— Будет больно, — тихо предупредила она, после того как оторвала большой кусок полотна от подола своей сорочки и намочила этот кусок в холодной воде. Затем, стиснув зубы в предвкушении того, что неминуемо должно было последовать, она прижала мокрое полотно к рубцам у него на лопатках. Она почувствовала, как он вздрогнул. У нее самой тоже что-то дрогнуло внутри, и дурнота подкатила к горлу. Но он не издал ни единого звука, и она тоже была обязана держать себя в руках. Бережно касаясь его, она быстро размочила засохшие струпья и смыла их со спины. В какой-то момент ей пришлось опереться рукой на его плечо, и, как ни странно, тепло и твердость этого плеча, которого не коснулся кнут, дали ей силы, чтобы продолжать. Вдоль позвоночника, поверх литых мускулов, она проводила намоченной тканью, смывая кровь, грязь и клочья свисающей кожи. За этим последовало ополаскивание чистой водой, и наконец она осторожно нанесла бальзам на раны и рубцы, ощущая, как размягчается и тает мазь, согреваемая теплом его кожи. Только когда Розалинда благополучно завершила свою миссию, напряжение хоть немного отпустило ее, и, должно быть, он это почувствовал.
— Хорошо сработано, миледи, — тихим и слегка охрипшим голосом похвалил он ее. — Но знаете ли вы, что легчайшее прикосновение пальцев прекрасной девушки может оказаться куда более мучительной пыткой для мужчины, чем самое суровое бичевание?
Она рывком выпрямилась и уставилась в его затылок.
— Такой же мучительной, как петля палача?
Он слегка повернул голову, чтобы встретить ее взгляд.
— Об этом я не могу судить с уверенностью, поскольку не располагаю точными сведениями.
— Зато я располагаю! — не выдержала она, до глубины души уязвленная тем, что, даже терзаясь болью, он мог еще над ней смеяться. — Те люди, которые висели там, они… они задыхались… и корчились. Ты слышал их хрипы! И это могло случиться с тобой! Почему ты не можешь удовольствоваться тем, что остался в живых?
Дав волю вспышке гнева, растерянности и жутких воспоминаний, Розалинда не сразу почувствовала, как на глаза набежали слезы. Когда они сорвались с темных ресниц и покатились по щекам, она смахнула их тыльной стороной ладони, досадуя оттого, что расплакалась при нем. Но когда она повернулась и устремилась к выходу, он встал и снова взял ее за руку. Они стояли, не в силах отвести глаза друг от друга, но мгновение миновало, и он еще крепче сжал ее руку, а глаза у него опасно сузились.
— Я весьма рад, что остался в живых, миледи. Но — «удовольствоваться»? Я удовольствуюсь только тогда, когда то, что мое по праву, станет действительно моим.
— Но… я пыталась добиться, чтобы ты получил обещанную награду… — запинаясь, проговорила Розалинда. — Я действительно пыталась…
— А как насчет тебя самой? — перебил он ее. — Ты моя, потому что принесла обет по обряду весеннего обручения. — Его глаза пронзали ее с пугающей силой. — Ты моя по праву владения.
— Нет, — прошептала она, не желая признавать убийственную правду его слов. — Нет, я — не чье-то владение, и уж во всяком случае не твое.
Она так говорила, но слова ничего не могли изменить. Молчание тянулось долго, и наконец он выпустил ее руку.
— Кто скажет правду твоему отцу? Ты или я? — спросил он тихим и спокойным голосом, в котором, однако, ей явственно слышалась угроза.
— Неужели ты говоришь всерьез? — ахнула она. — Ты же понимаешь, что это — твой смертный приговор!
— Ты скажешь ему, что мы муж и жена — воистину и без оговорок, — или я скажу? — настаивал он, словно и не слышал ее возражений.
— Я стану все отрицать… — Розалинда медленно покачала головой, глядя ему в глаза. — Ты безумец, — прошептала она, заметив, какую угрюмую решимость выражает его лицо. — Он же убьет тебя! Ты даже не успеешь рассказать ему все до конца!
— Ему, несомненно, ничуть не больше, чем тебе, захочется, чтобы правда вышла наружу, — едко парировал он. — Но я… — Он осекся и помрачнел. — Есть дела, которыми я должен заняться незамедлительно. Дела, которые я не стану откладывать.
Он потянулся за рубашкой и снова насмешливо улыбнулся:
— Посудите сами, леди Розалинда. Если он так кровожаден и если он прикончит меня за то, что я открою ему правду, то вы по крайней мере от меня избавитесь. Но ведь в конечном счете именно этого вы желаете больше всего, разве не так?
Розалинда была совершенно растеряна и сбита с толку этим парадоксальным рассуждением. Она вообще не могла бы сказать, чего хочет от этого человека, но одно не подлежало сомнению: она не хотела, чтобы его прикончили, и уж тем более — по воле ее отца.
— Я не хочу твоей смерти, — ответила она еле слышно. Он слегка вскинул голову, и его брови скептически поднялись.
— Ты отвергаешь меня как супруга, но не хочешь моей смерти, — принялся он размышлять вслух, словно прикидывая на руке вес какого-то груза. Потом его взгляд стал более острым, а голос резким. — К сожалению, выбора у нас нет. Если правда выплывет на свет, то, по твоим словам, в живых меня не оставят. Но и без правды я жить не могу. Так что, сама видишь… — Он еще раз усмехнулся и подвел итог:
— Среднего пути нет и быть не может. Ты можешь выбрать то или другое — и ничего больше.
— Но почему? — закричала она, растерянная как никогда. — Почему ты оставляешь только эти две возможности? Почему ты не можешь согласиться…
— Потому что ты дала обет, — прервал он ее вопросы; Он выронил рубашку и схватил Розалинду за руки. — Потому что мы заключили брак по обряду весеннего обручения. — Он наклонил голову, и его опаляющий взгляд встретился с ошеломленным взглядом Розалинды. — Потому что ты моя жена. Моя.
И тогда его губы прижались к ее губам с таким пылом и напором. что она едва устояла на ногах. Гнев, боль, желание — все вспыхнуло и перемешалось в этом поцелуе. Он был немилосердно требовательным, он вынуждал ее рот раскрыться, и язык Эрика проскользнул между ее губами, которые вдруг стали такими послушными… Не осталось протестов, не осталось страха — они расплавились в огне его страсти. И даже жестокая сила поцелуя, его непререкаемая властность, как ни странно, делали ее все более мягкой и податливой, и. наконец она прильнула к нему, забыв обо всем в его объятии.
Голова у нее кружилась и трудно было дышать, когда он наконец чуть отстранился. Их глаза встретились, и в это мгновение Розалинда почувствовала, что ему словно бы открылась какая-то ее тайна, — словно она чем-то выдала себя. Потом он улыбнулся, и это зыбкое ощущение сменилось уверенностью. Она высвободилась из его рук, смущенная и испуганная хаосом собственных чувств.
— Не надо ни от чего отрекаться. Роза. О нашем союзе должны знать все. Я и так слишком долго болтался у твоих юбок, а есть неотложные дела, которые требуют моего внимания.