— У меня к тебе есть одно предложение, — проговорила она как можно спокойнее. — Если ты просто придержишь язык… совсем ненадолго!.. я обещаю, что сумею достойно наградить тебя.
— Тебе известно, какой награды я хочу.
— Я добуду для тебя лошадь. И золото. Обещаю. С оружием сложнее, тут я не уверена.
Она взглянула ему в глаза, надеясь и не надеясь, что хоть раз он выкажет благоразумие. Но его ответ сразу все разрушил:
— Этого недостаточно.
— Тогда что, во имя всех святых, ты счел бы достаточным? — вспылила она.
Ответом послужил выразительный взгляд, который неторопливо проследовал вдоль стройной фигуры, задержавшись на груди, а потом на губах Розалинды. Однако чувства, которые взметнулись в ней от этого бесцеремонного осмотра, меньше всего можно было бы истолковать как вспышку оскорбленного достоинства или праведного негодования, уместную в подобной ситуации. Вместо этого из самых глубин ее естества поднялась постыдная волна желания и непреодолимого влечения. Как видно, она совсем обезумела, если поддается таким недозволенным страстям, но и избавляться от них — к своей досаде — не хотела.
— Ты сумасшедший, — прошептала она. — Воистину сумасшедший.
— Возможно, ты и права, — согласился он, медленно направляясь к ней. — Но я так не считаю. Мужчине требуется не так уж много, моя дикая Роза, и тебе, как каждой женщине, следует это понимать. Сытый желудок… — Он лениво погладил себя по плоскому животу. — Кров над головой для защиты от холода… — Презрительным взглядом он окинул добротную конюшню. — Женщина, которая разделит с ним ложе… — Его глаза пронзили ее насквозь, и даже тени былой усмешки в них не осталось. — И возможность выбирать свою дорогу.
Он приближался, словно хищник к своей добыче, и она попятилась от него. Ее голос был едва ли громче шепота:
— Я замечаю, что о чести ты даже не упомянул.
Он пожал плечами и остановился.
— Честь — это не то, что требуется мужчине. Просто либо она есть у него, либо ее нет.
— У тебя ее нет нисколько! — бросила она ему в лицо, и губы у нее дрожали.
— У меня ее достаточно, — возразил он. — И уж наверняка намного больше, чем у тебя.
От столь наглого выпада она снова вознегодовала:
— Я пришла к тебе, чтобы подтвердить свое обещание. Заверить тебя, что ты получишь свою награду — свою справедливую награду.
Он помолчал, а когда заговорил снова, могло показаться, что былая ожесточенность слегка — самую малость — отпустила его.
— «Совсем ненадолго» — это сколько? — поинтересовался он. Розалинда внезапно насторожилась. Что означает эта перемена в его настроении? Почему он готов пойти на уступки? Проходили мгновения, а она не отвечала, опасаясь подвоха. Он явно что-то задумал. Но выбора у нее не было — ей следовало согласиться. В конце концов, она явилась сюда именно за тем, чтобы прийти с ним к соглашению.
— Ты подождешь несколько дней? Неделю… или чуть больше… подождешь? — Она подозрительно всматривалась в его лицо. — Ты сможешь помалкивать и выполнять свои обязанности, как любой усердный слуга?
— Раб, Роза. Не слуга. Здесь я раб, но только потому, что таков мой выбор. — Он поднял с пола свою рубашку, не спуская глаз с Розалинды. — Однако рабство может принимать разные обличья. Некоторые из них лучше, чем другие. — Он усмехнулся. — Некоторые намного лучше, чем другие.
Когда он повернулся и направился к выходу, сердце у нее заколотилось: слишком уж странно прозвучали его последние слова, будто в них заключалось некое скрытое пророчество. И как ни хотелось ей верить, что он просто согласился по-иному отнестись к своему положению в Стенвуде, Розалинду тем не менее преследовало опасение, что он имел в виду нечто совсем другое. Нечто, касающееся ее.
Вид Эрика, надевающего рубашку, заставил ее стряхнуть оцепенение.
— Подожди. Я принесла тебе чистую рубашку. И тунику. Твои уже никуда не годятся, — неловко пояснила она.
Рубашку он принял молча, передав Розалинде свои лохмотья. И только когда на его широкие плечи легла темнозеленая туника, он удостоил Розалинду едва заметной улыбкой:
— Благодарю вас, леди Розалинда.
Было это произнесено самым великосветским тоном, однако даже сейчас в его словах сквозила явная насмешка. Снова он устремил на нее взгляд, от которого у нее перехватило дыхание, а потом повернулся и направился на поиск конюшего.
Овладев собой, Розалинда попыталась сообразить, удалось ли ей добиться хоть чего-нибудь за время этого последнего визита к нему. Он согласился помалкивать, и это хорошо, думала она, стоя в пустом закутке. Кроме того, он как будто смирился с положением работника на конюшне. Старому конюшему он явно угодил, выполнив первое порученное ему дело. Может статься, все как-нибудь уладится, размышляла она. Но стоило ей взять в руки дырявую рубаху, до сих пор хранившую остатки тепла его тела и запах ее собственных снадобий, как все эти утешительные рассуждения вмиг отлетели прочь. Да, сейчас он как будто согласился действовать с ней заодно, но ведь он остался самим собой. Это человек с сильной волей, твердый в своих намерениях. Он наделен привлекательностью, которая наверняка есть дар дьявола. Каждое его слово, каждый взгляд серых глаз оскорбляли ее до глубины души. И тем не менее он заставлял ее кровь кипеть.
Она хотела отшвырнуть грязную тунику, но вместо этого скомкала ее и сунула себе под мышку. А затем, изобразив на лице хмурую озабоченность, поспешила навстречу многообразным делам, которые ожидали ее.
День был в разгаре, когда Эрик снова увидел Розалинду, пересекая пыльный двор замка. Крепко сжимая в руке веревку и бормоча ласковые слова, он вел в поводу высокого боевого коня, который так и норовил подняться на дыбы.
— Спокойно, приятель, спокойно. — Он похлопал по бархатистой морде, в то же время решительно пригибая книзу голову могучего скакуна Но глаза его не отрывались от Розалинды, пока она не скрылась за стеной кухни.
— Подай мне вон тот молоток, — буркнул конюший, пытаясь поднять заднюю ногу разгоряченного коня. Тот рванулся вперед и сбил бы толстяка с ног, если бы Эрик не предвидел этого движения и не усмирил могучее животное, резко потянув веревку вниз. Тогда конюший приступил к своим обязанностям кузнеца и управился с ними всего за пару минут. Отступив от гнедого, он вытер лоб рукавом перепачканной туники.
— У этого норов хуже всех. С остальными будет легче. — Он покосился на Эрика:
— Видно, ты имел дело с лошадьми?
Эрик провел рукой по крутой шее жеребца.
— Случалось, — ответил он уклончиво. Мысли его были заняты Розалиндой.
Целый день он неотлучно находился при конюшем: сначала помогал ему с лошадьми, потом управлялся с тяжелыми брусками металла, предназначенными для изготовления дверных петель, наконечников для копий или ободов для колес. И все время его преследовали мысли о женщине, по милости которой он докатился до самой низкой точки своей жизни.