Читать интересную книгу Алая буква (сборник) - Натаниель Готорн

Этот последний – седовласый мужчина с тихими и безупречными манерами – нашел необходимым объяснить, что хозяин дома до сих пор остается в кабинете, куда удалился около часа назад, пожелав, чтобы его не беспокоили.

– Ты разве не видишь, приятель, – сказал старший шериф графства, отводя слугу в сторону, – что перед тобой не менее чем лейтенант-губернатор? Немедленно позови полковника Пинчеона! Я знаю, что он этим утром получил письма из Англии, а за их чтением и осмыслением можно провести больше часа, того не заметив. Но он будет крайне недоволен, поверь мне, если ты заставишь его проявить невежливость по отношению к одному из наших главных правителей, тому, кто, можно сказать, представляет короля Уильяма в отсутствие самого губернатора. Немедленно позови хозяина!

– Нет, прошу, ваша милость, – ответил слуга в замешательстве, но все же с медлительностью, ясно указывавшей на жесткий и тяжелый характер полковника Пинчеона. – Мой господин отдал очень четкий приказ, и, как известно вашей милости, он не прощает непослушания тем, кто обязан ему своим жалованием. Пусть кто угодно откроет ту дверь, я не смею, хотя одного голоса губернатора достаточно было бы убедить меня это сделать!

– Вздор, вздор, господин старший шериф! – воскликнул лейтенант-губернатор, который услышал этот разговор и чувствовал свое высокое положение достаточно сильно, чтобы не беспокоиться о недостатке почтения. – Я возьму это дело в собственные руки. Пришло время доброму полковнику выйти и поприветствовать друзей, иначе нам придется заключить, что он слегка увлекся канарской мальвазией, пытаясь выбрать, который бочонок лучше всего подойдет к столу в этот славный день! Но раз уж он настолько запоздал, я сам ему напомню о празднике!

С этими словами, так нарочито топая своими роскошными сапогами для верховой езды, что звук наверняка был слышен даже в самом дальнем из семи шпилей, он приблизился к двери, указанной слугой, и заставил новую панель завибрировать в ответ на громкий размашистый стук. Затем, с улыбкой обернувшись к зрителям, ждал ответа. Которого, однако, не последовало, и он постучал снова, все с тем же неутешительным результатом. После чего, поддавшись холерическому своему темпераменту, лейтенант-губернатор поднял тяжелую рукоять своего меча и принялся колотить ею по двери так громко, что присутствующие зашептались о том, что такой шум способен потревожить и мертвого. Как бы то ни было, разбудить полковника Пинчеона не удалось. Когда затихли отголоски шума, тишина, повисшая в доме, была глубокой, мрачной и давящей, несмотря на то что языки многих гостей уже изрядно распустились после украдкой выпитых пары-тройки кубков вина.

– Странно, поистине! Очень странно! – воскликнул лейтенант-губернатор, перестав улыбаться и тревожно нахмурившись. – Но, видя, как наш хозяин подает отличный пример пренебрежения правилами, я также отброшу их в сторону и позволю себе нарушить его уединение.

Он попытался открыть дверь, которая поддалась под его рукой, а затем широко распахнулась от внезапного порыва ветра, который с громким вздохом пронесся от входной двери по всем коридорам и комнатам нового дома. Он прошелестел шелковыми одеяниями дам, всколыхнул кудряшки на париках джентльменов, встряхнул занавеси и тюль в окнах спален, заставил все живое напрячься и в то же время застыть. Тень потрясения и почти испуганного предвкушения – никто не знал причин того и другого – одновременно накрыла всех присутствующих.

Они тянулись, однако, к уже открытой двери, заставляя лейтенанта-губернатора войти в нее первым под натиском их любопытства. С первого взгляда они не заметили ничего необычного: красиво обставленная комната среднего размера, слегка затененная занавесями, книги на полках, большая карта на стене, весьма похожий портрет полковника Пинчеона, а под портретом в дубовом кресле с подлокотниками – сам полковник с пером в руке. Письма, пергаменты и чистые листы бумаги лежали на столе перед ним. Он, казалось, смотрел на любопытную толпу, во главе которой стоял лейтенант-губернатор, с удивлением, если не с возмущением той наглостью, с какой они нарушили пределы его личного кабинета.

Маленький мальчик – внук полковника, единственное человеческое существо, которое когда-либо осмеливалось проявить к нему фамильярность, – пробрался между гостями и побежал к сидящей фигуре, но на полпути остановился и закричал от ужаса. Общество, дрожащее, как лист на ветру, в едином порыве шагнуло ближе и осознало, как неестественно застыл взгляд полковника и что на его воротнике – кровь, пропитавшая всю его седую бороду. Слишком поздно было пытаться помочь. Пуританин с железным сердцем, неустанный обвинитель, хваткий и волевой полковник был мертв! Мертв, в своем новом доме! Остались слухи, достойные упоминания лишь для того, чтобы придать сверхъестественного ужаса сцене, и без того достаточно мрачной. Предание той поры гласило, что среди гостей прозвучал голос, похожий на голос старого Мэттью Мола, казненного колдуна: «Господь напоил его кровью!»

Итак, самым первым был гость – единственный гость, который рано или поздно, но неизменно находит путь в любое человеческое жилище, – и в этом случае Смерть рано переступила порог Дома с Семью Шпилями.

Внезапная и таинственная кончина полковника наделала много шума в тот день. Возникло множество слухов, и некоторые из них смутно доносятся и до наших дней: о том, что призрак совершил злодеяние, о том, что на горле полковника были следы пальцев и кровавая ладонь отпечаталась на крахмальном воротнике и что подстриженная борода была взъерошена и скручена, словно ее яростно хватали и тянули. Ходил также слух, что решетчатое окно возле кресла полковника было распахнуто и всего за несколько минут до рокового открытия кто-то видел человеческую фигуру, спускавшуюся по садовой решетке позади дома. Но было бы слишком безрассудно полагаться на истории такого рода, что обязательно возникают вокруг подобных событий и которые, как в данном случае, порой живут еще много веков, словно поганки, продолжающие расти на месте, где давным-давно сгнил и растворился в земле древесный ствол. С нашей же стороны, мы признаем в них ровно столько правды, сколько и в упоминании руки скелета, которую лейтенант-губернатор якобы увидел на горле полковника и которая исчезла, стоило ему подойти ближе. Наверняка известно лишь то, что над телом покойного совещались и спорили доктора. Один – по имени Джон Суиннертон, – судя по всему, весьма образованный, придерживался мнения, если мы правильно растолковали его мудреные термины, что полковник скончался от апоплексического удара. Его собратья по профессии имели собственные гипотезы, той или иной степени уместности, но выражались столь запутанно и таинственно, что, это если и не вызывало вопросов у их коллег, наверняка приводило в полное замешательство необразованного слушателя их мнений. Члены коллегии при коронере, осмотрев тело и будучи разумными людьми, огласили неопровержимый вердикт: «Внезапная смерть!»

Поистине сложно было представить, что возникнут серьезные подозрения в убийстве или же малейшие основания для обвинения в содеянном любого отдельно взятого присутствующего. Положение, богатство и выдающаяся личность покойного должны были стать причиной тщательного расследования всех неясных обстоятельств. Однако в документах ни о каком расследовании не упоминается, а потому мы смело можем предположить, что оно не проводилось. Предания – которые порой доносят правду, упущенную историей, но куда чаще являются лишь нелепыми толками, которые раньше рассказывались у каминов, а в наше время наполняют газеты, – предания виновны во всех расхождениях фактов. В прощальной проповеди на похоронах полковника Пинчеона, которая была опубликована и дошла до наших дней, преподобный мистер Хиггинсон упоминает в числе множества добродетелей выдающегося покойного и счастливую своевременность его смерти. Полковник выполнил свой долг – достиг высочайшего успеха, род его и будущие поколения обрели достойную основу под ногами и надежную крышу над головой на много веков вперед; какой же шаг оставался столь доброму человеку, кроме последнего шага с грешной земли к золотым вратам Неба? Благочестивый священник наверняка выбрал бы иные слова, будь у него хоть малейшее подозрение в том, что полковник отошел в мир иной не по собственной воле, а по воле жестокого убийцы.

Семейство полковника Пинчеона на момент его смерти, казалось, было обеспечено состоянием, достаточным для безбедного существования при всей нестабильности человеческого положения. И можно было смело предположить, что течение времени скорее преумножит и укрепит их процветание, нежели истощит и уничтожит. Ведь его сын и наследник не только немедленно вступил в права владения богатым поместьем, но и, как было известно, благодаря своему мужеству в боях с индейцами получил в безвозмездный дар от законодательного собрания немалый, пока еще не исследованный и не измеренный участок восточных земель. Эти владения – которые вполне поддавались почти точному измерению – составляли большую часть того, что ныне известно как округ Уолдо в штате Мэн, и по европейским меркам превышали размеры герцогства, если не земель наследного принца. Когда непроходимый лес, в те времена все еще покрывавший его владения, уступил бы – а он неминуемо должен был уступить, пусть даже многие годы спустя, – золотому плодородию человеческой культуры, он стал бы источником неисчислимого богатства наследников Пинчеонов. Проживи полковник еще несколько недель, он наверняка употребил бы свое политическое влияние и мощные связи дома и за морем, чтобы завершить все необходимые приготовления для реализации этого плана. Однако, несмотря на поздравительную эпитафию доброго мистера Хиггинсона, то был единственный шаг, который полковник Пинчеон, расчетливый и дальновидный человек, не успел довести до конца. Для дела перспективной территории, он без сомнения, умер слишком рано. Сыну полковника не хватало не только выдающегося положения отца, но таланта и силы характера, чтобы достичь того же, потому он не представлял политического интереса, а чистая справедливость или законность притязаний после кончины полковника оказались не столь очевидны, как при его жизни. Некое связующее звено выпало из цепи событий, и его никто не сумел найти.