двадцатку за вялый. Но я сразу понял, что он не из тех – сразу! Видно было, что это коп! – При этом Джои, отсидев свои тридцать суток, продолжает заявлять, что с тринадцати его ни разу не арестовывали.
8.5.5. Как определить, является то или это документом своего времени? Возьмем, к примеру, «Модуляции» Ричарда Костелянеца: тонкие черные линии и кружочки переходят, слегка меняясь, с одной желтой странички на другую без текста, картинок и даже без цифр. Даже если вы не видите в этом намек или прямую ссылку на урбанистическое восприятие реальности – не менее ясные, чем на любой из картин Мондриана – то разве это не документ?
Определенный художник в определенное время интересуется определенными направлениями. Понимание специфики и комплексного значения, связанных с любой из трех величин (время, художник, направление), – это вопрос прочтения. То, что среднеосведомленный читатель, не слишком хорошо знакомый с Костелянецем, сразу определяет, что «Модуляции» – это продукт семидесятых, а не дадаистское произведение двадцатых годов, лишний раз подтверждает, что направления узнаваемы, поддаются прочтению и принадлежат истории.
Если вся человеческая продукция – не только эстетическая – имеет документальный аспект, когда осведомленный читатель ассоциирует ее с определенным местом и временем, не подвергает ли это опасности эстетические аспекты как таковые? Здесь на кону значительность направления. Как глубоко надо вникнуть в историю искусств, чтобы понять, что принадлежность определенной эпохе и историчность – совсем не одно и то же?
8.5.6. На вопрос, считает ли он себя геем, Луис ответил:
– Даже не знаю. Мне нравятся женщины, то есть раньше нравились – я уже два года с ними не сплю и не скучаю вообще-то. И мужики тоже нравятся. За последние годы переспал с целой кучей и крепко в этом уверен. Не хочу, правда, чтобы об этом кое-кто знал. Когда продаешь валиум, косяки и таблетки на углу Сорок второй, там членососов не любят – но как же это здорово, пососать! Особенно если под кайфом. И даже если не балдеешь, все равно хорошо. Понимаешь, о чем я? – Я кивнул, Луис ухмыльнулся. – Ясное дело. И когда тебе сосут, тоже хорошо, а? – Он пихнул меня локтем, я засмеялся. – В общем, не знаю. Может, я и гей. Как-то не задумывался об этом.
Джои на тот же вопрос ответил:
– Конечно! Уже лет двенадцать – я ведь тебе рассказывал.
8.6.1. Мне не очень-то хочется писать о некрасивом происшествии, послужившем моделью для следующей главы. Случилось это пару дней назад, в кино, где за несколько мест от женоподобных пуэрториканцев сидел гетеро, предположительно, сексуал маленького роста, с мускулатурой рабочего, пивным пузом, редкими волосами, в очках и с пуховиком на коленях. Непонятно с чего он начал их обзывать. Не хочется писать, и не буду – скажу только, что испытал гордость за наших.
8.6.2. В первое утро карнавала около дюжины дубильщиков шли по улице Мусорщиков, собираясь начать свой первый шестичасовой рабочий день вместо обычного десятичасового. Один из них пел высоким фальцетом и смешил друзей лицедейскими жестами. Двое – один белокурый варвар, другой местный житель – завязали волосы цветными шнурками, и длинные концы стегали идущих сзади. Такими шнурками традиционно повязываются на праздник абл-айнийские женщины. Идущим то и дело приходилось обходить кучи земли по бокам улицы.
Один дубильщик нечаянно задел встречного – малорослого, подслеповатого, но с крепкими мышцами, пивным пузом и редкими волосами.
– Эй ты! – завопил тот, шарахнувшись в сторону. – Не трожь! Ты заразный. Вы все заразные. Хочешь, чтоб и ко мне зараза прилипла? Не трожь, говорю!
Двое принялись передразнивать ругателя, еще двое подступили к нему, заставив его поспешно пробежать мимо.
Затейник снова запел, но никто больше не смеялся.
Шагах в десяти за ними шла в свою прачечную Нари – колхарийцам на праздники требовалось, похоже, вдвое больше чистой одежды. Она вспыхнула, услышав слова коротышки, и обиделась за дубильщиков. Ферон однажды, когда они с Садуком принесли ему сыр, маринованные яйца и пряное мясо, сказал им: «Теперь вы знаете, в каких ремеслах больше – как бы это сказать – парней с тонкими голосами и умелыми пальцами. – Они сидели на крыше, где он временами ткал. – Это лицедеи, дубильщики и возчики, что приезжают ранним утром на рынок…»
«Да ладно тебе! – вскричал Садук, выковыривавший ножом пробку из кувшина с сидром. – Неужто все эти здоровенные ребята, что тарахтят по утрам мимо моей будки…»
Ферон замахал руками, отметая его возражения.
«Знаете, когда я юнцом пошел работать в дубильню, отец без конца твердил всем знакомым и мне: “Не думайте, что дубильщики все такие”. Я поначалу ни о чем таком и не думал, но вышло, что старик мой был прав. Были там двое парней, которые в жизни не любились с мужчинами, обожали женщин и против нас, прочих, ничего не имели. Я, честно говоря, не понимал, почему они там работают. А после того, как мы с отцом повздорили на мосту, я слышал, как он снова сказал кому-то: “Если парень дубильщик, это еше не значит, что он такой”. Это он, думаю, меня выгораживал, но я тогда был наглый щенок и сказал ему: “Слушай, двое наших и впрямь не такие, но почему ты всегда защищаешь их? Ты их даже не знаешь. Почему не меня?” И знаете, больше он не говорил так. Я по нему скучаю. Ну что, Сади, скоро ты там? Не помочь ли тебе?»
С той стороны улицы Нари махала молодая толстушка-варварка. Она поступила в прачки недавно и потому пришла раньше всех. Хозяйка и работница вместе прошли в калитку, ведущую на прачечный двор.
8.7. Бритоголовый костлявый Рональд с бирюзовым кольцом на пальце владеет не слишком процветающим антикварным магазином вместе с партнером, толстячком Роем. Летним вечером, когда на дверях висит табличка «закрыто», но внутри кто-то есть, можно зайти туда на мартини с водкой и пообщаться с соседями.
– Должен же я был сделать хоть что-то, – сказал однажды Рональд собравшимся. «Что-то» означало волонтерскую работу по уикендам в больнице для спидозников. Рядом с Рональдом на мольберте стоял байройтовский китч: Вагнер за роялем, одна рука на клавишах, из-под откинутой крышки исходит серое облако, где угадываются лебеди, рыцари, гномы, вороны, драконы, богини-воительницы в крылатых шлемах, Венера в позе Милосской, но без покровов, одноглазый скиталец и попавший в бурю корабль. Рональд качнулся назад (этикетка на подлокотнике качалки показывала 290 дол) и добавил: – Теперь у меня около семидесяти пяти пациентов. – То, что все они больны СПИДом, было ясно