Сама же башня, окруженная двойным кольцом рвов, была почти неприступна.
Когда французы расположились на горе Сангат, жители из окрестных коммун обратили внимание на эту башню. Люди из Турне (их было полторы тысячи) отправились ее осаждать. Лучники, охранявшие башню, заметив их, стали стрелять по французам и убили несколько человек.
Тогда начался штурм, и был он страшен: ведь защищались англичане так же храбро, как французы атаковали. Каждую минуту кто-то из осаждающих падал сраженным, но штурмовавших было много, и они еще яростнее шли на приступ. Наконец они преодолели рвы и поднялись на земляную насыпь, где высилась башня.
Все, кто находился внутри, были убиты.
Этот первый воинский подвиг стал добрым предзнаменованием для французов, вдохнув в них надежду.
Поэтому Филипп немедленно послал сеньора Боже и сеньора Сен-Венана выяснить обстановку и посмотреть, каким образом и где его армия сможет пройти легче всего, чтобы пробиться к англичанам и дать им сражение.
Оба маршала съездили к башне и вернулись назад, сообщив, что они не смогут подойти ближе к англичанам, поскольку уверены, что могут потерять большинство своих воинов.
На другой день, следуя совету маршалов, Филипп послал гонцов к королю Англии.
Эти гонцы проследовали по мосту Ньёлэ, куда их пропустил граф Дерби. Гонцами были Жоффруа де Шарни, мессир Ги де Нель, сир де Боже и Эсташ де Рибомон.
Проезжая мимо, четверо рыцарей внимательно все осмотрели и убедились, как бдительно охраняется мост, что не внушило им больших надежд, ведь граф Дерби великолепно организовал оборону переправы.
Посланцы увидели короля Англии в окружении всех его баронов, поклонились ему, а мессир Эсташ де Рибомон выступил вперед и сказал:
— Ваше величество, король Франции посылает нас с уведомлением, что он расположился лагерем на горе Сангат, намереваясь дать вам сражение. Но он не может ни увидеть, ни отыскать путь, по которому мог бы подойти к вам, хотя испытывает великое желание снять осаду со своего города Кале. Поэтому он просит вас дать ответ на его просьбу и назначить место, где мы могли бы сразиться. Вот, ваше величество, что нам поручено передать от имени короля Филиппа.
— Я благодарю короля Филиппа Шестого за то, что он прислал вас ко мне, ибо не знаю другого герольда, кого мне было бы приятнее видеть, нежели вас, мессир Эсташ де Рибомон. Однако вы пришли от имени моего противника, что не по праву удерживает наследство, мне принадлежащее. Передайте ему, мессир, что вот уже год, как я нахожусь здесь; он мог бы прийти сюда раньше, но не сделал этого и дал мне возможность построить целый город, истратив огромные деньги. Совсем скоро я стану хозяином Кале, посему сейчас не время искушать судьбу в битве: ведь я уверен в победе. Скажите ему, кстати, чтобы он не отчаивался, — с улыбкой прибавил Эдуард, — и если он еще не нашел дороги, то пусть ищет, может быть, и найдет.
Гонцы прекрасно поняли, что ничего другого не услышат, и откланялись.
Король велел проводить их до выхода с моста; они передали Филиппу сказанные Эдуардом слова, что повергло короля Франции в глубокое огорчение, ибо никакого милосердного способа спасти Кале больше не осталось.
Тем временем прибыли легаты, посланные папой Климентом — Ганнибал Чеккано, епископ Тускуланский, и Этьен Обер, кардинал с титулами святого Иоанна и святого Павла.
Много попыток уже было предпринято Климентом VI, который с начала войны неустанно стремился помирить двух королей. Он даже дерзнул написать Эдуарду, выражая ему свое изумление тем малым уважением, с каким государь отнесся к предложениям, что сделали ему папские легаты; на эти письма король Англии ответил, снимая с себя адресованный ему упрек, что готов заключить мир, но не отказаться от права на корону Франции, каковую рассматривает как законное свое достояние.
Оба кардинала, как и Филипп, не добились, чтобы Эдуард снял осаду Кале; все, что они смогли сделать, — это заключить перемирие на несколько дней и назначить с каждой стороны четырех сеньоров: те должны были встретиться и вести переговоры о мире.
Короля Франции представляли герцог Бурбонский и герцог Афинский, канцлер Франции, сир д’Офремон и Жоффруа де Шарни.
Английскую сторону представляли граф Дерби, граф Норхэнтон, мессир Реньо Кобхэм и мессир Готье де Мони.
Кардиналы же выступали посредниками и присутствовали на обоих советах.
Переговоры шли три дня, но и к исходу третьего дня не удалось ни о чем договориться.
Король Англии воспользовался этой отсрочкой, чтобы дать отдых своей армии, приказав прорыть в дюнах глубокие канавы, дабы французы не застигли англичан врасплох.
Жители Кале по-прежнему голодали и горестно наблюдали за всеми этими препирательствами, только отодвигавшими час их избавления — штурма или сдачи города.
Когда Филипп понял, что ничего от Эдуарда не добьется и не сможет освободить Кале, а его армия не только ему не нужна, но и разорительна, он отдал приказ уходить и снимать лагерь; утром 2 августа он приказал свернуть палатки, загрузить повозки и, простившись со своими воинами, двинулся по дороге на Амьен.
Когда жители Кале увидели исход французов, они были удручены до глубины души, и не нашлось бы ни одного даже самого жестокого сердца, которое, видя их отчаяние, не проявило бы сострадания к ним.
Само собой разумеется, англичане воспользовались бегством французов. Они преследовали арьергард французской армии и свозили в лагерь короля Англии повозки, кровати, вина, пленных.
Когда жители Кале окончательно убедились, что их бросили, а помощи, их последней надежды, ждать неоткуда, они впали в столь великое уныние, что созвали совет и решили капитулировать, говоря, что в конце концов лучше сдать город и положиться на милость короля Англии, чем позволить всем умереть от голода; когда все его жители превратятся в трупы, Эдуард все равно войдет в город.
Поэтому горожане явились к Жану де Вьену и умолили его начать переговоры о капитуляции.
Жан де Вьен заставил себя долго уговаривать, но наконец понял, что когда-нибудь ему придется держать ответ за жизнь всех этих людей, если он не согласится с тем, чего они пришли требовать, и, поднявшись на крепостную стену, высунулся из бойницы и подал осаждающим знак, что желает говорить с ними.
XVI
— Наконец-то! — воскликнул Эдуард, узнав эту новость.
И он послал мессира Готье де Мони и сэра Бассета выяснить, чего же хочет Жан де Вьен.
Когда оба рыцаря подъехали к городской стене, капитан им сказал: