***
Два часа спустя Эван нашёл его у камина. Ашер и в самом деле не ждал, что он ответит на его последнее сообщение. Сейчас середина ночи. Он не спал? Смс-ка разбудила его? Обугленные фотографии сворачивались в пламени.
Эван, зайдя, не сказал ни слова, но Ашер чувствовал, как он медлит. Знал, что он оглядывается по сторонам, видит пустые стены, открытые окна. Ашер уже успел всё выкинуть. Не осталось ничего, кроме скелета его старой квартиры.
Только кости.
Эван опустился на пол позади него, разместив ноги по бокам от Ашера, и обнял его, прижав к себе. Ашер закрыл глаза и откинулся на него. Радуясь теплу, чувствуя благодарность за уют. Эван ничего не сказал, Ашер был благодарен и за это. Может, он понимал, что тут нечего сказать.
Они просидели так около получаса, а потом Ашер нашёл в себе силы двинуться с места. Он уронил голову на плечо Эвана, глубоко вдыхая запах дерева и воспоминаний.
— Можешь завтра отвезти меня кое-куда?
Руки Эвана напряглись.
— Да. Конечно. Куда?
Ашер снова посмотрел на огонь. Он так устал.
— Мне нужно увидеться с мамой.
Среда, 19 ноября
Ашер не был дома с поступления в колледж. Почему его мама так и не переехала, было для него загадкой. Глупо содержать дом, который связан с плохими воспоминаниями. Особенно с таким количеством пустующих комнат, в которых жить некому. Эван ждал в машине. Он не спросил, почему Ашер хотел, чтобы он поехал с ним. Ашер просто хотел, чтобы Эван был рядом.
Он был почти уверен, что его ключ не подойдёт. Мама боялась его, так почему бы ей не сменить замки? Но ключ вошёл в скважину и повернулся. Ашер проскользнул внутрь, бросив на машину последний несчастный взгляд.
Внутри его обдало ароматом корицы и смеси специй для тыквы. Из кухни доносился звон посуды и жужжание стиральной машины. Он закрыл дверь, погромче хлопнув ей, и шум воды на кухне тут же стих. Его мама медленно вышла в коридор, вытирая руки полотенцем.
Каково это — когда дома тебя встречают объятиями и поцелуем? Когда по тебе скучает суетливая мама, которая беспокоится о всяких пустяках: об одежде сына или его растрёпанных волосах? Вместо этого, они просто стояли, чувствуя неловкость. Оба были насторожены.
— Привет, мам.
Она сжала губы, отвернулась и ушла обратно на кухню.
— Что ты здесь делаешь? Ты не звонил.
Ашер пошёл за ней. Стены в кухне недавно перекрасили со скучного кирпично-красного оттенка на более яркий молочно-белый цвет. Теперь казалось, будто солнце непрерывно освещает их. Ему стало интересно, что ещё она поменяла и не вычистила ли она его спальню. С другой стороны, он не так уж часто здесь бывает.
— Извини. Я просто хотел с тобой увидеться, — его голос был не так твёрд, как он того хотел.
Его мать бросила тряпку на стол и повернулась к нему, скрестив руки. Ей так сложно улыбнуться? Разве мамам не в радость слышать нечто подобное?
— Зачем? Чего ты хочешь? Денег?
Холодный приём не был для него неожиданностью, но если что-то его и раздражало, так именно этот вопрос. Он никогда не просил у неё денег. Она хотела, чтобы он жил отдельно, поэтому ежемесячно высылала ему средства. Немного, но больше он от неё никогда не требовал.
— Тогда зачем ты здесь?
Он вспомнил о Мариссе, которая всегда была ему рада. Подумал о миссис Бишоп, которая перед их с Эваном отъездом крепко обняла его и поправила ему воротник рубашки. Его мама когда-то тоже была такой. Ей не понравится то, что он собирался сказать, но он хотел сделать это. Он хотел, чтобы она узнала его. Его причины. Мотивы. Возможно, он куда больше был виноват в том, что так долго скрывал всё от неё.
— Я кое с кем встречаюсь, — сказал он.
Мама озадаченно нахмурилась. Но в её голосе были нотки заинтересованности, когда она спросила:
— Правда?
Он засунул руки в карманы, пожал плечами и медленно кивнул.
— С парнем.
— Понятно, — пауза. — С тем, что был на похоронах?
Она помнит. Она что... решила не доводить его сегодня? Ещё один кивок.
— Его зовут Эван. Я бы хотел когда-нибудь вас познакомить.
Устроить нормальную встречу, а не то, что произошло тогда. И, возможно, она не захочет этого. Возможно, Эван этого не захочет. Ашер не питал иллюзий о том, что их встреча пройдёт гладко, но он, тем не менее, был готов попробовать. Попробовать дотянуться до неё. Убедиться, что, несмотря ни на что, она помнит, что она его мать. Он любит её. Даже если не может этого показать.
Она вцепилась пальцами в стол. Один, два, три, четыре. В её глазах промелькнул ряд эмоций, в ней сменялись неуверенность и замешательство.
— Ты же не для того проделал весь этот путь, чтобы рассказать о своём парне, Ашер.
Нет. Нет, не для того.
— Я убил папу.
Замешательство испарилось. Её глаза расширились, рот раскрылся, но она не сказала ни слова. Ашер не хотел расстраивать её. Он хотел обнять её и сказать, что любит её и что, разумеется, он никогда бы не причинил ей страданий. Она отдалилась. В ней было много боли. Но она никогда бы не причинила боль ему, никогда не отпустила бы его без всего необходимого. Он бы никогда не сотворил с ней то же, что и с отцом.
Но, видя это её выражение лица, он хотел объясниться, рассказать ей всё, и слова полились из него рекой. Он в деталях поведал ей, как вернулся из школы домой и застал своего отца, лежащим на диване без сознания. Рядом с ним на подушке лежал ещё полный шприц. Ашер вколол ему дозу без намерения убить его, в нём было простое и непреодолимое желание заставить его страдать так, как страдала мама.
— Он причинил нам столько боли, — Ашер шагнул к ней. — Ты столько плакала. Я слышал, как ты говорила кому-то по телефону, что всё ещё с ним потому, что боишься уйти. И что никто не способен помочь нам. Ведь папа выглядел таким... нормальным для окружающих.
Она медленно покачала головой, не в силах поверить его словам.
— Ты убил собственного отца, Ашер, — как будто она и так не знала об этом. Отрицание — страшная сила. Ашер понимал, что думать о чём-то и непосредственно слышать это — две совершенно разные вещи.
— Я хотел защитить нас, — он опустил подбородок.
Санитары увезли отца на каталке в фургон, который был припаркован около дома.
— У нас был полис страхования жизни, и ты, наконец, смогла пойти в школу работать, как ты и хотела. Это стало возможным. И ты стала счастливее, но я мешал тебе.
Глаза его матери были непроницаемы. Он ненавидел этот взгляд. Он ненавидел то, что он не знал её настолько хорошо, чтобы понимать по взгляду, о чём она думает.