Сергеич закончил рассказ конфискацией у Журы пульта, убавив звук и переключившись на четырехчасовые новости.
— Сколько можно, дядя, эти новости слушать, — заворчал Серега.
— Да замолчишь ты, наконец, молдаван! — рассмеялся Кумарин, устраиваясь на нарах.
— Вань, у тебя есть че почитать, а то старый ни разу не дает ничего смотреть?
— Сереженька, хочешь, я тебе три раза дам? — ласково спросил Сергеич снизу.
— Хочу! А чего?
— Три раза в рыло! Ха-ха. Чего читать собрался, мурлыкин?
— Что-нибудь такое, чтобы цапануло.
— Иди, «Доместос» понюхай, может, цапанет, наркоман хренов, — продолжал веселиться Сергеич.
— Все! Больше я с тобой не разговариваю. Вань, есть что-нибудь трогательное?
— Молдован, определись вконец, тебе поесть или потрогать?
— Куприн где-то валялся, — сквозь смех еле выговорил я. — Повести и рассказы.
— А чего он писал? — Серега старался говорить полушепотом, дабы не быть услышанным Сергеичем.
— «Гранатовый браслет», почти классика, только на любителя, — я отрыл в бауле потертое издание из тюремной библиотеки и передал соседу.
Куприна хватило Сереге ровно на три ночи. Толстый фолиант был не проглочен, а скорее, прожеван, словно недоваренный кусок старой говядины, который приходилось жрать за неимением ничего съестного.
— Вань, а этот Куприн случайно не суициднулся? — поинтересовался Серега, подводя итоги прочитанному.
— Нет. Почему спросил?
— Я бы от такой постной житухи наверняка вскрылся. Фуфлогон какой-то. Написал бред тоскливый. Тоже мне великая русская литература.
— Расскажи-ка, Сережа, о чем прочел? — улыбнулся Сергеич.
— Ну, природа-погода, две подружки встретились, одна дурней другой. А вся движуха, короче, в Германии происходит. И заплыл туда один Вася, его в России за бизнес кинули, чуть в лесу не потеряли, и он сквозанул на последнее бабло в какой-то немецкий колхоз. Там этот Вася запутал богатую бабу, тоже из наших, тупо решив подобедать у той бабла. Ну, там лясим-трясим, вместе везде лазили, летали по синеве. А у Васи невеста, молодая, красивая, ждет, надеется и верит. И по концухе он реально запал на эту старую телку, а лохушке своей расход выписал.
— И все?
— Почти. Совсем немного осталось дочитать. И один этот фонарь на сто восемьдесят семь страниц.
— Молдаван, а ты «Войну и мир» читал?
— Не-а. Я кино смотрел.
— Внимательно смотрел?
— Жевал-дремал. А что, дядя?
— Расскажешь нам как-нибудь в своей оригинальной интерпретации.
— Вань, посоветуй лучше что-нибудь в библиотеке взять, только не русское. Хватит.
— Попробуй Гюго «Человек, который смеется», — посоветовал я в корыстном расчете на захватывающий пересказ.
Сказано-сделано, и через неделю Марина Львовна в своем неизменном синем фартуке, скрывающем псиновские погоны, просунула в кормушку томик французского классика грязно-желтого цвета с белым фантиком инвентарного номера под отклеившимся по краям скотчем.
Повертев в руках издание и удручившись мелким шрифтом, весь терзаемый сомнением правильности литературного выбора, Жура все же решился. Он принялся за чтение, пыхтя себе под нос и перебирая губами текущий текст. А мы с Сергеичем принялись расставлять фигуры в предвкушении закрученных баталий, поглотив все внимание Олега, который партии через три стал потихоньку ставить под сомнение целесообразность тех или иных ходов. А через пять уже не стеснялся давать советы.
— Играйте сами, — махнул рукой Сергеич, сдав мне последнюю партию. Олег тут же уселся напротив меня.
— На «к», — раздалось из хлопнувшей кормушки.
— Куцый, — крикнул сверху Жура.
— Ключников, — раздраженно отозвался Олег.
— Принимаем передачу, — распорядился лейтенант, просовывая пакеты в дырку. Олигарху зашли ломаные «Мальборо», пара палок колбасы, кусок сыра, шесть зеле-
ных лимонов и половина соленой форели. Сигарет было примерно с блок, но их все выпотрошили из пачек и переломали.
— В жэ ананасы, рябчиков нах, день твой последний пришел Олигарх, — печально продекламировал Серега, разжевывая колбасную дольку. — Хороша колбаска, жирнючая, правда, Олег, а кто тебе такие вкусные дачки таскает?
— Собирает жена, возит водитель.
— На чем ездил-то?
— На бэхе 760-й.
— Едем в бэхе, две тэтэхи, справа Гиви — тоже вор… За сколько брал?
— За сто сорок.
— С охраной ездил?
— Да, двое.
— По сколько им башлял?
— По пять штук баксов.
— Они тебя за такие деньги точно только охраняли?
— В смысле? — нервно покраснел Олег.
— Олежа, ты так не напрягайся. Вот, к примеру, Жирик своего водителя периодически опускает. Когда этого обиженного спросили, как он докатился до такой жизни, он ответил:
«Володя для меня столько сделал, я ему не могу отказать». Еще такой же безотказный — водила Юдашкина. Но тот, наоборот, пашет и шефа, и его жену. Так что здесь нет ничего страшного, все в порядке вещей. Не стесняйся.
— Ну, это значит для тебя в порядке вещей, — огрызнулся Олигарх.
— Олег, не нервничай так и никого не бойся. — Серега снова отвлекся на колбасу. — Володя, дай мне масла сливочного.
— Дай в Москве пирогами подавился. Ты вконец обнаглел, мурло?
— Да я тебя по-братски попросил…
— Я так отнимаю, как ты просишь.
— Да уж. Чужое забрать как свое найти, — задумчиво профилософствовал Серега по пути к холодильнику.
Вид еды разжег аппетит, время шло к трем, а мы еще не обедали. Трапеза предполагалась скудно-стандартной, исключала вкусовые восторги, без изысков душила чувство голода и с переменным успехом боролась с авитаминозом. Из овощей доступны только морковь, лук, чеснок и подмороженная капуста. Потому в ежедневный рацион старались обязательно включать капустный салат. Основным блюдом оставался рыбный супчик. Соленая рыба сначала вымачивалась в холодной воде, затем варилась в чайнике вместе с указанной выше растительностью и брикетом «Доширака». Получалось очень даже ничего. По крайней мере, вкуснее того, что можно представить себе при прочтении рецепта.
Обычно готовил я под неусыпным контролем Сергеича, осуществлявшего творческое руководство. В собственноручной готовке сплошные плюсы. Во-первых, ты все делаешь на свой вкус, во-вторых, нудная обязанность отскребания остатков супа со спирали и стенок чайника передается по эстафете Олегу или Сереге.
Пока я, заливаясь слезами, режу лук, Владимир Сергеевич моет морковку.
— Сережа, иди сюда! — на требовательный зов Жура моментально отрывается от чтения. — Это что здесь на раковине лежит?