Тагай и басмач слезли с лошадей.
Набросив аркан на своего коня, басмач повалил его на снег, крепко связал ноги и столкнул вниз. Поднимая снежную пыль, конь катился по крутому склону и наконец, достигнув подножия, застрял в сугробе.
— Иначе нельзя, — сказал Тагай, заметив изумленный взгляд Зейнеб. — Если лошадь спустить несвязанной, она начнет упираться и поломает ноги.
Спустив лошадей, Тагай сказал Зейнеб: «Ну!» — и сел на снег, подобрав полы халата. Зейнеб неуверенно сделала то же, и в ту же минуту басмач толкнул ее вниз.
Зейнеб опомнилась только в сугробе. Когда она вылезла, отряхиваясь от снега, Тагай и басмач развязывали лошадей и выводили их из сугробов.
Все снова сели верхом. Измученная Зейнеб уже не смотрела, куда они едут. Глаза сами слипались, и ей стоило большого труда держаться на лошади. Ей казалось, что родной кишлак остался где-то на краю света.
— Приехали! — наконец сказал Тагай.
Он снял Зейнеб с коня и внес в какую-то пещеру. Там они расположились на ночлег.
IV
Несколько дней ехали путники на восток. Ночью на пятый день пути, прячась от разъездов пограничников, они перевалили последнюю снежную гору и очутились в Сарыколе.
— Вот мы и дома! — весело сказал Тагай. — Здесь нет большевиков, и я здесь хозяин. Могу сказать тебе прямо: чтобы ты ехала спокойно, я попросил аксакала сказать тебе, что по дороге тебя освободит Джура.
Зейнеб ахнула и с ужасом посмотрела на Тагая.
— Это надо было, потому что твой крик на границе мог привлечь пограничников и я бы погиб из-за тебя. Теперь ты понимаешь, что назад тебе пути нет. Имей в виду, что здесь женщина — раба мужа. Она говорит только с ним, слушает только его, и никто не смеет смотреть на ее лицо…
Зейнеб оглянулась назад, увидела родные снежные горы, и на глаза у нее навернулись слезы. Неприязнь к Тагаю вырастала в ненависть. Сквозь слезы Зейнеб смотрела на окружающее. По дороге шли невиданные звери, огромные, лохматые, с кривой шеей. Вот прошло стадо рогатых животных, похожих на яков, но без волосатых хвостов и горбов.
— Верблюды и коровы, — сказал о них Тагай, которого веселило изумление девушки.
Зейнеб не знала, куда смотреть. Встречные мужчины бесцеремонно разглядывали ее, не скрывая своего восхищения. Они громко переговаривались. Тагай гордился своей спутницей, но строго поглядывал на проезжающих.
Тагай думал, что Зейнеб понравится жизнь в богатом доме и, погоревав, она привыкнет. Он решил не обращать на нее внимания, чтобы она могла освоиться в новой обстановке. На ночь они остановились в юрте у одного из знакомых Тагая, а к вечеру следующего дня поехали дальше. Наконец они въехали в большой кишлак. На широкой улице стояли высокие глиняные заборы — дувалы, не позволяющие видеть то, что происходит во дворах. Жители кишлака приветствовали Тагая громкими возгласами. За кишлаком, на лугах возле реки, стояли юрты. К ним и поехал Тагай.
— Много таких юрт разбросано по этой стране, — сказал Тагай, — и в них живут мои джигиты. И куда бы я ни приехал, меня будут встречать с почетом.
Возле большой белой юрты он остановил коня. Тотчас же сбежались басмачи, приветствуя его обычным: «Агман-хирман?», «Не голодны ли вы, не устали ли вы?» Одни держали коня, другие — стремя, третьи поддерживали под локоть. Все уставились на Зейнеб. Это раздражало Тагая. Он слез и распорядился принести паранджу из соседней юрты. Запыхавшийся старик принес ее, взяв у своей жены.
Тагай подал Зейнеб паранджу:
— Надень! Не годится мусульманке показывать свое лицо мужчинам. Мы уже в Сарыколе, где чтут коран.
— Не надену! — ответила Зейнеб и швырнула паранджу на пыльную дорогу.
— Наденешь! — закричал Тагай.
— Не надену! Я киргизка. Моя мать не носила этого, и бабушка, и прабабушка… Не надену!
Басмачи выжидательно смотрели на курбаши.
— Надеть паранджу! — приказал Тагай.
Басмач быстро стащил Зейнеб с коня и подвел к курбаши, держа ее за руки. Тагай набросил паранджу ей на голову.
— Отвести Зейнеб к женщинам! — повелительно сказал он.
Тагай был недоволен. Он привык к женской покорности. Ему нравилась Зейнеб и одновременно злила эта гордая девушка, которая осмеливалась ему возражать.
МНОГОЕ МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ, ПОКА НАСТАНЕТ ДЕНЬ
I
Возвращаясь с охоты, Джура, как обычно, еще издалека позвал Зейнеб.
Из рощи вышел Кучак.
— Где Зейнеб? — спросил его Джура, бросая ему двух уларов.
Кучак тревожно посмотрел на него:
— Не знаю!
В это время, хромая, подбежал Тэке. Заметив на его шерсти кровь, Джура присел на корточки и внимательно осмотрел его раны.
— С кем же это дрался Тэке? И где Зейнеб? — опять спросил он у Кучака. — Никто здесь не был?
— Не знаю! — ответил Кучак и опустил голову, исподлобья посматривая на Джуру.
Возле прогоревшего костра Джура увидел кожаные галоши Зейнеб. Он вышел из пещеры и громко позвал ее, но ответа не было. Очень взволнованный, Джура позвал Тэке и дал ему понюхать галоши Зейнеб:
— Киш, киш!..
Тэке послушно побежал из пещеры. А Джура с ружьем за плечами и копьем в руке быстро пошел за ним. Вдруг ему навстречу выскочил большой серый пес. Удивленный, Джура остановился. Тэке прыгнул навстречу врагу. Собаки стали яростно грызться.
Джура, улучив момент, ударил чужого пса копьем а бок. Пес упал. Недалеко на склоне, среди камней, лежал красный платок Зейнеб. Джура поднял его. Здесь все хранило следы недавней борьбы.
Джура присел на корточки, внимательно осмотрел землю и увидел отпечатки сапог с каблуками.
Рядом послышался шорох. Джура поднял голову и увидел вооруженных людей. Их было пятеро. Человек с изрытым оспой лицом и без носа сказал Джуре:
— Как, хорошо пасти овец и коз?
Джура не ответил.
— Как, хорошо пасти лошадей? — спросил другой.
Джура перевел взгляд на говорившего, маленького горбатого старика, и опять ничего не ответил.
— Как, хорошо охотиться? — сказал третий незнакомец с густой черной бородой.
— О да, дело хорошее! — ответил Джура и быстро вскочил на ноги.
Он не удивился вопросам незнакомцев. Они спрашивали так, как полагается вежливо спрашивать по старинному обычаю. У Безносого Джура заметил сапоги с каблуками.
— Вы откуда? — спросил Джура, поглядывая на свое копье, на которое как будто невзначай наступил Чернобородый.
Один из незнакомцев сказал: