Лилиан бросила на него быстрый взгляд. Он выглядел почти умиротворенным, даже, несмотря на то что, догадывался: сестра сообщит ему то, что он будет потом ненавидеть. Что, возможно, причинит ему боль и навсегда его изменит. И всё же он хотел знать правду.
Саймон вздохнул.
— Сегодня вечером я расскажу ей всё, что знаю, и, может быть, от неё тоже услышу что-то новое. А потом мы попробуем жить дальше. В конце концов, это всё, что мы можем сделать.
Не обращая внимания на подступившие к глазам жгучие слёзы, Лилиан кивнула. Осознание того, что ей придётся рассказать ему правду и, причем до того, как они поженятся, навалилось на её таким тяжёлым грузом, что она почти ощущала это физически. Он заслужил это, заслужил права не быть обманутым. Да и она заслужила права освободиться от своего бремени.
— Я хотел бы снова встретиться с тобой, — пробормотал он немного тише, когда они вместе шли по коридору. — Я хочу побыть с тобой.
Девушка затрепетала от затопившего её желания, которым было пропитано каждое произнесённое им слово, которое сквозило в его интонации. Её сердечко, её тело тут же отозвались на его признание.
— Я тоже хочу этого, — несмело призналась она, взглянув на него снизу вверх и восхищаясь его совершенной, мужественной красотой.
Он улыбнулся, и это смягчило некоторые жёсткие линии его лица.
— Тогда встретимся в моей комнате в полночь.
Лилиан нервно сглотнула. И время, и место идеально подходили для того, чтобы сознаться ему во всем. Сегодня вечером, когда они будут одни, без всяких свидетелей, она могла бы, наконец, рассказать ему правду, которую он заслуживал. Она точно знала, что последствия неизбежны, но, как он сказал, потом они могли бы попробовать жить дальше. И это всё, что они могли бы сделать.
— Лилиан? — мягко спросил он. — Ты придёшь ко мне?
Она резко кивнула, прежде чем они вошли в гостиную, где уже не могли обсуждать такую деликатную тему. Но когда Лилиан отошла от Саймона и пересекала комнату, чтобы поговорить с Габби, она не могла сдержать дрожь, на секунду представив, что может случиться, когда они снова останутся наедине.
* * *
Часом позже, ожидая сестру в кабинете отца, Саймон понимал, что больше не может совладать с нервами. Когда днём она стремительно вылетела из комнаты, он предположил, что она что-то знает о прошлом покойного герцога, но теперь он в этом начинал сомневаться. Откуда Наоми могла бы узнать что-то, чего не знал он сам?
Возможно, это его уставшее, лишённое иллюзий воображение сыграло с ним глупую шутку, поэтому он увидел призраков, там, где их не могло быть.
Саймон услышал приближающиеся шаги сестры в коридоре и успел взять себя в руки к тому моменту, когда Наоми вошла. Она была слегка бледна и растерянно огляделась, а потом медленно покачала головой.
— Ох, папа, — прошептала она скорее себе, чем брату. Затем посмотрела на Саймона с грустной улыбкой. — Тебя в одиночку заставляют пройти через всё это?
— Нет, не в одиночку, — признал Саймон, направляясь к двум креслам, которые он освободил для них. Когда они сели, он продолжил: — С первых дней на приёме присутствовал Рис.
Улыбка Наоми поблекла. Она особо никогда и не была в тёплых отношениях с его другом.
— Да, Рис. Я достаточно давно его не видела. Как он?
— Собирается жениться. Даже если бы моё внезапное обручение не заставило участников приёма вернуться в Лондон, Рис всё равно не намеревался остаться здесь на целых две недели. — Саймон покачал головой. — Он вернулся в Лондон и скорее всего, занят последними приготовлениями к свадьбе с Энн. Когда мы поедем в город, сначала состоится быстрая церемония у нас с Лилиан, а затем через несколько дней я буду шафером на его свадьбе.
Сестра кивнула.
— Я, безусловно, желаю ему большого счастья. Ты говоришь, он помогал тебе разбирать бумаги отца?
Обеспокоенность в её голосе заставила Саймона нахмуриться.
— Он способен на многое, Наоми, но он точно заслуживает доверия.
— Я не сомневаюсь, — согласилась она.
— И… Лилиан тоже мне кое в чём помогала, — после мгновенного колебания признался Саймон.
Теперь обе брови его сестры поползли вверх.
— Должно быть, твои чувства к ней намного сильнее, чем кажутся, если ты поделился с ней такими откровениями.
Он долго смотрел на сестру. Всё его подозрения вернулись к нему вновь, когда он заметил её побледневшее лицо и услышал эти загадочные слова. Наклонившись вперед, Саймон твердо выдержал её пристальный взгляд.
— Что ты знаешь, Наоми? — жёстким голосом прошептал он.
Она вздрогнула и сжалась, словно от боли в животе.
— Ох, Саймон. Почему бы нам не начать с того, что ты знаешь, а я дополню твой рассказ, — наконец заговорила она. Её голос был полон сострадания и боли, и это словно нож врезалось в его сердце.
Он постарался спокойно рассказал ей о найденных им свидетельствах, уличающих их отца в двойной игре, которую он вёл в политике. О его сомнительных связях и тайных обменах деньгами. И казалось, это нисколько не удивило сестру. И вот он дошел до истории о брошенном сыне.
— Генри Айвз, — тихо повторила Наоми.
Он напрягся.
— Ты знала его имя?
— Как своё собственное, — закрыв глаза, произнесла она, а когда снова открыла их, они были полны слез. — А ты знаешь о других?
Саймон тяжело упал в своё кресло, и воздух со свистом вырвался из его груди. Он ведь подозревал об этом, и его худшие опасения, наконец, подтвердились.
— Были и другие?
Наоми медленно кивнула.
— И как давно ты знаешь об этом? — резко спросил Саймон.
В этот момент Наоми встала и зашагала между кучами документов. Казалось, она едва замечает, куда идет, но каким-то образом ей удавалось обойти стопки бумаг, не уронив их.
— Ты не представляешь, на что это было похоже, — пробормотала она. — Ты думал, твои отношения с матерью были напряженными, но быть её любимицей тоже не очень легко.
Когда Наоми посмотрела на Саймона, от боли у него сжалось сердце.
— Она рассказала тебе свои секреты, его секреты, — закончил он за сестру, когда та, по-видимому, уже не могла продолжать.
Сначала только кивок был её ответом, но прошло много времени, прежде чем она глубоко вздохнула и заговорила:
— Я была её наперсницей, соучастницей в её злодеяниях, и иногда я ощущала себя узницей её ненависти. Какое презрение я испытывала, слушая бесконечные перечисления грехов отца! Но если бы я отвернулась от неё, ей бы было не с кем разделить свою боль. Я боялась, что это доведёт её до сумасшествия, и, кто знает, что она могла бы тогда сделать.