– Не нужно мне ни денег, ни чего иного, – обрадован но произнесла я. – Майорство обеспечено, а это главное. Он знает, что я не буду готова до ноября?
Лицо Джереми исказила гримаса, и сердце мое упало.
– Об этом отдельный разговор, Элизабет. Поначалу он, казалось, с пониманием отнесся ко всему, что я говорил о твоей занятости семейными – да простит меня Господь! – делами за городом на протяжении трех месяцев, но потом вдруг заупрямился и начал твердить, что если в качестве доказательства своей страсти он должен дать кому-то чин майора, то и ты, со своей стороны, должна представить ему кое-какие доказательства. Короче говоря, он не подпишет приказ, пока ты не переспишь с ним. Будучи человеком, который сам по себе ничего особенного не представляет, он скорее всего опасается, что ты за три месяца попросту забудешь о его существовании, а потому хочет получить хотя бы какую-то гарантию, что не останется в дураках.
Я равнодушно пожала плечами.
– Что ж, пусть будет так, если уж без этого не обойтись. Когда он приедет за «гонораром»?
Джереми сокрушенно покачал головой.
– Никогда бы не подумал, что ты можешь быть такой, Элизабет, – изумился он, – что ты готова пойти на такие крайности ради человека, которого даже не надеешься удержать рядом с собой на достаточно долгий срок. Значит, несмотря на свой преклонный возраст, я так и не распознал вас, женщин.
– Дорогой мой, – улыбнулась я ему, – ты сотворил чудо, на которое не способен никто другой. Когда же приедет Спейхауз?
– Я сделал все, что было в моих силах, – глухо проговорил Джереми, будто каждое слово давалось ему с трудом. – Я сказал ему, что ты уезжаешь в деревню в четверг, – тут я должна заметить, что наш разговор происходил в понедельник, – значит, он проведет здесь завтрашний день и среду. Он обещал подписать приказ о назначении и передать его в мои руки в среду утром, – вздохнул мой друг. – Поверь, Элизабет, никогда в жизни я не чувствовал себя столь подавленным, как сейчас.
– Не беспокойся обо мне, Джереми. – Мои губы тронула нежная улыбка. – В конце концов Спейхауз не какой-нибудь Чартерис, и мысли мои будут не о вторнике, а о пятнице.
Так я стала любовницей Эдгара Спейхауза, в то время как сердце мое переполняла любовь к Дэвиду Прескотту.
Бедный Эдгар был воплощением всех Изъянов, присущих вырождающемуся роду: очень высокий и худой, сутулый, с длинными, неправдоподобно узкими ступнями и ладонями. Волосы его были столь светлыми и жидкими, что казались почти белыми. Продолговатое лошадиное лицо с тонкими чертами выдавало в нем прирожденного аристократа. Нос был столь длинен и узок, что ноздри почти светились, а высокие скулы, казалось, вот-вот прорвут пергаментную кожу. Хотя ему было уже под пятьдесят, Спейхауз выглядел гораздо моложе благодаря своей тонкой и гладкой коже. Борода у него почти не росла, что придавало его лицу мальчишеское выражение. Водянистые бледно-голубые глаза подслеповато щурились, а поскольку очков полковник не носил из-за неодобрительного отношения к ним жены, создавалось впечатление, что он постоянно что-то ищет вокруг себя.
В целом его отнюдь нельзя было назвать уродом, но, как я уже отмечала, из него было вытравлено все, что превращает человека в самостоятельную личность. С таким мужчиной вы можете встречаться хоть сто раз, но во время каждой новой встречи будете с трудом припоминать, кто это и где вы могли видеться прежде.
Исполненная решимости сыграть свою роль до конца, я приняла его во вторник почти как Клеопатра, встречающая своего Антония из военного похода, хотя, подозреваю, наша ночь была гораздо менее бурной, чем та, которую провели вместе прославленные любовники. Эдгар нервничал, как восемнадцатилетняя девственница, и вел себя так, словно дверь спальни того и гляди распахнется и к нам ворвется его грозная супруга. Однако, применив все свое искусство и изобразив восторги, которых на самом деле не чувствовала, я полностью приручила его. Он проявлял столь горячее любовное влечение, что в среду утром мне стоило немалых трудов не подпускать его к себе хотя бы на то малое время, которое понадобилось ему, чтобы подписать приказ о назначении Прескотта, тут же перешедший в руки Джереми. В конце концов дело было сделано, и Джереми, привычно заметая следы, переправил бумагу в Гастингс при посредничестве агентства, принадлежавшего его другу-юристу. А я была так горда собой, что делала в тот день все возможное, чтобы ублаготворить Эдгара. Это оказалось проще простого. Бедняжка быстро получил свое и в четверг утром, когда наступила пора прощания, чуть не плакал. Шмыгая от волнения носом, он клялся мне в любви до гроба и уверял, что следующие три месяца покажутся ему вечностью. Я же не смогла сдержать вздох облегчения, когда услышала, что его жена готовится вскоре прибыть с одним из редких триумфальных визитов. Теперь я знала, что полковник будет находиться в Лондоне в надежных и крепких руках, а значит, нет нужды опасаться неожиданного десанта в Рэй.
Едва дождавшись, пока за ним захлопнется дверь, я молнией взлетела по лестнице, чтобы завершить упаковку вещей. Устроив все дела с коттеджем, Марта вернулась, чтобы помочь мне с переездом, поскольку свой дом я сдавала на три месяца жене одного офицера. Наконец вещи были сложены, и я тепло попрощалась с унылым Джереми, который пришел проводить меня.
– Не волнуйся, – смеялась я. – Обещаю больше никогда в жизни не докучать тебе своими просьбами.
В ответ он улыбнулся, умудрившись при этом не терять похоронный вид. Это делало его похожим на эльфа в припадке меланхолии.
– Ты будешь верна своему обещанию лишь до первого нового затруднения. А потом снова прибежишь ко мне вся в слезах, взывая о помощи. Поверь, дорогая, всякий раз, когда ты приходишь в мою контору, я чувствую, что постарел еще на год. И все же, – добавил он, посерьезнев, – не думаю, что хотел бы иной участи. Надеюсь, ты найдешь свое счастье, дорогая Элизабет. Благослови тебя Господь! Ты знаешь, где меня искать, когда я вновь тебе понадоблюсь.
И он неловко заковылял прочь, как внезапно состарившийся младенец.
Мы отправились в путь. Всю дорогу я грезила, строя прекрасные воздушные замки. Сидевшая напротив Марта, как всегда, строго смотрела прямо перед собой.
– Вы уверены, что любите его? – внезапно спросила она.
– Уверена, – откликнулась я из своего розового облака.
Она удовлетворенно кивнула, но потом как бы между прочим заметила:
– Счастье не обходится без страданий.
– Ну что ж, такова жизнь! – отмахнулась я. Вообще-то мне вовсе не хотелось об этом думать.
– Но запомните: нет такого страдания, которое нельзя пережить. Призывать смерть – грех, во всяком случае пока вы молоды, – продолжала она.