Читать интересную книгу Черный мотылек - Барбара Вайн

— Значит, гостей больше принимать не будем.

На обратном пути в Девон Джеральд без умолку обсуждал с Хоуп ее будущую студенческую жизнь и блестящие результаты на выпускных экзаменах, вспоминая успехи Сары, прискорбный недостаток образования Полин и диплом с отличием Роберта Постля. Достижения Урсулы в области истории искусств обходили стороной. Правда, и об учебе Джеральда в Тринити не проронили ни слова. Урсула не обижалась: все-таки лучше, чем пренебрежительные реплики мимоходом.

Джеральд писал сценарий по одному из ранних романов. Перепечатывать ничего не требовалось, и Урсула с головой ушла в учебу. Но весной Джеральд взялся за новый роман. Иногда название приходило к нему сразу, на первых страницах. Как и в этот раз. Книга называлась «Впроголодь».

После отъезда Сары отношения между супругами немного наладились. Хоуп была целиком поглощена школой, вечером постоянно оставалась на дополнительные занятия, так что сближение — если это можно так назвать, — по всей видимости, объяснялось просто: Урсула и Джеральд больше времени проводили наедине. Кроме жены поговорить было не с кем, и Джеральду волей-неволей приходилось общаться с ней. Неприязнь, которую он раньше демонстрировал, куда-то исчезла.

В одно раннее утро, когда Урсула смотрела на видео лекцию об итальянском Возрождении, Джеральд вошел в комнату и уселся рядом. Фильм кончился, и муж начал задать вопросы, явно заинтересовавшись. В другой раз он начал расспрашивать о курсах, которые Урсула посещала в Ильфракомбе. Урсула опасалась насмешек и предположений, что она выбрала историю искусств только из-за Эдуарда Акенхэма, но Джеральд ничего такого не сказал.

Урсула пыталась понять, что означает это неожиданное внимание — разговоры за обедом, проявление заботы (муж даже спрашивал ее о самочувствии!). Может быть, пришел возраст и Джеральд смирился с ней и своей судьбой? В мае ему исполнится пятьдесят восемь. Скоро дети разъедутся, и они останутся вдвоем.

Первую главу романа «Впроголодь» Джеральд вручил Урсуле дождливым мартовским днем. Из-за ливня она не пошла на обычную прогулку по пляжу, а села за машинку. И тут — не сразу, где-то к концу второй главы — она начала понимать, что он с ней сделал. Даже сейчас, тринадцать лет спустя, она вспоминала об этом с той же, доходившей до тошноты, болью. Она читала историю мужчины, выбравшего себе в жены наивную девочку из пригорода, чтобы та родила ему желанных детей.

Роман начинался с того момента, когда эта девочка — Уна — превратилась в глуповатую женщину средних лет. Уна была замужем за выдающимся музыкантом, творческим, преуспевающим человеком, и, поскольку сама вкусом и талантом не обладала, решила повысить свой интеллектуальный уровень. Первые главы повествовали о странностях академической жизни семидесятых — начала восьмидесятых, о нелепых темах дипломных работ, низком уровне технического образования, о вечерних секциях восточных единоборств и загадочных кружках, об образовании по почте и по телевидению.

В главах о прошлом рассказывалось о детстве героини: Уна, единственная дочь богатого владельца магазина, избалованная, невежественная, не знающая жизни девушка, росла в Голдерс Грин. Как-то она выбралась на концерт — и встретила будущего мужа, того самого композитора, который присматривал себе физически здоровую и не слишком требовательную жену.

У них родились двое сыновей. Они жили в северной части Лондона, в Хайгейте. Уне было не о чем беседовать с мужем и его такими же начитанными друзьями. Вдобавок, вопреки его ожиданиям, она оказалась плохой поварихой и домохозяйкой, а с ролью матери и вовсе не справлялась. Зато ее претензии росли, и, когда семья переехала в Сомерсет, Уна стала думать, как получить высшее образование и догнать мужа.

Добравшись до этого места, Урсула встала, пошла в кабинет к мужу и потребовала объяснений.

— Сперва сама объясни, — возразил он. — Я не понимаю, в чем дело.

Она так и сделала. Он все отрицал. Уна — брюнетка, ей сорок шесть, а не сорок три, как Урсуле, живет в Сомерсете, ее муж — композитор и моложе Джеральда, у них сыновья, а не дочери.

— Все равно она списана с меня, — настаивала Урсула.

— Чушь!

— Зачем ты это сделал? Вернее, делаешь, — уточнила она.

— Это делаешь ты, а не я, Урсула. Впрочем, ничего удивительного: люди часто сравнивают себя с персонажами книг, а еще охотнее утверждают, будто послужили прототипами. Почему, не знаю. Наверное, из тщеславия. Тщеславия и жажды оказаться в центре внимания.

Урсула просила его не публиковать роман. Джеральд смеялся и повторял, что это игра ее воображения. Спасибо, хоть изменил имя героини с «Уны» на «Имоджен» — ведь из английских женских имен только «Урсула» и «Уна» начинаются на «У». Еще сделал Имоджен бездетной, и теперь она училась на социолога, а не на искусствоведа.

Набрав шесть с половиной глав, Урсула остановилась. Хватит, объявила она. Больше она не напечатает ни строчки. Урсула ожидала, что Джеральд спросит, как она собирается отрабатывать деньги, на которые живет, но он промолчал. Такие вещи его не интересовали.

Его почерк разбирала только Урсула, так что Джеральд съездил в Барнстепл и купил печатную машинку. Работая в свое время журналистом, он научился кое-как печатать двумя пальцами. Но получалось слишком медленно и неаккуратно, Роберта Постля это не устраивало, так что вскоре обязанности Урсулы стала исполнять профессиональная машинистка Розмари.

«Впроголодь» опубликовали осенью 1985 года. Критики встретили роман холодно. Урсула опасалась, что кто-нибудь из друзей и знакомых или какой-нибудь газетчик обнаружит сходство между характером и жизнью ее и Имоджен. Никто ничего не заметил.

— Я читал «Впроголодь», — сказал Сэм, — и мне не показалось, что Имоджен списана с тебя. Вы не похожи.

— Ее жизнь — моя жизнь. Ты не знал меня раньше. Она говорит моими словами. Одевается, как я одевалась.

— Такая история произошла с Сомерсетом Моэмом и Хью Уолполом, — припомнил Сэм. — Моэм списал персонаж с Уолпола. Самонадеянный критик Элрой Кер был его точной копией, Моэм не изменил ни черточки. Когда «Пироги и пиво» пошла в печать, Моэм отослал Уолполу сигнальный экземпляр, тот прочел его за ночь и узнал в жестоком описании себя. Что он мог сделать? Только подать в суд, но он не стал. Говорят, эта книга погубила Уолпола — он резко изменился, утратил уверенность в себе. А ведь он считал Моэма другом!

— Я считала Джеральда мужем. После этого мы почти не разговаривали. Это был конец.

Они поднялись на холм Пинция — отсюда, по словам Сэма, город особенно красив на закате. Купол Святого Петра таял в сгущавшихся сумерках, колокола звонили к вечерне. Наконец небо сделалось из алого фиолетовым, и Сэм с Урсулой стали спускаться, задержавшись, только чтобы полюбоваться сквозь решетку старинным садом.

— Дай мне руку, — попросил Сэм, когда они шли вниз.

— Я уже слишком стара для этого.

— Пожалуйста!

Она взяла его за руку, и Сэм принялся рассказывать, что Велизарий не стал отстраивать этот участок оборонительной стены Аврелиана вала, поскольку римляне уверяли, что сам святой Петр защитит это место от любого врага. Перед ними, тоже держась за руки, шли юноша и девушка. Юноша оглянулся через плечо, и его смуглое красивое лицо показалось Урсуле похожим на лицо Фабиана. Да, он почти двойник Лернера — двенадцать лет назад.

Хоуп привезла Фабиана с собой в Ланди-Вью-Хаус в декабре, как только закончился семестр в Кембридже, где они познакомились. Как раз к ее восемнадцатилетию выходил роман «Впроголодь». Лернеру исполнилось восемнадцать в июне.

Как хорошо Урсула помнила этот день. Джеральд уже нервничал, расхаживая взад-вперед по дому, и тут в замке заскрежетал ключ. Хоуп задержалась на полчаса, по мнению отца, — сама она не уточнила, когда приедет. И наконец — ключ поворачивается в замке, и Хоуп кричит:

— Папочка!

Как раз тогда она начала носить огромные шляпы и вернулась с первым приобретением — черным бархатным гнездом. Швырнув его на диван, Хоуп бросилась в объятия отца. Пожав руку Фабиану, Урсула стала ждать, когда отец и дочь закончат обниматься.

— Это Фабиан, — спохватилась Хоуп.

Джеральд глянул на юношу и поспешил спрятать недовольство, вспыхнувшее в его глазах. Урсула заметила это позднее, когда Джеральд, полагая, что никто не увидит или, по крайней мере, ничего не заподозрит, пристально разглядывал Фабиана. На мгновение лицо Джеральда преобразилось, взгляд потемнел, он стиснул губы, словно сдерживая невольную дрожь. Наконец взял себя в руки, выпрямился и улыбнулся.

Урсула непроизвольно сжала руку Сэма и заглянула ему в глаза.

— Десять тысяч лир за твои мысли!

— Вспомнила поклонника дочери. Этот молодой человек на него похож