– У-уйди, – выдавливаю из себя в перерывах между приступами, плача от стыда. Мне так плохо, что кажется еще чуть-чуть и я умру под этим чертовым деревом. Особенно, когда Долгов начинает распекать меня.
– Да угомонись ты! Стесняется она, бл*дь. Лучше бы стеснялась нажираться, как слепая лошадь. Ты че, меры что ли вообще не знаешь?!
Он все говорит и говорит, но я, к счастью, не слышу, меня трясет, как припадочную. Долгов умывает меня, заставляет выпить чуть ли не полбутылки воды, а после усаживает в машину.
Пока он приводит себя в порядок, я немного прихожу в чувство и, стоит только Долгову сесть в машину, прошу, хрипя, как курильщица со стажем:
– Отвези меня домой.
– Я отвезу тебя на квартиру к моей матери. Отоспишься и поговорим, – не глядя в мою сторону, отзывается он непререкаемым тоном.
– Я не пьяная и… Говорить нам с тобой не о чем, – шепчу, преодолевая страх и вспыхнувшие вдруг сомнения.
– И что это, мать твою, значит? – резко поворачивается он ко мне, обжигая все тем же взбешенным взглядом.
Несколько долгих секунд смотрю ему в глаза, а потом все же собираюсь с духом и едва слышно произношу:
– Я больше не хочу продолжать наши отношения. Давай расстанемся.
Не знаю, чего я ожидала в ответ, но уж точно не того, что Долгов закатит глаза и с издевательской насмешкой бросит:
– Угу. Че ещё скажешь? Давай, жги. Только в темпе и без вот этих твоих вы*бонов.
– Думаешь, я шучу?
– Думаю, ты в конец охерела! – припечатывает он с такой злостью, что у меня внутри все обрывается, особенно, когда Долгов начинает повышать голос. – Твой тупой детский сад у меня уже поперек горла стоит! Ты вообще свою голову собираешься включать?! Или она у тебя только для того, чтобы в нее нажираться, как свинья?
– Не ори на меня!
– Да тебя убивать надо, а не орать! Сказал же тебе – дуре бестолковой: позвони, обсудим, если какие-то проблемы. Но нет! Тебе же надо свой дебильный, невменяемый характер демонстрировать. Ну, продемонстрировала ты его и что дальше?
Он прожигает меня диким взглядом, под которым все тело парализует, и я не могу выдавить ни звука. Долгова это бесит, и он с еще большей силой начинает давить своей яростью.
– Че ты сидишь, глазенками хлопаешь, идиотка? Что дальше, я тебя спрашиваю?!
– Прекрати меня оскорблять! Я ничего не демонстрировала! – цежу, стуча зубами от накатывающего волнами страха. – Я просто…
– Что «просто»? Что, мать твою, «просто»?! Ты теперь, как предлагаешь мне тебе безопасность обеспечивать? Не демонстрировала она… – озверев, перестает он себя контролировать. – Все нервы вымотала, гадина! Будто специально все делаешь. Че вот это, бл*дь, такое? Еще короче найти не могла? -задирает он на мне юбку до трусов.
– Не трогай меня! Тебе-то что?! В чем хочу – в том и хожу! – огрызаюсь, отталкивая его руки, хотя моя система безопасности во всю глотку воет: «Не провоцируй, не накаляй!». И не зря: Долгов, будто срывается с цепи.
– Я тебя щас раком поставлю и оттарабаню во все дыры так, что ходить ты больше не сможешь, посмотрим тогда на твои хотелки! Хотя… ты – еще та ебл*вая сука. Может, и понравиться, – усмехается он похабно, смиряя меня таким взглядом, что от шока и унижения теряется дар речи.
Смотрю на него во все глаза, и лицо моментально начинает гореть, стоит только вспомнить все, что я позволяла с собой делать. Однако, мне впервые становится стыдно и не по себе, а еще очень-очень больно от того, что он вот так, не моргнув глазом, все опошлил.
– Ну, ты и скотина! – выплевываю, не скрывая презрения. – Что, настолько не уверен в себе, что ревнуешь к каждому столбу?
Долгова мои попытки уколоть ничуть не задевают. Напротив, кажется, веселят.
– В себе -то я, как раз- таки, уверен, а вот в тебе… Хрен знает, что в твою дурную, закомплексованную голову взбредет. Тебе же много не надо: улыбнулся первый встречный, и ты уже готова встать на колени, и отсасывать. А если уж напьешься, то и вовсе – предлагать себя женатому мужику.
Мог ли он ударить меня сильнее?
Вот уж вряд ли. Так безжалостно проехаться по самым больным местам – так умеют только самые близкие. Только те, кому доверял больше всего, с кем не боялся быть настоящим, искренним.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И я не боялась, я открыла ему всю себя, доверилась. Доверилась настолько, что казалось, даже если весь мир осудит меня, он – никогда. А оказалось, он же первым и осудил, унизив, и высмеяв мои чувства к нему.
Сглатываю острый ком, и усмехнувшись сквозь слезы, просто киваю. С таким отношением уже даже неважно беременна Лариса или нет.
– Ну, и долго ты молчать собираешься? Думаешь, я буду постоянно что ли за тобой бегать и терпеть твои психи? – немного успокоившись, нарушает он звенящую тишину, а на меня такая злость накатывает, что хочется сделать ему так же больно, как он мне, поэтому, наплевав на последствия, сжигаю все мосты:
– Да мне вообще плевать, что ты будешь делать! Я тебе уже все сказала. Просто отвяжись от меня! Я не собираюсь больше тратить свое время и нервы ради парочки трахов в месяц. Да, секс у нас классный и я подсела на него, на всю эту запретную фигню, но сейчас уже все не так. Меня это больше не прикалывает, я не хочу и… не люблю тебя. Ты мне больше не нужен.
Закончив свой спич, меня трясет, как в лихорадке. Внутри все горит и слезы жгут глаза, ощущение, будто я сама себя сломала. Долгов же втягивает с шумом воздух и начинает тихо смеяться.
– О, как! – резюмирует он с улыбкой. -И не любит она, и не хочет, и не нужен. Надо же, как тебе -бедолаге Ларка мозги промыла. Ну, ладно, – кивает он, будто сам себе, – пусть будет по-твоему, Настюш. Мне тоже трусливая баба, которая верит всем, кроме меня, на х*й не нужна.
Это очень больно и обидно. Долгов заводит машину, а на меня от понимания, что он сейчас высадит меня на остановке, уедет и больше не вернется, накатывает какое-то отчаяние и страх. Смахиваю украдкой слезы и, не в силах больше держать в себе, признаюсь:
– Она сказала, что беременна, и Оля подтвердила.
Долгов, закурив, хмыкает и, сконцентрировав внимание на дороге, начинает разворачивать машину.
– Ты что, ничего не скажешь? -спрашиваю, когда мы выезжаем из леса.
– А что сказать? Везет мне на дур, – пожимает Сережа плечами с веселой усмешкой.
– То есть ты с ней не спал?
– Не знаю, ты скажи, тебе же лучше знать.
–Т ы издеваешься? – взвившись, повышаю голос.
– Ну, а что мне еще делать? Ты же все равно, вроде как, не любишь, и устала, и не нужен я тебе. Так к чему эти расспросы? – припарковавшись у остановки, поворачивается он ко мне вполоборота, и смотрит своими синими – пресиними глазами так устало, что у меня внутри все начинает ныть.
– Ты же знаешь, почему я это сказала, – признаюсь шепотом. Серёжа тяжело вздыхает и переводит взгляд с меня на дорогу. Несколько секунд он молча смотрит перед собой, а потом лишенным эмоций голосом заключает:
– Иди уже, Насть. Говорить и в самом деле не о чем. Не получается у нас с тобой.
Мне хочется что-то возразить, но слезы душат. Преодолевая нестерпимое желание, прикоснуться к покоящейся на коробке передач руке, берусь за ручку двери и не решаюсь открыть, зная, что назад пути не будет.
– Ты даже не сделал над собой усилие что-либо объяснить. Тебе вообще все равно? – захлебнувшись отчаянием бросаю напоследок, сама не зная, зачем. В ответ же получаю до озноба холодное:
– А ты сделала над собой усилие выслушать меня до того, как принимать свои идиотские решения?
Возразить мне нечего, но и уйти не хватает сил. Я уже не знаю, во что я верю и кому. Мне просто страшно и горько. Однако, встречаясь с ледяным взглядом Долгова, собираю остатки своей гордости и выхожу из машины.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза. Я мысленно умоляю его остановить меня, убедить, соврать, да что угодно, но Сережа ни произносит ни звука, просто протягивает руку и захлопывает перед моим носом дверь. Этот хлопок отдается у меня в груди выстрелом.