Другое дело, что уже бессмысленно стало тогда что-либо менять.
Все это Власов если и не понимал, то чувствовал.
Свидетельство — разговор, состоявшийся у него в январе 1944 года с генерал-майором Гельмихом, только-только назначенным командовать восточными войсками, уже переброшенными на Западный фронт. Судьба уже во второй раз свела Гельмиха с Власовым.
Первый раз они встретились под Москвой, где Гельмих командовал 23-й немецкой дивизией.
— Яне понимаю, — убеждал Гельмиха Власов. — Не понимаю, почему немцы не дают возможности русским самим воевать против Сталина. Причина, я думаю, в том, что эгоизм убивает не только сердце, но и рассудок.
— А что надо делать?
— Надо по возможности быстрее сводить русские подразделения в национальные дивизии. Это то, что, может быть, еще может нанести Сталину смертельный удар.
— Это дело политики, — сказал Гельмих. — Тут я ничего не могу сделать. Моя задача учесть всех добровольцев и озаботиться, чтобы они получали жалованье и были приравнены в правах с немецкими воєнно служащими.
— И когда вы думаете закончить учет и снаряжение всех добровольцев? — спросил Власов. — У нас мало времени. Может быть, уже поздно. Но мы должны сделать, что возможно. Вы и я!
Гельмих пожал плечами…
Глава вторая
Гиммлер мог сколько угодно говорить о свинье — «унтерменше Власове», но теперь сама действительность заставляла его офицеров думать о формировании наряду с бельгийскими, голландскими и норвежскими дивизиями и «восточных» частей СС. В процессе организации находились галицийские формирования.
Таким образом, вопреки пожеланиям рейхсфюрера подготавливалось мнение о необходимости сотрудничества с Власовым.
Анализируя судьбу Власова и всего Русского освободительного движения, необходимо учитывать не только чрезвычайную забюрократизированность Третьего рейха, но и жутковатое соперничество спецслужб.
Власов был завербован ведомством «Вермахт пропаганды», и в этом качестве («призывами и фотографией») отрабатывал у немцев свой хлеб и свою водку.
Но ведомство Гелена напоминало айсберг, официальная работа занимала лишь малую часть сил сотрудников, и понятно, что «пропагандное употребление» было лишь официальной пропиской генерала в бюрократии нацистских спецслужб.
Какие именно планы связывал Гелен с генералом Власовым, судить трудно, но планы эти были.
Напомним, что наступил сорок четвертый год.
В январе была прорвана блокада Ленинграда.
В феврале — окружена и ликвидирована Корсунь-Шевченковская группировка немцев.
В апреле советские войска перешли государственную границу СССР.
Мы уже говорили о фотографии, где Власов и генерал Трухин в Дабендорфе обходят строй очередного выпускакурсантов.
Рука генерала вскинута вверх в фашистском приветствии, но не расправлена, а согнута в локте. В результате — что-то среднее между фашистским «Зиг хайль» и русским отданием чести.
И так все во Власове.
И не только в одежде, в манерах, ной в поведении.
Власов всегда — между.
Между Россией и Германией.
Между эмигрантами-белогвардейцами и эмигрантами из партийных функционеров-большевиков.
Между ведомством Гелена и СС…
В начале сорок четвертого года Власов беседовал с полковником Генерального штаба бароном фон Фрайтаг-Лорингхофеном.
— Гитлер боится завтрашней национальной России, а проигрывает войну против Советской России уже сегодня, — сказал Власов. — У меня же теперь лишь одна забота, чтобы Освободительное движение не пошло ко дну во время крушения Германии. Но это будет возможно, если найдутся германские офицеры, с которыми мы решимся на этот после дний, отчаянный шаг для спасения свободы всех европейских народов, включая народы Советского Союза.
И объяснил, что, несмотря на потери немцами всех занятых русских территорий, у него еще остается возможность для создания Русской освободительной армии [75].
Слова об «отчаянном шаге», на который может решиться Власов, понравились барону.
Как и Гелен, Фрайтаг-Лорингхофену принадлежал к той группе немецких радикально настроенных офицеров, которые в 1944 году уже готовы были пожертвовать и национал-социализмом, и самим Адольфом Гитлером для спасения Германии.
Некоторые историки Второй мировой войны считают, что в планах заговорщиков отводилось место и Русской освободительной армии.
«Штауффенберг, надо сказать, лелеял благородный, но несбыточный план, — пишет Борис Соколов, — после убийства Гитлера Германия с помощью РОА сбрасывает Сталина и заключает почетный мир с созданным Власовым новым русским правительством».
Вот и барон Фрайтаг-Лорингхофен, похоже, для того и посетил Власова, чтобы «путем намеков» подготовить генерала к той роли РОА, которую она должна будет по плану заговорщиков сыграть в будущем.
Барон покинул Власова в полной уверенности, что исполнил возложенную на него миссию, однако что-то его остановило и знакомить генерала со своими друзьми он не стал.
И это спасло Власова.
Так уж была устроена его судьба.
Дружелюбие было для него столь же опасно, как и неприязнь. Действительно, если бы барон Фрайтаг-Лорингхофен хотя бы познакомил Власова со своими единомышленниками, не миновать бы Андрею Андреевичу общей участи заговорщиков, и его повесили бы на два года раньше.
И, разумеется, покидая Власова, барон даже и не догадывался, что одновременно с ним о возможных «отчаянных шагах» Власов беседовал и с начальником пропаганды войск СС, издателем журнала «Черный корпус» Гюнтером д’Алькеном.
Сохранилось несколько фотографий Гюнтера д’Алькена.
На всех фотографиях на лицо начальника пропаганды войск СС, скрывая его глаза, всегда падает тень козырька фуражки.
В такой же неразличимой тени д’Алькен осуществлял план пропагандистской акции «Скорпион
Восток» («Восточный скорпион»). Идея операции сводилась к тому, чтобы, воспользовавшись наработками «Вермахт пропаганды», широко раструбить о существовании Русской освободительной армии, которая будет бороться не против России, а за Россию против Сталина.
Как утверждает протоиерей Александр Киселев, акция «Скорпион Восток» отчасти удалась. На фальшивку — призыв якобы исходил от генерала Власова — ежедневно стали перебегать из Красной армии тысячи бойцов только на одном Южном фронте, где эта акция проводилась. Перебежчики не хотели говорить с немцами, а искали Власова. «И это происходило в 1944 году, меньше чем за год до конца войны, когда Красная армия имела уже все основания считать себя победоносной».
Насчет тысяч тут явное преувеличение, но какие-то перебежчики появились, и за неимением других успехов этот успех мог воодушевить д’Алькена. Оставалось продумать кое-какие малосущественные детали.
Д’Алькен знал, что после выступления в Бад-Шахене Гиммлеру трудно будет изменить отношение к Власову, и он решил сразу произвести рокировку в Русском освободительном движении. Он предложил Жиленкову, которого привлек к сотрудничеству с самого начала акции «Скорпион Восток», принять от Власова руководство Движением. Спасая карьеру Власова, Георгий Николаевич Жиленков отказался от предложения д’Алькена.
Почему?
Ответ пытались найти и судьи на московском процессе в 1946 году.
«Подсудимый Власов. Подсудимый Жиленков не совсем точно рассказал суду о своей роли в его связях с СС. В частности, он показал суду, что лишь по моему указанию он связался с представителем СС. Это не совсем так. Жиленков первый имел связь с представителями СС, и именно благодаря его роли я был принят Гиммлером. До этого Гиммлер никогда меня не принимал.
Подсудимый Жиленков. Я не отрицаю показаний Власова, но хочу сказать, что только после моей поездки в район Львова и установления связи с представителем Гиммлера д’Алькеном при посредстве последнего нам удалось организовать встречу Власова с Гиммлером. Мне было известно, что Гиммлер называл Власова перебежавшей свиньей и дураком. На мою долю выпала роль доказать д’Алькену, что Власов не свинья и не дурак».
Судя по этой пикировке, мы не должны преувеличивать дружественности генеральских отношений. Всего за несколько шагов до петли Жиленков — все-таки он был истым партийцем! — так ловко «отшивает» своего павшего начальника, что трудно предположить, будто он отказывался от предложения д’Алькена из-за боязни обидеть Власова.
И, разумеется, еще нелепей предположение, будто причина — в уважении, которое Жиленков испытывал к генералу Власову как к руководителю. Нет! Просто Жиленков хорошо понимал, насколько это хлопотно быть «героем», а честолюбие никогда не компенсировало Георгию Николаевичу практических благ, которые он мог получить от жизни.