Читать интересную книгу Поход Наполеона в Россию - Коленкур Де

Бой был решен в нашу пользу итальянцами, которые соперничали в храбрости с французами. Этого благородного соревнования было достаточно, чтобы преодолеть все препятствия. В конце концов мы овладели городом и позицией.

Император прибыл в 11 часов и заставил поспешить князя Экмюльского, которого он направил на правый фланг принца Евгения; гвардия также получила приказ поддержать принца, 1-й корпус вступил в строй к двум часам. Мы явственно видели маневры русских и думали, что Кутузов воспользуется всеми выгодами своей неприступной позиции, чтобы остановить наше движение и самому перейти в наступление. Но нам хватило одного только 4-го корпуса; Даву принял лишь незначительное участие в бою. У нас были выведены из строя не менее 4 тысяч человек, а русские потеряли убитыми необычайно много. Вечером и на следующий день я вместе с императором объехал поле сражения, осматривая его с величайшим вниманием.

Вечером справа от Городни, где расположилась ставка, появились казаки. Мы думали, что это какой-нибудь заблудившийся отряд, который попадет в руки нашего сторожевого охранения; мы не обратили на них внимания, тем паче что в этих же окрестностях, хотя и по другую сторону от дороги, мы уже гонялись сегодня около полудня за новыми казаками, у которых были кресты на шапках. Это были конные ополченцы, организованные взамен донских казаков; их отряды назывались по именам выставивших их губерний.

По общему мнению, Кутузов мог бы лучше защищать свои позиции[200]. Должно быть, защита была поручена небольшому арьергарду.

Ему ставили в вину, что он пожертвовал большим числом людей и потерпел поражение, не достигнув своей цели; эта цель должна была заключаться в том, чтобы удерживать позиции, если уж он оборонял их, по крайней мере до ночи. В действительности Кутузов, который узнал о выступлении императора (из Москвы) только 23-го, был захвачен этим врасплох и лишь постепенно направлял на поддержку Дохтурова различные воинские части только для того, чтобы прикрыть отступление своей армии на Юхнов, так как он не хотел подвергаться риску большого сражения.

Император узнал эти подробности на следующий день от одного захваченного в плен офицера штаба Дохтурова. От него же он узнал, что Дохтуров был послан Кутузовым в Боровск 23-го, как только он узнал о нашем выступлении; так как оказалось, что мы уже находимся там, то Дохтуров поспешно направился к Малоярославцу, где также была уже дивизия Дельзона; но дивизия эта была слишком слаба, чтобы оказать ему сопротивление; Кутузову казалось, что Дохтуров движется слишком медленно, и офицеры генерального штаба один за другим отправлялись к Дохтурову, чтобы его поторопить, заявляя во все услышание, что главнокомандующий не получает других сообщений, кроме сообщений о движении французов. От этого же офицера мы узнали много другого, в частности о нежелании императора Александра вести какие бы то ни было переговоры и об отданных им по этому поводу приказах.

- Теперь начинается моя кампания, - ответил он офицеру, который привез ему первую депешу Кутузова, сообщившую о миссии Лористона и о переданных им предложениях. (Об этих подробностях я говорил уже в соответствующем месте.)

Два наших корпуса заняли позиции перед Малоярославцем. Дороги были так разбиты, что только часть артиллерии, да и то с трудом, могла добраться днем до поля битвы. Император возвратился на ночевку в Городню - маленькую деревушку в расстоянии одного лье от Малоярославца; он ночевал там в избе возле моста. Почти все мы ночевали на бивуаках. Успех вице-короля не достигал цели. Мы захватили неприятельские позиции, но Кутузов ускользнул от нас. Таким образом, наше положение не изменилось, а наша армия находилась не в таком состоянии, чтобы преследовать неприятеля; к тому же погода не позволяла откладывать дольше осуществление проекта перехода на зимние квартиры. Более чем когда-либо нужно было принять определенное решение.

В течение всей ночи император принимал донесения, отдавал приказы и - на сей раз - говорил с князем Невшательским о трудности положения. Несколько раз он вызывал меня, Дюрока и герцога Истрийского, беседовал с нами, но не принимал никакого решения. Пойдет ли он за Кутузовым, который, по-видимому, уклоняется от встречи с ним, так как покинул неприступные позиции? По какой дороге пойдет он к Смоленску, если окажется, что неприятель не занимает позиций за Малоярославцем? Нужно было принять решение, и по-прежнему труднее всего императору было принять решение, удалявшее его от неприятеля, с которым он так стремился померяться силами.

За час до рассвета (в ночь на 25 октября) император снова вызвал меня. Мы были одни. У него был очень озабоченный вид, и, казалось, он чувствовал потребность излить душу, высказать гнетущие его мысли.

- Дело становится серьезным, - сказал он мне. - Я все время бью русских, но это не ведет ни к чему.

Минут пятнадцать продолжалось молчание, и император ходил взад и вперед по своей маленькой комнатке. Потом он сказал:

- Я сейчас удостоверюсь сам, находится ли неприятель на позициях или же, как видно по всему, отступает. Этот чертов Кутузов не примет боя! Прикажите подать лошадей. Едем!

С этими словами он схватил свою шляпу, собираясь выйти. К счастью, в этот момент вошли герцог Истрийский и князь Невшательский; вместе со мною они стали уговаривать императора, указывая, что сейчас очень темно и он подъедет к аванпостам еще до того, как можно будет различить что-нибудь; гвардия заняла свои позиции ночью, и мы не слишком точно знали, как разместились корпуса.

Император все же хотел ехать, но в это время прибыл один из адъютантов вице-короля и сообщил ему, что на неприятельской стороне горят лишь костры казаков, а только что задержанные нами солдаты и крестьяне подтверждают отступление русской армии. Получив эти сведения, император решил обождать, но полчаса спустя нетерпение взяло верх, и он отправился в свою поездку. Еще только начинало рассветать, и в 500 туазах от ставки мы столкнулись нос с носом с казаками, главный отряд которых напал впереди нас на артиллерийский парк и артиллерийские части, заслышав их передвижение. Казаки захватили несколько орудий.

Было еще так темно, что мы поняли, в чем дело, лишь по выкрикам казаков и очутились вперемежку с некоторыми из них, прежде чем сообразили, кто это. Надо признаться, мы были слишком далеки от мысли о возможности встретить казаков среди бивуаков нашей гвардии и обратили мало внимания на первые услышанные нами крики. Лишь когда крики усилились и начали раздаваться рядом с императором, генерал Рапп, ехавший впереди с графом Лористоном, графом Лобо, графом Дюронелем, офицерами для поручений и передовым отрядом конвоя, подскакал к императору и сказал ему:

- Остановитесь, государь, это казаки!

- Возьми егерей из конвоя, - ответил ему император, - и пробейся вперед.

Возле нас оставалось не больше 10 - 12 стрелков, и они сами уже пробивались вперед, чтобы соединиться с авангардом. Тьма была еще такая, что в 25 шагах ничего нельзя было различить. Лишь лязг оружия и крики сражающихся указывали, где происходит схватка, и говорили, что завязалось столкновение с неприятелем. Адъютант князя Невшательского - Эмануэль Лекутэ - был пронзен насквозь в грудь палашом нашего конногвардейца, который принял его за русского.

Возле императора были только князь Невшательский и я. Мы все трое держали в руках обнаженные шпаги. Схватка происходила очень близко, все ближе и ближе к императору; он решил проехать несколько шагов и подняться на вершину холма, чтобы лучше рассмотреть, что происходит. В этот момент к нам присоединились остальные егери из конвоя; один за другим прибыли дежурные эскадроны, которые не успели сесть на коней, когда император внезапно отправился в свою поездку. Ринувшись в том направлении, откуда доносились крики сражающихся, два первых эскадрона опрокинули первые ряды казаков. Остальные два с герцогом Истрийским во главе, шедшие на небольшом расстоянии от них, подоспели как раз вовремя, чтобы поддержать первые эскадроны, Завязавшие ожесточенный бой и окруженные целой тучей казаков. К этому моменту уже достаточно рассвело, и заря осветила происходившую сцену. Вся равнина и дорога кишели казаками. Гвардия вновь отбила свои орудия и нескольких канониров, захваченных неприятелем, и принудила казаков перебраться на другой берег реки, но у нас было много раненых.

Не подлежит сомнению, что если бы император выехал, как он сначала хотел, еще до рассвета, то он оказался бы в сопровождении лишь своего конвоя и восьми генералов и офицеров как раз посреди этой тучи казаков. Если бы казаки, оказавшиеся под самым нашим носом и на один момент окружившие нас, были более решительны и ринулись бы на дорогу, вместо того чтобы с ревом рубить направо и налево по обеим сторонам дороги, то они захватили бы нас, прежде чем эскадроны успели бы прийти к нам на помощь. Конечно, мы дорого продали бы свою жизнь, насколько это можно сделать с помощью короткой шпаги, да еще в темноте, когда не знаешь, кому ты наносишь удар. Но не подлежит сомнению, что император был бы убит или взят в плен, и никто не знал бы даже, где искать его среди огромной равнины, там и сям покрытой рощицами, под прикрытием которых и прятались казаки в расстоянии ружейного выстрела от дороги и от позиций, занимаемых гвардией.