Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В эту ночь Аллерген охотился на Миню. Миня был главным редактором сетевого юмористического журнала "Сирано". Почему-то, он принял навязанную ему роль мышки. И я почти физически ощущал, как главред читает гостевую собственного сайта, подолгу не решаясь высунуться.
Рационально объяснить происходящее было невозможно. Повод был пустяковый. "Сирано" проводил какой-то поэтический конкурс. Миня обругал чью-то работу, Аллерген заступился, и тут началось!
Внешне это выглядело случайным флэймом двух столкнувшихся в гостевой лбов. Хотя, конечно же, ни о какой случайности тут и речи не могло быть. На поверхности было название вызвавшего свару стихотворения -- "Пророк". Я и до этого задумывался о соотношении понятий "пророк" и "Иерусалимский Кот", какая-то связь между ними, наверное, существовала, и это могло привлечь внимание Аллергена, но в то же время было явно недостаточным для того, чтобы прийти на сайт и напасть на его хозяина.
В эпицентре флэйма оказалась строчка: "И лопнут мозоли в загаженный посох". Это было выше моего понимания. Допустим, в строке чудилось что-то страшное, мол, если этот мир загадили настолько, что и посох пророка -нечист, то быть ему залитым гноем волдырей, лопнувших от бесполезности пророчеств. Но при чем здесь Миня? А спор неуклонно переходил со стихотворения на самого Миню, Кот играл с ним, как с мышкой, дразнил, цеплял, как будто ему зачем-то нужна была эта странная добыча.
А Миня не догадывался с кем он имеет дело, не понимал, что Иерусалимский Кот никому не "выкает", даже Богу и требовал, чтобы Кот не обращался к нему на "ты":
-- Аллерген, а на "Вы" Вы не умеете общаться? Вас в детстве этому не учили? Или оно у Вас еще не закончилось, парниша?
-- Как? -- картинно изумлялся Кот.-- Правильно ли я понял, что редактор альманаха ИРОНИЧЕСКОЙ литературы требует у меня, виртуального кота, чтобы я говорил тебе, дорогому, "Вы"?
Все это почти ничего не давало для понимания сути происходящего, и я решил сконцентрироваться на частностях, и это было правильное решение! Я, наконец-то, решил давно мучившую меня загадку -- зачем Кот к месту и не к месту употребляет это свое "дорогой". На самом деле, это было очевидно. "Дорогой" -- это "дор о гой", то есть в переводе с иврита "поколение или народ". То есть, это конечно же было не слово-паразит, а вопрос, обращенный к собеседнику, многократно повторяемый, главный для Иерусалимского Кота вопрос: "Чему ты принадлежишь -- своему поколению или своему народу? Чему ты лоялен -- времени или породе? В чем твое предназначение -- завоевать место во времени или территорию для своего племени?" Конечно, что еще могло интересовать Кота, принадлежащего Иерусалиму -- небольшому Городу с огромной историей, Городу, пренебрегшему своей длиной и шириной ради высоты и глубины, и привольно, по-хозяйски, раскинувшемуся во времени.
Находившаяся вместе с ними в гостевой Ехида или Ехида, спросила Кота, где его можно почитать. То есть, она имела в виду, где можно прочитать его стихи -- это было совершенно ясно, но Кот в ответ понес такое, что мне стало не по себе:
-- Почитать меня можно всюду. Я же не божественное создание, чтобы меня можно было почитать только в молельных домах.
Но если не божественное, то чье?! Только не надо хвататься за сразу же подворачивающихся Воланда с Бегемотом. А Кот, словно нарочно, навязчиво направлял меня на этот, скорее всего ложный, путь. Он, растопырив когти, "бегемотствовал", сыпал куплетиками-эпиграммами:
В сортире, дорогом, я замочил Бару.
Как? Шампуром пробил в покатом лбу дыру.
Мозги не вытекают из дыры -
мозгов не много было у Бары.
И тут я понял! Даже мне, человеку в Сети новому, было понятно, что Аллерген допустил грубое нарушение неписанного нетикета -- перешел на реальное имя. Ибо фамилия Мини была Бару. А ведь Кот в вопросах нетикета был демонстративно щепетилен, я успел это заметить, да он и сам это декларировал. Причем, Кот это сделал не просто так, ради красного словца, вернее ради рифмы. Он, наоборот, как бы для того, чтобы подчеркнуть, что называет фамилию совсем не ради рифмы, сделал к куплету специальную сноску: "Для расправы с садистом, дорогой Аллерген применил тот самый шампур, на котором маленький Миша Бару жарил котят (прим. ред.)". Зачем? Не только же для того, что бы подловить Миню на вываленном в Сеть, в припадке раздражения, детском воспоминании. Ради этого Кот не стал бы нарушать нетикет, а значит, он не мог иначе.
Тайный смысл происходящего невозможно постичь, изучая нормальное течение, он открывается только в противоречиях и отклонениях. Я понял почти сразу. Бару -- вот ключевое слово!
Аллерген выбрал Миню за фамилию. Только писать ее следовало иначе: Ба.ру или Бар.ру. Лучше латиницей: ba.ru или bar.ru. Еще нагляднее была бы смесь с ивритом, но право-налевое письмо с лево-направым лучше не смешивать, как не смешивают мясо с молоком, а лен с шерстью. И так все ясно, "ru" -это означает российский сектор мировой паутины, то есть в переводе с виртуального на реальный -- Россия. А точнее, ".ru" -- это виртуальная Россия, существующая лишь в воображении эмигрантов и поэтов. "Ба" -- на иврите "в". "Бар" -- "сын".
Чем глубже я залезал в архивы гостевых, наблюдая его проявления, тем отчетливее становилось для меня, что фамилия соответствовала личности. Bar.ru был человеком с добротной устойчивой биографией, ярким представителем так и не созданной, да уже и забытой "новой общности" -- "советский народ". Из тех, что в детстве доказывали дворовой компании, что они не второсортны и получали статус "еврей, но хороший парень" -- дворовый аналог "почетного арийца". Накопленной инерции обычно хватает, чтобы, уже сменив дворовую кодлу на интеллигентное окружение, продолжать демонстрировать свою принадлежность к "хорошим еврейским парням", к России в целом и отстраняться от всего еврейского, лежащего за бытовым набором из анекдотов, фаршированной рыбы и гордости за Эйнштейна. Мне это было понятно -- когда-то я и сам останавливался на этих станциях.
Bar.ru любил равенство, братство, писал хайку на русском языке и химичил в подмосковном НИИ. На упоминания о своем еврействе, bar.ru реагировал, желая продемонстрировать отсутствие у себя национальных комплексов. Минина ассимиляция достигла стадии ноздреватого растворяющегося сахара -- он уже дотаял до фазы "своего еврея" и был мне симпатичен честной причастностью к русской культуре. Ясно, что мимо еврея с фамилией "Сын виртуальной России", Иерусалимский Кот пройти не мог.
Аллерген стебался и явно мнил себя мастером иглоукалывания и знатоком анатомии комплексов. Миня давал аллергическую реакцию. Если до сих пор у меня еще было небольшое сомнение, что могло произойти какое-то дурацкое совпадение, и превращение Аллергена в Иерусалимского Кота просто случайно совпало с решением (C) подписывать какие-то свои записи именем своего кота, то теперь это сомнение развеялось.
Я слишком хорошо успел изучить вкусы и предпочтения (C). Они почти никого не любили: необразованный люд -- за примитивность и заданность понятий, узкопрофессиональных технарей -- за ограниченность кругозора, чистых гуманитариев -- за дряблость логики. И была лишь маленькая группка, к которой они относились с симпатией, считали солью земли, людьми своего круга и своими потенциальными читателями. И это были именно такие люди, как завлаб академического института М. Бару ака Миня, автор иронических стихов, приятный в общении, доброжелательный и остроумный человек.
(C), в принципе, не могли обращаться с Миней подобным образом. Так мог и должен был вести себя с Bar.ru только Иерусалимский Кот ака Аллерген.
Кот
Теперь я хожу по бесконечному, петляющему, почти невидимому забору, торчащему из бездонной пропасти. За мной, кажется, еще никто не гонится. И навстречу не идет. Я могу осторожно нащупать лапой то единственное место, куда должен ступить. Но меня уже лишили права на ошибку. У меня, дорогого, отняли свободу маневра. Возможность выбора свели к бинарной -- сорваться в пропасть, или -- лапу в заданные координаты. А эти звуки сзади -- это пока еще не погоня. Это громыхает на стыках досок мое предназначение, не отступающее от меня ни на шаг, словно привязанная к хвосту консервная банка, без наклейки, но не пустая. И как мне узнать ее содержимое, если нет у меня консервного ножа и не будет. А даже если и будет, все равно я не умею и не научусь им пользоваться. Да и не будет меня никто ничему учить. Моя учеба -это бесконечные консервные банки без наклеек, которые летят в меня, и от которых нельзя уворачиваться. Мои знания обширны, но понимание ничтожно. Суть скрыта за непроницаемой тусклой жестяной оболочкой, слишком прочной для моих когтей и слишком тонкой, чтобы не изводить меня ощущением ее доступности. Даже консервный нож полумесяца, за ночь вскрывающий весь небосвод, не поможет мне.
Я сменил Хозяина. Аватары мне все еще хозяева, но уже не в смысле владельцы, а просто гостеприимные хозяева пребывающего в их доме дорогого гостя. Не очень, кстати, гостеприимные -- молоко как не подогревалось, так и продолжает наливаться прямо из холодильника, но меня это теперь бесит, только пока я его пью.
- Номер Два. Роман о человеке, который не стал Гарри Поттером - Давид Фонкинос - Русская классическая проза
- Гриша - Павел Мельников-Печерский - Русская классическая проза
- Марево - Виктор Клюшников - Русская классическая проза
- Домой - Давид Айзман - Русская классическая проза
- Наследство в Тоскане - Джулиана Маклейн - Прочие любовные романы / Русская классическая проза / Современные любовные романы