В области племени лубари я приблизился к ранее замеченным на востоке горам. Отсюда я видел их уже не в виде отдельных вершин, а как сплошной горный массив. В некоторых направлениях я видел даже двойные ряды гор. Три главные вершины я назвал: Джебель Джесси, Джебель Гордон и Джебель Бекер. Яснее всего видна была Джебель Гордон; равнина постепенно поднимается, подходя к подножию сравнительно невысоких гор, находящихся перед этой горой. К югу от двух самых высоких пиков Джебель Гордон идут другие горные хребты, за которыми следует горный массив Джебель Бекер. На север от Джебель Гордон, по высокому скалистому конусу на горном хребте, легко можно узнать Джебель Джесси.
С концом года было закончено наше продвижение на юг. Цель экспедиции была достигнута. Кроме бесчисленных коз, кур, корзин и горшков с зерном, маслом и др., было согнано около 4000 коров. Первого января 1878 г. мы повернули домой, через область негров лубари на север к Лемину и оттуда по уже пройденному пути к Ганде, у которого оставались с 12 до 14 января.
Эпидемия оспы произвела в составе экспедиции ужасное опустошение. На обратном пути из области Калика экспедиция, из-за больных и умирающих, представляла печальное зрелище. Трудно передать словами ежедневно проходившие перед моими глазами бедствия людей.
На обратном пути из области Бахр-эль-Газаль сотни несчастных, обессиленных и истощенных жителей макарака, мучаясь, умирали от голода. Теперь эпидемия оспы безжалостно убивала наших людей. Как далеко распространилась эта болезнь в областях, оставленных нами, мне неизвестно, но она следовала за нами, опустошая области на севере и на востоке. И даже позднее, по пути в Ладо, я был свидетелем бедствия в области Ниамбара, причиненного голодом и ужасной эпидемией оспы. Большие пространства Центральной Африки обезлюдели главным образом из-за голода и болезней, вывоз же рабов играл второстепенную роль в опустении этих районов. Эти печальные явления особенно отразились на благословенных областях макарака, лучших провинциях египетских экваториальных владений. Не говоря уж о бесчисленных человеческих жертвах в грабительских и военных походах, а также о перегрузке носильщиков тяжестями при плохом питании, — большая часть мужского населения почти пол года находилась вдали от семей и полей, впряженная в ярмо подневольного труда. Это вызывало справедливое недовольство и ненавцсть населения к своим поработителям. Если туземцы не восставали открыто, то лишь вследствие своей инертности, печальной привычки терпеливо выносить рабство и из-за раздробленности их мелких княжеств, ее допускающей общих действий. О недовольстве негров макарака и о бесхозяйственном управлении египетских мудиров говорил мне и вождь бомбе Рингио. Он жаловался, что мужское население области Макарака, более трудолюбивое и пригодное ко всякой работе, чем негры других провинций, охотнее эксплуатируется правительством на военной службе и в качестве носильщиков, что приводит их к быстрому вымиранию. Огорченный и угрюмый, он ясно видел печальные последствия этой бесхозяйственности, хотя сам выдвинулся на службе у арабов. Он просил меня замолвить словечко об отмене такой непосильной перегрузки населения Макарака.
Пока экспедиция на обратном пути находилась еще на вражеской земле, колонны ее маршировали сплоченными рядами из опасения нападения туземцев, с тяжелым сердцем смотревших, как уводят тысячи их коров и коз. Но в области какуак, вожди которых, дружественно настроенные к нам, присоединились к экспедиции еще во время похода в Калика, — по мере нашего приближения к станции Римо, отдельные отряды стали отделяться, и каждый предводитель со своими людьми искал возможности достичь своей родины кратчайшим путем по своему усмотрению. Скот, разделенный на две большие партии, находился под надзором специально для этой цели взятых негров бари, так как, кроме племен ниамбара, другие племена не имеют знаний и опыта в уходе за скотом, и меньше всех — племена макарака (идио) и бомбе.
Но управители различных станций незаконно присваивали некоторое количество коров; козы же, как я уже говорил, оставались в частной собственности тех, кто их украл, или их хозяев.
В области какуак заболевшие могли быть спокойны, что не погибнут, если отстанут от каравана, что, безусловно, постигало всех больных и обессиленных, отставших во вражеской стране. Негр, даже тяжело больной, старался следовать за караваном, хорошо зная, как мало значит его жизнь не только для врагов, но и для людей не его племени.
К чести арабов (нубийцев, донколанцев) надо сказать, что, в случае заболевания слуги или раба, они передавали его на попечение одного из вождей, оставляя для пропитания больного зерновые продукты и т. д. Но несомненно, что при этом преследовалась больше собственная выгода, чем проявление сердечной доброты.
Мы возвращались в Римо той же дорогой, по какой направлялись в Калика, за исключением одного, более короткого западного отрезка пути. Я прибыл в зерибу в обществе Ахмет-Атруша, а векиль Абд’Алла Абу-Сед, прибывший днем раньше, приготовил нам прием.
Походом в область Калика завершилось мое путешествие по области Макарака. Я начал думать о возвращении в Европу.
С удовлетворением мог я сказать, что мои путевые географические записи путешествия по негритянским странам представляли собой непрерывную работу, без единого дня пробела. Ежедневно, во время походов, в соответствии с особенностями местности и направлением пути, я замерял углы очень часто. По возвращении в Кабаенди, в конце января 1878 года, эти работы по записям дорог прекратились, так как я поехал в Ладо по уже знакомым дорогам.
Обратный путь в Хартум не представлял ничего нового, о чем стоило бы писать.
Через несколько дней по прибытии в Хартум, сделав и приняв обычные визиты, я опять приступил к наведению порядка в своей коллекции. Кроме многих предметов, привезенных мной из Макарака и Ладо, у меня была еще купленная этнографическая коллекция, собранная другими. Я считал себя вправе взять эту коллекцию еще и потому, что она, как и составленные мною коллекции, предназначалась для музеев моей родины.
Двойная миска азанде
Еще раньше я передал французскому торговцу Марке, постоянному жителю Хартума, для отправки в Европу собранные этнографические и зоологические предметы, упакованные в тридцати ящиках. Но только часть их достигла Петербурга в пригодном состоянии. В Бербере ящики промокли, и многое пришлось переупаковать. Причины этого несчастья я так и не узнал. Говорили, что Нил, вследствие сильных дождей, вышел из берегов и залил склады Марке. Вскрыв полгода спустя ящики в Петербурге, я, к своему крайнему сожалению, увидел, что все шкуры и чучела сгнили, горшки и все легко бьющиеся вещи были разбиты. На сильном зимнем холоде содержимое ящиков, из-за проникшей внутрь воды, превратилось в ледяной ком. К счастью, большая часть этнографической коллекции сохранилась, и я передал ее Императорской Академии наук в Петербурге, в му-Двойная миска азанде зее которой она выставлена.