Читать интересную книгу Внук кавалергарда - В. Коваленко

Бикеша

Бикеша горбат и уродлив. Короткие ноги кривы, и потому ходит Бикеша неуклюже, по-медвежьи косолапя и переваливаясь, пальцы рук искривлены и ладони вывернуты вперед и кверху, словно несет Бикеша, согнувшись, невидимый, но очень тяжелый груз. Бикеша никогда не поднимает головы. Даже когда разговаривает, он вдавливает подбородок в заостренную топориком грудь и большими умными глазами виновато смотрит на тупые носы своих ботинок.

У Бикеши есть имя. Но вряд ли на улице кто помнил его. Бикешей его прозвал в школе рыжий задиристый мальчишка. С тех пор и приросло, как ненавистный горб, это непонятное слово — Бикеша. Учился Бикеша хорошо и, на удивление учителей, имел красивый, витиеватый, недетский почерк. Но как-то в пятом классе молодая учительница предложила ему роль шута в школьном спектакле: Бикеша ушел и ни под какими уговорами и угрозами в школу уже не вернулся.

Жил он на окраине небольшого городка в большой и дружной семье, в собственном родительском доме.

В центр ездил редко, потом и совсем перестал. Причиной была сморщенная, в строгом монашеском одеянии, старуха, сердобольно сунувшая на базаре ему в ладонь монету.

С приходом лета переселялся Бикеша на сеновал. Напротив постели, состоявшей из тяжелого овчинного тулупа и лоскутного пестрого одеяла, отгибал в крыше лист железа. В такое нехитрое оконце смотрел он вечерами на окутанную сиреневыми сумерками лесопосадку, на зовущие в неведомую даль огни проходящего скорого поезда, на теплые окна Нининого дома. Часто там, в палисаднике, собиралась молодежь. Играла гитара, слышался смех. Тогда вылезал Бикеша по пояс в дыру, и, упершись локтями в горячее железо, замерев, искал среди шума и гвалта один желанный певучий голос…

Засыпая, видел во сне Нину, веселую и красивую, с золотистыми волосами по пояс, с бездонной синевой глаз. Она садилась у изголовья, и тепло журчал в тишине ее голос. Бикеша сжимался под одеялом в комочек, и счастливая безмятежная улыбка застывала на его лице до рассвета.

По его просьбе принесли ему братья гитару. Провел Бикеша непослушными пальцами по струнам, послушал тупой разноголосый звук и больше к гитаре не притронулся.

Однажды, где-то после обеда, когда сморенные августовским зноем уныло поникли листвой деревья, только неугомонные цикады в полужухлой картофельной ботве и в копне лугового, еще не умершего сена вели свою однообразную скучную мелодию, подъехал к дому Бикеши мотоцикл. Слезли с мотоцикла мужчина с женщиной — маленькой и полной. Попинал мужчина по колесу ногой, посмотрел на дремавшего у ворот старого, с всклокоченной шерстью пса и вошел в дом. За ним женщина, неловко разглаживая помятое платье. Проводил Бикеша их взглядом и, удивленный, к лесенке на карачках пополз.

В сенцах было прохладно и тихо, только обезумевший шмель в запыленное стекло над дверью бился да под крыльцом куры копошились. Открыл Бикеша дверь слегка и замер. В кухонном проеме голос женский слышался, тихий, как при покойнике.

— Она у нас с детства слепенькая, да вот… а я, как думаю, что каждому божьему существу свое счастье надо, да вот… а они-то вдвоем, и глядишь, горюшко-то свое легше понесут, да вот…

Обожгла Бикешу догадка, и, не дослушав, он вышел на улицу Обошел дом вокруг и за сараем у поленницы на чурбачок сел. Высунув язык и роняя слюну от жажды, приплелся за ним и лег у ног старый пес. Поймал Бикеша на себе по-человечески умные глаза собаки, сполз на землю рядом.

Простучал за лесопосадкой скорый поезд, радостно зашептал под дуновенье легкого ветра серебряной листвой тополь. Бикеша все сидел и рассказывал о златоволосой девчонке, о звонких ее песнях, о задорных и чуть смешных ямочках на ее щеках.

— Салют, Бикеша!

Бикеша вздрогнул. Перед ним стояли туфли красные — Нинины и черные мужские — незнакомые.

Поднялся Бикеша и, словно провинившийся школьник, обескураженно руки за спину спрятал.

— Фу, зазнался, — дыхнул в затылок парень. — Кралю, вишь, ему засватали: и глаз разбит, и ноги разные — га-га.

Нина тоже хохотнула.

— Счастливчик ты, Бикеша, не зря у тебя две макушки, — и шепотом парню: — А если бы я была слепая, то меня бы ему отдали, — и, не скрывая омерзения, вздрогнула, — бр-р…

Поднял Бикеша глаза. Первый раз. Слезой, как лаком, покрытые.

Пошевелил безмолвно губами и пошел прочь, пьяно пошатываясь.

— У, паук! — бросил ему в горб парень.

Не слышал Бикеша, как озлобленно зарычал пес. Лист был разогнут, и теперь ничем не напоминал былое окошко. Только сквозь неплотно пригнанный лист лился вечерний луч на сено, на тулуп, на вздрагивающие плечи Бикеши.

А утром его на сеновале не было. Кинулись братья в степь, обшарили бреднями мелкую, с холодной вязкой тиной, речку Логну, а Бикешу не нашли. Бикеша пропал. Вечерами, когда в соседнем палисаднике звучала гитара и слышался смех, холодную осеннюю ночь разрывал тоскующий собачий вой.

Испытатель из десятого «А»

Все началось с механика душ человеческих Федора Михайловича Достоевского. А если точнее, его романа «Преступление и наказание». Пришла пора, и загрузили наши умы и сердца этим бессмертным шедевром. Учительница прямо так и сказала:

— Впитайте в себя Достоевского, и вся низость прошлой жизни пред вами откроется, как на ладони.

Но кто мог подумать, что сюжет романа так захватит Гены Заплетина душу. Гена Заплетин по природе меланхолик, а по жизни великий экспериментатор. Мы все удивлялись, что он так присох к Достоевскому. Учительницу дурацкими вопросами заколебал. Дело в том, что Федор Михайлович в нашем классе не в большом почете был. Потому что мы ни фига не понимали его заумной философии. И еще оттого, что в нашем классе прорва двоечников водилась. Хорошистов было раз-два и обчелся. Не то чтобы мы были напропалую тупыми, просто нам учиться не хотелось. Но, как говорится, ученье свет, а неученых тьма. Вот мы ко второй категории учеников и относились. Однако таких мудреных вещей, что настрочил Достоевский, мы ни в зуб ногой, не понимали. За исключением, видно, Гены. Он просто достал училку своим дурацким любопытством.

— А с кого Федор Михайлович писал образ главного героя?

— Неужели человеческие чувства не смогли победить в нем звериные?

И так далее, и тому подобное, до бесконечности. Только не прошло и двух дней, как однажды, видим, приводят Гену в школу участковый милиционер и с ним толстенькая тетка, заведующая продуктовым магазином, и в таком эскорте шасть в кабинет директора школы.

Городок Сорочинск маленький, на одном конце чихнешь, на другом слышно, и все, что Гена натворил, само собой мы бы узнали вечером. Из кабинета директора они в сопровождении училки и самого директора важной толпой направились в наш класс.

Гена, высокого роста, а тут скукожился до полутора метров, голову в плечи вобрал, как черепаха. Ну, вошли они скопом и принялись Заплетина по всем параметрам чехвостить. Он стоит возле доски и пуговицу у пиджачочка нервно накручивает. А завмаг ему паскудно хрюкает:

— Мол, такой-сякой, зачем украл в магазине самообслуживания четыре пачки печенья?

— И что тебя толкнуло на этот воровской проступок? — рявкнул директор.

Гена еще сильнее вдавился в себя и еле слышно буркнул:

— Произведение Достоевского.

— Как это так? — опешила училка.

— Ну, я решил, как герой Достоевского, себя испытать, способен ли на подобный поступок, — замямлил Гена, виновато потупив глаза в пол.

— Ты что, дурак? — взвилась завмаг. — Достоевский умные книги писал, за них даже на каторге сидел, а он видишь ли чего удумал, обвинять Достоевского, о-о-о, шалопут, — выкрикнула она визгливо, и отпустив леща по загривку Заплетина, плюнула ему под ноги и вышла из класса.

Гена с того дня стал для всех нас железным испытателем по литературе. В большой почет вошел человек. С ним уже училка осторожно разговаривала, знала, что в его голове всякая причуда может статься.

А тут буквально через пару дней Заплетин пропал. В школу прибежала мать, вся в слезах, с одним вопросом: не знаем ли мы, где ее Гена. И поведала нам рядовую историю, взял, мол, Гена авоську с бельем, веник березовый, полтинник денег и отправился в баню. И с того часа о нем ни слуху ни духу, как в воду канул. Ревела белугой заплетинская матушка, только волосы на себе не рвала.

Школа милицию подключила и всех, кого ни попадя. По всему городу на каждом заборе мы натыкались на солидное объявление: «Пропал человек», тут же рост и во что был одет, и фотография скучной морды великого испытателя. А к концу второй недели он объявился, и как ни в чем не бывало поздоровался с нами и протопал к своей парте.

Но пронюхавший о возвращении блудного сына директор сразу его в свой кабинет уволок и начал пытать с пристрастием: где, мол, был, целовался с кем? А мы сгрудились всем классом под директорской дверью и, затаив дыхание, подслушиваем.