Рис. 11. Структура пограничных личностей (по Кернбергу – Kernberg, 1975, модифицировано)
Вертикальное «расщепление» отделяет обесцененные (злые) и идеализированные (добрые) части самости и объектов друг от друга. Горизонтальное «расщепление» удерживает репрезентанты самости и объектов отдельно друг от друга. Клинически возможны четыре констелляции.
1) Индивид осознает себя великолепным и объект – таким же идеальным. Плохие репрезентанты самости и объектов отрицаются за счет вертикального расщепления.
2) Индивид на сознательном уровне ощущает себя самого и объект одинаково презренными, что соответствует состоянию депрессии; идеализированные репрезентанты самости и объектов защищены с помощью вертикального расщепления.
3) Индивид осознает себя хорошим, а объект – обесцененным. Обесцененные части самости точно так же, как и хорошие, идеальные аспекты объекта, отрицаются из-за вертикального расщепления и тем самым становятся неосознаваемыми. Хороший объект горизонтальным расщеплением защищен от самости, осознающей себя хорошей.
4) Индивид осознает себя ни на что не годным, а объект – идеальным. Идеальные части самости за счет вертикального расщепления остаются бессознательными, а самость, напротив, ощущает себя неполноценной. Плохие части объекта защищены от хорошего объекта вертикальным расщеплением, а от плохой самости – горизонтальным расщеплением.
В качестве примера Стайнер приводит статью Фрейда о Леонардо (Freud, 1910с); в ней Фрейд фактически описывает механизм проективной идентификации, хотя и не употребляет этого термина. Свою инфантильную самость Леонардо проецирует на учеников и заботится о них так, как хотел бы, чтобы его мать заботилась о нем. При этом часть самости отщепляется и проецируется на объект; тем самым отрицается, что этот аспект самости относится к самости, так как она (эта часть) полностью идентифицируется с объектом. Объект не воспринимается как другой, отдельный от самости, так как идентифицируется со спроецированной в него идеальной частью самости и воспринимается искаженно. В других случаях патологической организации ситуация бывает сложнее.
«Например, может происходить патологическое расщепление с фрагментацией самости и объекта и их выталкивание в более жесткой и примитивной форме проективной идентификации… Затем могут развиваться собирающие эти фрагменты патологические организации, а результат снова может оставлять впечатление защищенного хорошего объекта, изолированного от плохих объектов. Однако на этот раз то, что кажется относительно простым расщеплением на хорошее и плохое, фактически является результатом расщепления личности на несколько элементов, спроецированных в объекты и затем собранных заново таким образом, что это имитирует контейнирующую функцию объекта. Патологическая организация может преподносить себя в качестве хорошего объекта, защищающего индивида от деструктивных атак, но фактически ее структура состоит из хороших и плохих элементов, полученных из самости и объектов, в которые осуществлялось проецирование, использованных в качестве строительных блоков возникшей в результате чрезвычайно сложной организации» (Steiner, 1993, S. 25).
Ситуация осложняется тем, что пациенты часто выбирают деструктивные объекты – и тогда к ним, словно ключ к замку, подходит проективная идентификация деструктивных частей самости. Обратимость проективной идентификации возможна только тогда, когда спроецированные части самости (а иногда и внутреннего объекта) могут быть снова приняты самостию, а это предполагает, что самости способна признать объект как нечто другое и отдельное от нее. Признание этого запустило бы процесс скорби и привело бы к началу интериоризации. Главное здесь – признание отделенности и инакости самости и объекта, а также, как следствие, «основных фактов» жизни (см. главу VII.9).
5.4. Травмы в анамнезе
В анамнезе таких пациентов часто обнаруживается травматический опыт, который, по-видимому, связан с нарушением поведения первичных значимых лиц (Stone, 1989; Dümpelmann, 2001; Mentzos, 2000). Так, отвержение, подавление или использование ребенка взрослыми в собственных целях могут быть социальными причинами для возникновения специфических пограничных расстройств. Причем отказывающая в оральном удовлетворении «холодная враждебность в одинаковой степени эгоистичной и чрезмерно защищающей ребенка матери» (Kernberg, 1975, S. 276) наносит такой же вред, как и мать, которая относится к ребенку как к музейному экспонату. Различные авторы описывали, как ребенок пытается проработать опыт таких отношений с помощью бессознательной «идентификационной фантазии»: она состоит в том, что ребенок идентифицируется с вытесняемыми импульсами, частями личности или объектными отношениями одного или обоих родителей, чтобы потом проживать их вместо родителей (Faimberg, 1988; Kernberg et al., 1999).
Показательный случай из практики
Учительница, 39-лет, жалуется на усталость, сильные головные боли и невозможность справляться с повседневными задачами. Она чувствует себя внутренне опустошенной и считает себя глупой. Кроме того, у нее иногда вдруг появляются садистские фантазии, в которых она отрезает члены мужчинам, но в то же время она чувствует, что ее больше тянет к женщинам. Она боится темноты, незнакомых людей, воды, а также высоты и глубины.
В ходе психоанализа (более 500 часов) завязывается упорная борьба между анализандкой и психоаналитиком. Вначале она становится надменной, считая, что аналитик вообще ни на что не способен. Потом, с точностью до наоборот, анализандка, обесценивая себя, чувствует себя бессильной, нуждающейся в помощи и зависимой; в то же время психоаналитик представляется ей совершенно независимым, полным сил и могущественным. Аналитик кажется пациентке мужчиной, который мучает, унижает женщину, не дает ей ничего из того, чего у него самого более чем достаточно, причем только для того, чтобы показать ей всю ее никчемность, зависимость и беспомощность.
Этот паттерн отношений воспроизводит отношения между дочерью и отцом: она чувствовала, что отец ее использует, плохо обращается с ней, постоянно компрометирует и унижает. Позднее выяснилось, что, когда ей было 11 лет, отец пытался совратить ее в лесу и хотел засунуть свой эригированный член в ее влагалище. Воспоминания об этом были такими реальными, что альтернативное предположение (что это, возможно, лишь фантазия) исключалось как неправдоподобное.
Таким образом, в данном конкретном случае это характерное для пограничных расстройств одновременное сосуществование обесценивания и идеализации относилось к отцу и к самой пациентке. Причем происходило это с характерным чередованием: то она чувствовала свое превосходство над отцом, который осмелился совершить с ней подобные инцестуозные действия, то она казалась себе самой последней дрянью, а отца безмерно идеализировала.
Этот паттерн отношений, постоянно идеализирующий одну сторону и обесценивающий другую, воспроизводился на более глубоком уровне во взаимодействии дочери и матери: мать тоже использовала дочь в своих целях, правда не осознавая этого. Мать сама чувствовала себя очень неуверенно с мужем и считала, что должна одержать верх хотя бы над дочерью, используя (если не сказать «насилуя») зависимую от нее дочь для собственного самоутверждения. В ходе анализа пациентка вспомнила свой прошлый опыт: в раннем детстве ее ужасно туго пеленали и крепко привязывали к кровати, а во время купания мать вроде как в шутку удерживала ее под водой. Пациентка снова пережила связанный с этим страх быть убитой. Это было для нее столь невыносимо, что она даже хотела покончить с собой.
Мы уже больше не удивляемся, что при таком тяжелом детстве травматизированный человек не может чувствовать себя хорошо. Он вынужден заново бессознательно воспроизводить травматические отношения в общении с другими людьми. Уже хотя бы поэтому он не может жить и работать в полную силу, поскольку на непроработанные травмы постоянно расходуется психическая энергия, которой из-за этого не хватает для повседневной жизни.
Так, в ходе анализа пациентка осознала, что при выборе профессии учительницы, идеализируя себя, не рассчитала свои силы. Но и попытка приобрести другую профессию тоже провалилась из-за ее ограниченных способностей вступать в здоровые отношения с другими людьми и выстраивать их соответствующим образом. Обстоятельства сложились так, что проведение психоаналитических сеансов пришлось преждевременно прекратить. Потом пациентка нашла внутреннее равновесие, обратившись к религии; она как будто обрела в церкви принимающую ее мать, а в Боге – во всяком случае, она так считала – любящего ее отца, в которых она смогла поверить и со стороны которых она не чувствовала проявления насилия.