– Но запомните: нет такого страдания, которое нельзя пережить. Призывать смерть – грех, во всяком случае пока вы молоды, – продолжала она.
– Послушай, Марта, ты изъясняешься в высшей мере загадочно, – довольно резко произнесла я, выведенная из терпения. – Что это значит?
– Я говорю вам все как есть, – ответила она все с той же суровостью. – И все же вы должны быть благодарны судьбе, потому что не так уж часто это случается. Ведь это удел лишь немногих счастливцев, очень немногих.
– Какой удел? – Я была в полном недоумении.
– Как какой? Настоящая любовь, – тихо проговорила она, выглянув из окна кареты. – Настоящая любовь – и больше ничего.
Мы приехали в Рэй, когда только начинало вечереть, и я тут же направила весточку Дэвиду, пригласив его отужинать со мной на следующий день. Если же дела службы не позволят ему отлучиться, он должен был уведомить меня о невозможности встречи.
Коттедж, который подыскала Марта, располагался как раз в центре Уэст-Гейта – старой части города. Снаружи дом выглядел совсем крохотным, но внутри оказался на удивление просторным. Там была обширная гостиная, переходившая в небольшую столовую, внизу – кухня вполне приличных размеров, а наверху – одна большая и две маленькие спальни. Марта превратила дом в удивительно уютное гнездышко, добавив к старой и неуклюжей деревенской мебели кое-какие вещи из нашей лондонской обители. Она также позаботилась о том, чтобы украсить обстановку всевозможными глиняными горшочками, которые купила у местных гончаров, и медными кувшинами с цветами. Ведь был конец июля. Закрывая глаза, я до сих пор ощущаю их тяжелый аромат.
Марта сочла, что вполне управится по дому без помощников, и, поскольку экипаж теперь мне был уже не нужен, я отправила его назад в Лондон. Кучеру было сказано, что в случае необходимости я пошлю ему уведомление. Но в глубине души я надеялась, что это мне не понадобится.
Следующий день прошел в лихорадочном ожидании. Я не находила себе места, словно в день первого бала. Однако время шло, а ни самого Дэвида, ни весточки от него не было. Я терзалась догадками. Трижды я меняла наряды, прежде чем остановила выбор на голубом шелковом платье с серебряными звездами и моих лучших сапфирах. На ужин мною было заказано уже около десятка различных блюд, но я никак не могла остановиться и высказывала все новые прихоти. Марта, как обычно, была сама невозмутимость и воспринимала мои сумасбродства со стойкостью великомученицы. Много лет спустя я не раз спрашивала себя: а может, отличаясь редкой проницательностью, она вовсе и не подходила в тот день к плите, поскольку наперед знала, что ее стряпня не понадобится? К тому времени, когда сумерки окрасили все в серые тона, я уже находилась на грани нервного срыва, будучи уверена в том, что он не придет, ибо не любит меня. Но что это? Вдруг по Уэст-Гейту разнесся дробный топот конских копыт. Этот звук, почему-то показавшийся мне забавным, становился все ближе и оборвался у двери нашего дома. Тихо заржала лошадь. Дэвид приехал.
Он вошел, закутавшись в военный плащ, хотя на улице был теплый вечер. Едва взглянув на него, я почувствовала, что он охвачен непреодолимым желанием.
– Добро пожаловать, капитан Прескотт, – приветствовала я его, сделав глубокий реверанс.
Глядя мне прямо в глаза, он медленно снял плащ, обнажив новые знаки отличия на мундире и майорские эполеты. Мой возглас удивления, должно быть, согрел бы сердце бедного учителя, который приобщал меня к тайнам актерского мастерства.
– О Боже! Мне следовало сказать: майор Прескотт Вы просто великолепны!
В тот же момент я очутилась в его объятиях, наши уста слились в поцелуе, и нас закружил не поддающийся описанию водоворот чувств.
Способен ли кто-нибудь передать, что такое настоящая любовь? Тем немногим счастливцам, которые познали это чудо, не нужны мои слова – им и так все известно. Несчастное же большинство людей так навсегда и останется в неведении. Им не дано познать восторг, экстаз и боль всепоглощающего чувства, а жалкие слова мои покажутся лишь бессмысленным лепетом идиота. Это все равно, что пытаться рассказать слепцу о том, как прекрасно крыло бабочки или насколько красива паутинка, покрытая мельчайшими капельками росы. Экстаз любви охватывает не только тело, но и дух, и рассудок – все сливается воедино. Дэвид не был чем-то отдельным от меня. Вместе мы составляли единое совершенное существо – движущееся, дышащее, чувствующее и мыслящее. Мы принадлежали друг другу, как ночь и звезды, как два звена цепи.
Я не помню, как в тот первый вечер мы очутились наверху. Наверное, Дэвид нес меня на руках, а может, я летела по воздуху. Все, что осталось в моей памяти, – это белизна его тела, на котором синими тенями лежали шрамы былых ран, непреходящий восторг любви, подобного которому я прежде никогда не знала. Сумерки за окном сменила тьма, на смену тьме пришел рассвет, а мы лежали на любовном ложе, не в силах распознать границы между нашими телами – столь полным было наше слияние. Если мы и заснули, что, наверное, в конце концов должно было произойти, то лишь затем, чтобы увидеть одни и те же волшебные сны, которые вновь стали явью после нашего пробуждения.
Лишь солнце, щедро залившее комнату, заставило наши души с неохотою и по отдельности вселиться в каждое из двух переплетенных тел. Мы лежали, глядя в глаза друг другу и силясь понять, наяву ли испытали чудеса минувшей ночи или же рассудок наш помутился под влиянием какой-то прекрасной фантазии. Голубые глаза Дэвида блестели, как сапфиры, которые по-прежнему украшали мою шею. Издав долгий прерывистый вздох, он притянул меня к себе.
– Любимая моя, бесценная, я слышал рассказы о рае на земле, но до этой ночи не знал, что он действительно существует. Неужели мир не перевернулся, неужели все осталось прежним теперь, когда я нашел свой рай, свое истинное блаженство? И как мне жить дальше, если я утрачу тебя?
С этими словами Дэвид уткнулся лицом мне в грудь, будто хотел спрятаться от всего остального мира.
Моя ладонь пробежала по его шее, где волосы были волнистыми, напоминая на ощупь витое серебро.
– Это только начало, любимый мой, – прошептала я. – Давай не думать об изгнании из рая, который только что обрели. Этим утром мир кажется мне добрее, чем когда-либо. Я полностью в ладу с ним, пока ты принадлежишь мне.
Очевидно, наш разговор в таком духе мог длиться бесконечно, если бы реальность в лице Марты, постучавшей в дверь, не напомнила о себе. Марта принесла теплую воду для мытья и новость о том, что завтрак уже готов, если, конечно, такие вещи нас все еще интересуют.
В ярких лучах утреннего солнца мы, должно быть, являли собой забавную сцену: майор средних лет с подбородком, посиневшим от отросшей за ночь щетины, и шлюха не первой молодости со спутанными волосами. Но друг для друга в тот момент мы были прекраснее ангелов.