землю нашу, штыки проливали на ней кровь. А уж на юге Украины кого только не было!
И каталь Михайло Шевчук почти не выходил из подполья. То против немцев бился, то против австрийцев, французов, греков…
В двадцатом велась особенно жестокая борьба с белогвардейцами, вооруженными английскими танками, вдохновляемыми и поддерживаемыми мировой реакцией. Подпольная группа на станции Мелитополь, состоявшая из братьев Шевчук, Чистогорова и трех железнодорожников, получила исключительно важное задание: добывать оперативные сведения о карательной дивизии, штаб которой расположился на этой станции. Возникла необходимость одному из членов группы под видом добровольца поступить на службу во вражескую армию. Встал вопрос, кого послать? Чтобы никому не было обидно, решили кинуть жребий. Жребий выпал на долю Маркса Ивановича.
Но незадолго перед этим семья Марка Ивановича, скрывавшаяся неподалеку в селе, попала в трудное положение. Кто-то донес карателям, что это семья «закоренелого коммунара», и ее надо было немедленно спасать. В то время у Марка Ивановича было уже трое малышей, и, как на грех, всех свалила болезнь.
Брат его Михайло еще до этого пережил трагедию со своими детьми. Старшего сына задушила чахотка, двух других изнуренная тяжелым трудом болезненная Лукинична родила мертвыми, а после того долго не радовала его ни дочкой, ни сыном. И наверное, именно из-за этой пережитой им трагедии он сразу же, как только Марко Иванович вытащил жребий, решил пойти вместо него. «Тебе, брат, детей надо спасать», — доказывал он Марку Ивановичу, когда тот не соглашался, чтобы за него пошел на опасное задание старший брат.
Но Михайло был не только старшим по возрасту, но и более опытным в таких делах, поэтому все подпольщики быстро сошлись на том, что он лучше справится с делом.
Кроме пятерки из подпольной группы, никто не знал, зачем Михайло перешел к белым. Даже связисты подпольщиков, которые знали Михайла и ставили его в пример как стойкого борца революции, были потрясены, увидев его в лагере контрреволюции. Поэтому не удивительно, что машинист паровоза, которого Стороженко подбил написать заявление, считал Михайла предателем.
Два месяца пребывания во вражеской среде под чужим именем были для отца Надежды сущим адом. Белогвардейская офицерня держала его на подозрении, а население не скрывало своей ненависти. Только Марко Иванович знал, каких усилий, какого нервного напряжения стоило все это брату.
Марко Иванович работал на станции в дешевеньком кафе-ресторане поваром, а Чистогоров там же официантом. Их заблаговременно устроили туда подпольщики. Время от времени в этот кафе-ресторан заходил, конечно, и «прапорщик». Заходил, подзывал официанта, иногда требовал к своему столу и самого повара — высказать недовольство его блюдами. На протяжении нескольких минут они обсуждали боевые операции.
Однажды Михайло появился совсем осунувшийся, с перевязанной рукой.
— Кто это вас, господин прапорщик? — насторожился повар.
— Свои, — горько усмехнулся тот.
Оказалось, что его действительно кто-то из своих — железнодорожников, приняв за предателя, подстрелил ночью из-за угла.
— Вот так, браток, — улучив удобную минутку, молвил повару «прапорщик», — так ведь и погибнуть можно врагом.
И, задумавшись, печально добавил:
— Что же тогда Надийка скажет?..
Надежда родилась, когда отец уже был в подполье. И ни разу ему не довелось увидеть свою дочку. Наверное, предчувствовал, что никогда уже не увидит ее, и от этого отцовская забота о ней была особенно трогательной. Как он любил ее, свою Надийку! Расспрашивал о дочке при каждом удобном случае, говорил о ней, как о взрослой. Она, казалось, была единственной радостью в его тревожной жизни.
Случай с выстрелом из-за угла оказал ему немалую услугу: рассеялись подозрения белых, и его оставили при штабе. Затем ему удалось войти в доверие к работникам оперативного отдела. И никто в штабе не мог понять, почему планы карательной экспедиции становились известны повстанцам, и никто не подозревал, что провал операций готовился в самом штабе.
Однако действия подпольщиков недолго оставались неразгаданными. Контрразведка уже ходила по их следам. Однажды ночью внезапно были арестованы трое подпольщиков-железнодорожников. Одновременно окружили и квартиру «прапорщика». Оказалось, что за полчаса до этого из штаба исчез оперативный план исключительной важности. Но к моменту окружения оба брата — Михайло и Марко — уже сидели (в белогвардейской форме) в вагоне воинского эшелона, мчавшегося в направлении фронта.
Чтобы никому не бросилось, в глаза исчезновение повара из ресторана, официанту Чистогорову было приказано оставаться на месте до отхода поезда.
Поначалу все было хорошо. В накуренном и пропитанном водочным перегаром офицерском вагоне они чувствовали себя спокойно. Все шло, как и было задумано. Эшелон уже приближался к Запорожью. В этом районе, сразу же за Днепром, сосредоточивались наши войска. Цель была уже совсем близка. Но после короткой остановки на каком-то разъезде в затемненном вагоне неожиданно замигали фонарики: началась проверка документов. Проверяющие подходили с обоих концов. Раздумывать было некогда. Марко Иванович первым выскочил в окно. Упал в кусты, порвал одежду, в кровь расцарапал лицо, но все обошлось благополучно. А Михайло прыгнул прямо на развилку, сломал обе ноги и раздробил левую руку, правую отхватило колесом.
Эшелон остановили. Вдоль насыпи рассыпались белые. Начинался рассвет, и уже издали можно было различить приближающиеся фигуры.
Марко Иванович судорожно схватил на руки чуть живого брата и бросился с ним в яр. Спотыкаясь, падая, продираясь сквозь кусты, через овраги, отчаянно отрывался он от погони. Михайло, истекая кровью, корчился, закусывал губы, чтобы сдержать стоны, и все время в горячке шептал, умоляя бросить его и спасти планшетку. Но Марко Иванович не допускал, и мысли оставить брата.
— Потерпи, браток, потерпи, — задыхаясь, успокаивал он Михайла и уже просто волок его между кустами.
Наконец погоня отстала. Ивняком добрался Марко до берега. Уже совсем обессилев, залез в камыши, перешел вброд болотистый, заросший острой осокой залив и выбрался на какой-то островок.
За островком широким плесом засветился Днепр. А дальше без края расстилались синие плавни. «Эх, если бы сейчас хоть плохонький челнок!» — лихорадочно билась мысль. Наскоро сорвал с себя нижнюю сорочку, обмотал обрубок братовой руки. Вторая рука и обе ноги были так раздроблены, что он побоялся даже притронуться к ним. Да и нельзя было притрагиваться: малейшее прикосновение вызывало нестерпимую боль. Михайло истекал кровью и беспрестанно терял сознание.
Из пригоршни напоил его и сам напился, смочил брату лоб и побежал вдоль берега, надеясь на какую-нибудь, хотя бы разбитую, рыбацкую посудину. Но и колоды гнилой найти не удалось.
А контрразведчики тем временем снова напали на след. Уже в кольцо замыкали лозняк. Шуршали, шныряли в камышах, и отчетливо слышалось, как сапоги хлюпали в заливе, приближаясь к островку.
— Дай нож!.. — прошептал Михайло. Но, поняв, что