что зря он ездил к этому человеку: он болен и должен лежать в постели. Она уже сказала это, когда его привезли домой (но забыла), а теперь и вовсе незачем стало. Между спазмами мальчика трясло, искры перед глазами чередовались с тьмой.
Варварка, помогавшая матери по хозяйству, остановилась в дверях. Она пришла сказать, что Освободитель прибыл в город и вот-вот проедет мимо. Может, Топлин сядет у окна и посмотрит? Она скамейку ему подвинет, подушку положит… Но на улице уже слышались восторженные крики; женщина постояла в дверях, глядя, как корчится Топлин, вздохнула и пошла обратно на кухню.
9.1. Ко мне зашла расстроенная Сарена.
– Только что была у Герба в больнице, у него СПИД. Он ужасно выглядит, Чип, – не то труп, не то уже призрак. Я три месяца его не видала, не знала, что дело так плохо, и теперь совершенно потрясена. – Сарена южанка и часто употребляет слова вроде «потрясена». – Просто сама не своя.
Сам я с Гербом незнаком, хотя Сарена часто о нем говорила. День спустя она позвонила и сквозь слезы сообщила, что утром Герб умер.
Придя в следующий раз, она сказала:
– Это ужасно, но после Герба я боюсь тебя обнять и даже пожать тебе руку. Знаю, это, кажется, не настолько заразно, но вдруг…
Она не прикасалась ко мне еще три недели, а я тем временем читал о медсестрах, боящихся ухаживать за больными СПИДом, о совершенно здоровых геях, которым в гостях подают еду на бумажных тарелках и увольняют их с работы наряду с гаитянами – просто на всякий случай; в то же время самый главный в США человек, демонстративно пожимая руки больным на шоу Фила Донахью, заявляет: «Насколько нам известно в данный момент, СПИД – одна из наименее заразных болезней. Нет никаких свидетельств того, что он передается через прикосновения, пищу и воду. Единственные известные способы заражения – это многократные сексуальные контакты или обмен препаратами крови». А «Нью-Йорк Нэйтив» честно докладывает, что если у одного из пары любовников СПИД, вероятность заболевания другого составляет всего 10 %.
9.2.1. Понимаешь, Прин, не верю я во все это: в магию, чудеса и в богов, есть у них имена или нет. Я сочиняю свою музыку, и она делает людей счастливыми – или просто напоминает им о каких-то счастливых мгновениях. Когда я была намного младше тебя, то видела порой в Гончарном ряду какую-нибудь амфору, выставленную сушиться, и ее очертания в лучах предвечернего солнце казались мне совершеннее самого красивого дерева. Или слышала сказку, показывающую в новом свете устройство нашего невыдуманного мира. Или смотрела представление с песнями, танцами и речами, создающее жизнь куда ярче действительной. Эти откровения называют порой сверхъестественными, но почему они менее естественны, чем то, что безымянные боги открывают нам в детском смехе, в закате