друзья, и мои битвы — не его битвы, и он имеет полное право обнимать кого угодно….
Моя мысль исчезает, когда я замечаю, что Леви не просто обнимает Тима. Он также крепко сжимает его плечи, пальцы больно впиваются в плоть Тима, пока он что-то бормочет ему на ухо. Я не могу разобрать слов, но к тому времени, когда Леви выпрямляется, рот Тима вытянут в тонкую прямую линию, его лицо молочно-белое, и я не помню, чтобы видела его раньше, а его выражение выглядит почти… испуганным.
Тим напуган?
— Я… ты… я не хотел, — заикается он, но Леви прерывает его.
— Рад снова тебя видеть, — говорит он властным, пренебрежительным тоном. Тим должен принять это как есть: приказ бежать прочь.
— Что только что произошло? — шепчу я, пока Леви отодвигает мой стул. Очевидно, мы в 1963 году.
— Смотри. — Он указывает на еду Сэм. — У них есть миски с киноа.
— Почему Тим выглядит испуганным?
Он бросает на меня невинный взгляд. — Правда?
— Леви. Что ты ему сказал?
Леви игнорирует меня. — Сэм, в этой миске есть яйца?
Первые двадцать минут не так уж плохи. Проблема круглых столов в том, что нельзя полностью игнорировать чье-либо существование, но Тим и Энни достаточно далеки, чтобы я могла болтать с другими без лишней неловкости. В некоторых аспектах это действительно приятно — видеть рядом Сэм, слышать, что старые знакомые поженились, завели детей, нашли научную работу, купили дома. Время от времени локоть Леви касается моего, напоминая мне, что я не совсем одинока. Есть кто-то в моем углу. Парень, который любит «Звездные войны», слишком высок для космоса и будет полжизни заботиться о котенке.
Потом в разговоре наступает затишье, и кто-то спрашивает через стол: — Как вы вообще оказались вместе на работе?
После этого все прислушиваются. Все взгляды устремлены на меня и Леви. К сожалению, он жует картофельную дольку. Поэтому я говорю: — Это сотрудничество NIH-NASA, Майк.
— О да, точно. — Майк выглядит слегка навеселе, но он делает еще один глоток своего пунша. Он был на третьем курсе, когда я пришла в лабораторию. А еще: он был говнюком. — Но как вы двое справляетесь с этим? Леви, ты отбеливаешь свой мозг после каждой встречи, или…?
Мои щеки горят. Некоторые люди хихикают, пара человек откровенно смеются, а другие отводят взгляд, явно смущаясь. Сэм хмурится, и краем глаза я вижу, как Тим ухмыляется. Я хотела бы придумать остроумный ответ, но слишком убита тем фактом, что Леви считает меня отвратительной — это все еще самая смешная внутренняя шутка в лаборатории. Я открываю рот, не зная, что сказать, и…
— У нас все отлично, — говорит Леви Майку, его тон — смесь спокойствия большого члена и «я могу убить человека пляжным мячом». Он неторопливо кладет руку на спинку моего стула и берет виноградину с моей тарелки. За столом наступает оглушительная тишина. Все смотрят на нас. Все. — А ты, Майк? — спрашивает Леви, не поднимая глаз от моей еды. — Я слышал, что были проблемы с твоим пакетом документов. Как там дела?
— О, эм…
— Да. Я так и думал.
Святое дерьмо. Святое дерьмо. Святое дерьмо. Думаю, Леви закончил есть свою картошку?
— Из любопытства, — шепчет он мне на ухо, как только разговор переходит в другое русло, и Майк с укором смотрит в свою тарелку. — Все думали, что я тебя ненавижу, еще в аспирантуре? Это было не просто твое заблуждение?
— Это была широко известная правда.
Его рука напрягается вокруг моих плеч, так же крепко, как и его челюсть.
Через несколько минут я извиняюсь и иду в туалет. На мне макияж глаз, но я все равно говорю: — К черту, — и умываю лицо холодной водой. Кто вообще будет смотреть на мою потекшую подводку? Леви? Плаксивая Би — это не то, чего он еще не видел.
Потом я замечаю ее. Энни, в зеркале. Она стоит прямо за мной и ждет, когда я закончу пользоваться раковиной. Вот только в ванной комнате еще три раковины и ноль других людей. Так что, возможно, она ждет только меня.
У меня болит голова. И сердце тоже, по краям, которые Энни расколола два года назад. Я не могу с ней говорить. Не могу. Не могу. Я не спеша вытираю лицо рукавами. Затем я встаю, поворачиваюсь к ней лицом.
Она потрясающе красива. Всегда была такой. В ней есть что-то неописуемое, что-то волшебное, что делало меня счастливой находиться в ее присутствии. Как ни странно, это чувство все еще присутствует, смесь знакомости, любви и благоговения, которая глубоко проникает в душу, когда я смотрю на ее лицо. Видеть Тима снова было больно, но это ничто, ничто по сравнению с тем, что Энни была рядом.
На мгновение я в ужасе. Она может очень, очень глубоко ранить меня всего несколькими словами. Но потом она говорит: — Би, — и я понимаю, что она плачет. Судя по тому, как горят мои глаза, я тоже.
— Привет, Энни. — Я пытаюсь улыбнуться. — Давно не виделись.
— Да, я… да. — Она кивает. Ее губы дрожат. — Мне нравятся твои волосы. Фиолетовый, возможно, мой любимый.
— Спасибо. — Такт. — Я пробовала оранжевый в прошлом году. Я была похожа на дорожный конус. — Тишина затягивается, тоскливая. Это напоминает мне о том времени, когда мы каждую секунду вместе заполняли болтовней. — Ну, мне нужно… — Я двигаюсь к двери, но она останавливает меня, положив руку на мое предплечье.
— Нет, пожалуйста. Пожалуйста, Би, мы можем просто… — Она улыбается. — Я скучала по тебе.
Я тоже скучала по ней. Я скучаю по ней все время, но не скажу это. Потому что я ненавижу ее.
— Я часто слушаю тот альбом, который ты мне подарила. Хотя я все еще не уверена, что он мне нравится. А в прошлом году я ездила в Диснейленд, и там был новый