Негры калика, особенно в южной полосе, ревностно обрабатывают поля и выращивают скот. С продвижением вперед мы часто пересекали необозримые поля дурры, а следы стад скота свидетельствовали о таком количестве его, какого я еще ни в одной из негритянских областей не встречал. Местами широкие, многократно протоптанные тропы напоминали наши широкие деревенские дороги, так что отряды экспедиции шли широкими рядами, а не гуськом, как обычно. Эти районы представляли собой редкую картину мирного африканского зажиточного бытия, так не гармонировавшую с нашим разбойничьим походом. Обширные возделанные поля со стеблями в рост человека, между которыми туземцы легко прятались; огороды поменьше, засаженные разными сортами бобов, тыкв, сладких бататов {45} и др.; на покатых холмах — луга и пастбища, пересекаемые маленькими речками, ручьями и глубокими потоками; обрамленные узкой полосой богатой лесной растительности, они выделялись на ландшафте темно-зелеными лентами. Иногда между полями возвышались маленькие рощи, состоявшие из нескольких десятков деревьев, между которыми буйно росли вьющиеся растения и кустарники. Отдельные, напоминающие нашу липу гигантские деревья, тень которых приветливо встречала нас у околиц многих деревушек, в то время как высокоствольная красивая делебовая пальма (Borassus flabelliformis), прекрасная веерообразная пальма и банан встречались здесь редко, — все это позволяет с первого взгляда сравнить область Калика с культурной сельской местностью Европы.
Второго декабря мы достигли южного края плато, составлявшего водораздел между двумя величайшими водными системами материка. Здесь отделяются притоки «святого» Нила, самой длинной реки Африки, от самого многоводного мощного Конго. Перед нами открылась широкая панорама на долину Кибби, лишь на юго-востоке ограниченную горной цепью, уходящей в голубую даль.
Мирным впечатлениям природы окружавшей нас местности резко противоречило наше жестокое вторжение. Отовсюду, куда проникал слух о нашем приближении, туземцы скрывались, так что ни одного из них я не видел. Пустые хижины и оставленные поля говорили о страхе, бегущем впереди нашей экспедиции. Спускаясь с водораздела, мы перешли несколько херанов, обрамленных уже описанными береговыми лесами, и остановились у тесно скученных деревушек, чтобы запастись провиантом для отрядов на следующие два дня, когда будем проходить по необитаемой местности. Снабжение шло за счет бежавших жителей деревень. Вышедшие отрядами воины ограбили поля и принесли в лагерь телебун, кунжут, полу-созревшую дурру и немного бобов.
Один запоздавший негр калика был убит пулей драгомана. Атруш, которому сообщили об этом случае, по-видимому, выразил сомнение, и оскорбленный в своей чести стрелок, в доказательство своего геройского поступка, притащил отрубленную голову негра к моей хижине, повесив ее на шнур, продернутый сквозь ушную раковину.
В эти дни между людьми экспедиции стала распространяться ужасная болезнь — оспа, произведшая впоследствии страшные опустошения. Я часто видел больных на носилках, — это было страшное зрелище. Несмотря на притупившиеся видом человеческих страданий нервы, я не мог без волнения проезжать мимо больных, с усилием тащившихся по дороге.
По пути к вождю Лемину, деревня которого находилась в 62 км на юг от Ганды, мы перешли через самый значительный приток Кибби, реку Зир, истоки которой я также перешел на дальнейшем пути по области Калика.
К концу этого дня мы пришли в округ Лемина и стали здесь лагерем на несколько дней. Этот предавший своих соплеменников, себялюбивый и своекорыстный шейх купил безопасность своего имущества предложением проводить экспедицию к другим богатым старейшинам. Это обстоятельство использовали некоторые из его ближайших соседей, чтобы передать под его защиту свой скот, разумеется, не безвозмездно. Руководители египетской грабительской экспедиции обещали такое покровительство только немногим вождям в Калика в виде исключения; в систему газве не входило установление дружественных отношений с местными старейшинами, так как это было невыгодно. Если бы, например, сейчас вся страна подчинилась египетскому правительству, то вся богатая добыча, состоявшая из еще многочисленного скота, не попала бы в руки управителей, так как официально нельзя было бы насильственно грабить покоренное и подчинившееся власти население. Только после того как с калика произойдет то же, что и с митту, джанге и какуак, еще всего несколько лет назад богатыми скотом, т. е. когда и калика подвергнутся полному ограблению, — только тогда их страна будет официально аннексирована. Такова была политика египетских мудиров и управляющих, чиновников типа Багита, Атруша и других им подобных.
На следующий день после нашего прибытия к Лемину отряды ранним утром вышли на газве, с которой вернулись с большой добычей. В связи с этим в лагере стоял шум и оживление, сильно увеличившиеся, когда после заката солнца разразилась гроза. Дождь лил часами в темноте ночи. Тьма поминутно разрывалась ослепительными огненными столбами, как бы связывавшими небо с землей. За страшными молниями грохотал гром, заглушая крики и проклятия тех, над головами которых рушились хижины и которые громко сзывали своих рабов и слуг.
Этот шум разбушевавшейся стихии дополнялся ревом коров, украденных у негров и загнанных за ограду, и криками охраны. Эта ночь — одна из самых волнующих в моей жизни. Если в обычных условиях тропическая природа и гроза, раскрывающая все хляби небесные, устрашающе действуют на человека, то это состояние усиливается от пребывания во вражеской стране. Ведь туземцы легко могли использовать благоприятный для нападения момент, тем более что при дружных действиях все преимущества были бы на их стороне. При неискоренимой небрежности нубийцев и солдат зериб едва ли можно было рассчитывать на то, что охрана оставалась на постах; к тому же под таким проливным дождем большинство ружей дало бы осечку. В такой темноте попасть в цель было невозможно, или же можно было попасть в своих же людей. Стрелы и копья негров в эту ночь были более удобным оружием, и разбойничьи банды получили бы заслуженную награду. Но страх туземцев перед порохом и свинцом и отсутствие объединения ведет их к обнищанию и гибели.
В непосредственной близости от меня, под действием грозового дождя, развалились хижины Атруша и Ахмет-аги. До постройки новой хижины Атруш воспользовался моим гостеприимством. Под маленькой соломенной крышей, сооруженной для меня, могли поместиться лишь ангареб, стол и стул. Даже противомоскитную сетку я не мог развесить, но, к счастью, москиты не тревожили нас.