руках объемный пакет – в нем оказались черные шелковые платки, которые она раздала дамам. Возможности купить траурные платья у них не было, но она смогла договориться по телефону с владелицей местного магазинчика одежды, и та оперативно привезла из Лондона несколько черных шалей. Ева благодарно кивнула, и даже Коре пришлось признать про себя, что Марго придумала неплохой выход из ситуации. Она вежливо поблагодарила ее, разворачивая свой экземпляр. Шали были довольно большими и, будучи наброшенными на плечи, удачно скрывали цветастые летние платья.
Процессия, которую любой прохожий теперь безошибочно определил бы как траурную, медленно двинулась к воротам. Впереди под руку шли Роберт с Анной, затем на расстоянии метра друг от друга выступали Марго, Ева, Кора, Алекс и Артур.
Позади на почтительном расстоянии держались повариха, обе горничные и садовник – все они единодушно решили присутствовать на захоронении.
Тео и Катрин пока оставались в столовой – поездка на мотоцикле до кладбища занимала минут десять, поэтому им не было нужды выдвигаться одновременно с остальными. Тео смотрел в окно, прикидывая, не пришло ли время выводить мотоцикл, а Катрин не спеша пила кофе. На кладбище ей ехать не хотелось – близость могил навевала тоску даже на похоронах дальних знакомых, сожалеть о потере которых не приходилось, а похороны Марка ввергали в настоящее уныние. Катрин представила, как гроб опускают в землю, и поежилась. Следовало сказаться больной полчаса назад, когда все собрались тут.
Но пока еще оставалась возможность притвориться, что у нее прихватило сердце и отправить Тео одного. Конечно, все поймут, что она не смогла найти в себе сил присутствовать на погребении, но ей-то какая разница? Роберт ничего не скажет, а остальные не в счет. Самое плохое уже случилось, Марка нет и никогда больше не будет, надо ли травить себе душу картинами расставания навеки, забыть которые будет невозможно?
Она почти решила сказать Тео, что не поедет, но медлила. Какие-то обрывки фраз навязчиво крутились в голове. «Последний путь», «проводить» – и внезапно она четко увидела, что обязана пойти. Не ради себя – она сделает это ради Марка. Возможно, пришло ей в голову, что это единственный раз в жизни, когда она сделает что-то исключительно ради него, а не ради того, чтобы что-то получить от него. Забавно получилось. Жаль, что посмеяться над этим не с кем. Она так и не встретила родственную душу, возможно, потому, что всегда была нацелена исключительно на душу с деньгами, а просто души ее не интересовали. Кто знает, может, среди отклоненных по причине бедности был кто-то, с кем бы она могла быть счастлива по сию пору?
«Как же я ненавижу похороны», подумала она, резко вставая, «какие сентиментальные глупости лезут в голову!»
– Тео, голубчик, – сказала она, – не пора ли нам отправляться в путь?
Тео радостно вскочил.
– Я выведу мотоцикл, а вы спускайтесь. Встретимся через пять минут внизу у лестницы.
Поездка доставила Катрин неожиданное удовольствие. Она любила скорость, но не подозревала, что ей понравится сочетание скорости и мотоцикла. Тео был хорошим водителем, он не слишком разгонялся, чтобы не напугать леди, но и уныло тащиться по дороге был не готов. В результате они на приличной скорости объехали траурную процессию и Катрин едва удержалась от воздушного поцелуя Алексу, когда она поравнялись с ним, настолько в хорошее настроение она пришла. И от поцелуя ее удержали не правила приличия, а тот факт, что она банально испугалась разжать руки, крепко сжимавшие спину Тео.
Они прикатили к распахнутым воротам кладбища и стали ждать остальных. Тут же собрались и некоторые жители деревни, которые знали Марка. Так как Катрин и Тео они были незнакомы, в беседу никто не вступал, все стояли и молча ждали прибытия семейства. Наконец те подошли, и после сдержанных приветствий и выражений соболезнования вся компания двинулась по главной аллее вглубь.
Кладбище, небольшое и аккуратное, содержалось в образцовом порядке и было, как это ни странно прозвучит, довольно уютным. Местный сторож любил повторять, что здесь «все свои», и это и правда было так. Оно предназначалось для жителей двух ближайших деревень, и чужаки попадали на него редко. Марк, откровенно говоря, считался «чужаком», но чужаком уже почти своим – когда он перестраивал имение, то давал работу многим из присутствующих, не говоря и о том, что весь персонал был из местных. Щедрость, с которой он оплачивал их работу, сослужила ему добрую службу – подарила возможность упокоиться здесь.
Анна осматривала окружающий пейзаж и тихо радовалась про себя – даже Марку с его привередливостью было бы не к чему придраться. Земля здесь была немного холмистой, отчего могилы с небольшими каменными надгробиями оказались живописно разбросаны на возвышенностях и склонах. По такому погосту хотелось побродить как-нибудь в погожий денек и почитать эпитафии, а потом присесть на одну из обожженных солнцем, дождем и ветром деревянных скамеек, чтобы насладиться одиночеством и сдержанно порадоваться, ощущая себя живым.
Накануне Марго (после согласования с СИ своего выхода за ворота имения, разумеется) приходила сюда, чтобы определиться с местом. Поэтому теперь она свернула с посыпанной гравием дорожки и пошла первой (а все последовали за ней) по изумрудной траве к расположенной с краю разрытой могиле, рядом с которой стоял англиканский священник в полном облачении, а за его спиной был виден закрытый гроб из темно-вишневого дерева.
СИ и сержант, хоть и не ожидали никаких прорывов от похорон, тоже решили прийти. Из деликатности они не стали подходить близко, а стояли чуть поодаль. Деревенские жители кидали на них заинтересованные взгляды – СИ был весьма импозантен в темном костюме, и про него многие слышали, но рассмотреть, пусть даже только украдкой, могли только сейчас.
Сержант неодобрительно посматривал на собравшихся. Ему казалось, и не без оснований, что некоторые пришли на кладбище не по зову сердца или долга, а просто поглазеть на вдову и ее гостей, подозреваемых в убийстве. Он такого не любил.
Церемония оказалась ожидаемо печальной, но неожиданно быстрой. После короткой молитвы и еще более краткой речи священника (Марго особенно настаивала на краткости прощания у гроба при их встрече накануне, а отец Браун был достаточно человеколюбив, чтобы не длить страдания без необходимости), гроб стали опускать в землю.
Ева оглядела присутствующих, с опущенными головами стоящих вокруг могилы, стараясь уловить что-то необычное, но увидела на всех лицах одинаковое сосредоточенное выражение – каждый прощался с Марком про себя. Может ли убийца выдать себя в такой момент? Раскаяние, ужас от содеянного в глазах, скрываемое страдание