за"
Михалыч обернулся к нам. Глаза у него были красные.
- Ну что ж, что операции, ну что ж, что доктор? Да разве доктор не человек? Когда я с ножом - я дело делаю, человеку жизнь спасаю. А тут, а тут... в том-то и ужас, что тут я не доктор, никто я! А он смотрит, смотрит на меня как на бога: помоги, мол, не хочу умирать, боюсь. Да помочь-то ему мне нечем... Я бы и рад всей душой...- И Михалыч, уже не стесняясь ни меня, ни мамы, закрыл лицо платком и громко, совсем по-ребячьи заплакал.- Я ведь скворца его вылечил,- сквозь слезы проговорил он.- Скворца вылечил, а его не могу. Не могу я...
- Ну, перестань, ну, успокойся, не надо плакать,- утешала мама.- Может, бог даст, и поправится. Кто знает, может, ещё и выздоровеет.
- Нет, не поправится, не выздоровеет,- вытирая глаза и обвислые намокшие усы, ответил Михалыч.- Вот тут я доктор. Тут я знаю - чудес на свете, увы, не бывает.
НЕЖДАННАЯ ПОМОЩЬ
Михалыч всё же ошибся. Он сказал, что дни Петра Ивановича сочтены, что жить ему осталось не больше недели. А вот уже прошло целых полтора месяца, уже и февраль кончился, наступил март, а он всё лежал в своём занесённом снегом домике, похожем на берлогу, лежал весь высохший, безучастный ко всему на свете. Почти ничего не ел, не пил. Лежал с закрытыми глазами, не то дремал, не то думал какую-то одному ему известную думу.
Мама и тётка Дарья по-прежнему ходили присматривать за больным. Мама, кроме того, сговорилась с его соседкой-старушкой, чтобы и она заглядывала к нему, особенно утром и попозднее вечером. "Может, пить попросит, может, подать что-нибудь".
Как-то вечером, когда мы ужинали, мама сказала:
- Что-то уж очень плох наш Пётр Иванович. С постели едва-едва встаёт. Так одного его оставлять на ночь нельзя. Не дай бог, что случится. Один ведь, и позвать некого.
- Я давно говорил: в больницу нужно,- ответил Михалыч.
- Но ты же сам знаешь - он из своего домика никуда уходить не хочет.
- Тогда чем же я могу помочь? - раздражённо спросил Михалыч.
- А нельзя ли ему на ночь сиделку из больницы? Только на ночь?
Михалыч пожал плечами:
- Что ты! У нас ночных сиделок и так не хватает. Откуда же я её возьму?! Мама кивнула головой.
- Нанять бы кого? - в раздумье проговорила она.- Да кого к такому больному наймёшь? Тут именно сиделка, опытная сиделка нужна.- Мама покосилась на дверь в кухню и, понизив голос, продолжала:- Хорошо ещё, что Дарья не скандалит. Она ведь почти каждый день туда ходит, всё делает: и печь топит, и пол моет, и грязное ведро после него выносит... Пока что молчит. А надолго ли? В любой день может зашуметь. И права будет - совсем не её обязанность за каким-то больным в другом конце города ухаживать.
- Я сам удивляюсь, что она до сих пор ещё не расшумелась,- ответил Михалыч.- Может, и ещё потерпит. Приплатим ей к жалованью. Ты ей скажи об этом.
- Да я уж и говорить про это боюсь. Пока она молчит, и я тоже.
Мама сразу примолкла. Дверь из кухни отворилась, и в столовую вошла тётка Дарья, принесла что-то к ужину.
Она поставила на стол кастрюлю и сурово взглянула на маму:
- Я хочу отпуск взять. Сколько лет служу, ни разу ещё не брала.
Мама испуганно взглянула на Михалыча, потом умоляюще на тётку Дарью:
- Но почему же именно теперь? Ведь ты сама, Дарьюшка, видишь, сколько дел, сколько хлопот, огорчений...
- Всех дел не переделаешь,- мрачно ответила старуха.- Есть дела какие поважней, а есть, что и обождать могут.
Мама хотела что-то ответить, но тётка Дарья не дала:
- А не отпустите подобру, тогда расчёт давайте, совсем уйду от вас.
- Дарьюшка, мы понимаем, что ты устала, что Пётр Иванович.... Это совсем не твоё дело. Мы тебе отдельно заплатим. Потерпи немного. Ему уж недолго осталось...
- Вот то-то и есть, что недолго,- перебила тётка Дарья.- Совести у людей нет. Человек помирает, и всё один. Жил, горемычный, один, и смертный час подходит - опять один. Да ты подумай только,- сурово глядя на маму, продолжала она.- Может, к нему ночью Сама придёт. Как её одному-то, одному во всём доме встретить?! - Дарья боязливо взглянула в тёмный угол и торопливо перекрестилась.- Тут от одного страху сразу помрёшь. А мы его, горемычного, одного на
ночь со всякими ужасами оставляем. Он ведь всё видит, всё понимает, только молчит. Потому как податься некуда. Вот и молчит.- Дарья решительно тряхнула головой и закончила: - Нет, так поступать не по-божески, так только изверги поступают. Или отпуск давайте, или расчёт. Провожу его до последнего, опущу в могилку, потом и вернусь. Возьмёте - ваша воля, не возьмёте - другое место найду. Была бы шея, а хомут найдётся.- Она вызывающе взглянула на маму, потом на Михалыча.
Оба сидели, окаменев от изумления.
Наконец мама опомнилась и с облегчением вздохнула.
- Дарьюшка, милая моя! - радостно заговорила она.- Никакого отпуска тебе брать и не нужно. Мы вот только что с Алексеем Михайловичем говорили о тебе, о том, что тебе тяжело за Петром Ивановичем ухаживать. Боялись, что ты откажешься. А ты, выходит, совсем наоборот...
- Нет, уж давайте или отпуск, или расчёт! - упрямо заявила тётка Дарья.-А так я не согласна. Я не двужильная. И тут готовь, убирай, посуду мой... И туда тоже ведь не в игрушки играть хожу. Это понимать надо.
- Да я понимаю, всё понимаю,- ответила мама.- Мы тебя сами просим пойти временно пожить у Петра Ивановича, пока он... Ну, может быть, поправится.
- Не поправится он! - мрачно возразила тётка Дарья.- Я хоть и не учёная и дохторской науки не изучала, а как глянула на него, так сразу угадала: не жилец он на этом свете, что ни говорите - не жилец! Я ему прямо это сказала: пусть и не ждёт и не надеется.
- Зачем же ему-то?! - воскликнула мама.- Да разве больному человеку такие вещи говорят?
- А почему же и не сказать? Он человек с понятием, вразумительный человек, ему допрежь всех
других об этом знать надо, чтобы в последний путь подготовиться.
- Напугала ты его,- покачала головой мама.
- А зачем пугать, чего бояться? - спокойно возразила тётка Дарья.- Он человек смирный, беззлобный, никого не утеснил, не обидел. Прожил жизнь честь по чести, ему помирать бояться нечего. Не злодей какой-нибудь.
- Всё-таки зря ты об этом с ним говорила,- покачал головой Михалыч.Ну, да что сказано, того не вернёшь.
- И нечего ему об этом тревожиться,- настаивала на своём тётка Дарья.Дело известное, все по той же дорожке пойдём. Только вот проводить человека, в последний путь проводить обязательно нужно. Чтобы не заробел, когда Сама за ним придёт...
- Ну ладно, ладно! - поёживаясь, как от мороза, перебила её мама.Значит, ты у него пока поживёшь? Иди с богом, спасибо тебе. Мы тоже, как сможем, заходить будем, еду вам принесём и так проведаем.
Тётка Дарья хотела уже идти в кухню, но вдруг приостановилась и с недоверием поглядела на маму:
- А может, лучше всё-таки в отпуск или в расчёт?
- Да зачем же? Мы же тебя и так сами пускаем, без всякого отпуска, даже сами просим пожить у Петра Ивановича.
- То-то, сейчас просите, а потом отчёт спросите,- насмешливо сказала она,- почему обеда нет да почему посуда не вымыта. А я не двужильная: не могу и туда и сюда мотаться.
- Нет-нет, ничего не спросим,- старалась успокоить её мама.- Я, пока ты там будешь, сама поготовлю, всё сама сделаю.
- Ну, раз сама... Это другое дело.- И тётка Дарья наконец ушла.
Захлопнулась дверь. Мы все молчали. Наконец мама заговорила:
- Подумайте! Мы-то боялись, что она ухаживать за ним не захочет, а на деле вот что!..
- А на деле,- перебил Михалыч,-это настоящая русская женщина - чуткая, сердечная, даром что не учёная! - Он с удовольствием закурил и, глянув на дверь, где скрылась тётка Дарья, ещё раз повторил:- Настоящая русская женщина! Я всегда это утверждал, только не-ко-то-ры-е этого не замечали или не желали заметить.
Мама с изумлением взглянула на Михалыча. Мне тоже вспомнилось, как он только третьего дня сердился на маму за то, что она держит в доме эту ведьму, это звероподобное чудовище. И вдруг теперь оказалось, что тётка Дарья настоящая русская женщина и Михалыч всегда нам об этом говорил. Ведьма - и русская женщина! Да разве это одно и то же? Что-то не верится. Я хотел уточнить, но раздумал. Что там ни говори, как ни называй, а тётка Дарьюшка правда хорошая, добрая. Только зря она нас с Михалычем притесняет.
ВОТ И УШЁЛ ЧЕЛОВЕК!
После того как тётка Дарья переехала ухаживать за Петром Ивановичем, он сразу подбодрился, даже повеселел. И в его комнатке стало уютнее и тоже веселее.
Я, как только выкраивал свободный от занятий часок, бежал в знакомый домик. Теперь он не казался мне таким чужим, мрачным. На окнах висели белые занавески. В комнате хорошо пахло какой-то сушёной травой. Пётр Иванович лежал в чистой постели,
правда такой же худой, но зато не встревоженный, как раньше, а совсем спокойный. И тётка Дарья, такая сердитая и крикливая у нас дома, здесь была совсем другая.
- А вот и гость к нам пожаловал! - приветливо, как-то нараспев говорила она, встречая меня.- Раздевайся, садись в нашу компанию.