Одна часть Руперта хотела спрятать письмо и не открывать его, не осквернять последние слова Аллана прочтением, однако трясущиеся пальцы уже надрывали конверт, вытаскивая на свет плотные кремовые листки бумаги, каждый из которых с одной стороны был исписан четким, ровным почерком…
Дорогой Руперт!
Не бойся. Не бойся, сказал ангел[13]. Я пишу тебе не для того, чтобы смутить или огорчить. По крайней мере, сознательно такой цели я не ставлю. Нет.
Если честно, я вообще не уверен, зачем пишу. Прочитаешь ли ты когда-нибудь это письмо?
Может, и нет. Может, ты уже забыл, кто я такой; может, ты счастливо женат и растишь тройняшек.
Порой меня посещает фантазия: вот-вот дверь палаты распахнется, ты появишься на пороге и заключишь меня в объятия, а все остальные неизлечимые пациенты будут приветствовать нас радостными возгласами и бодрым стуком больничных палок.
В реальности же это письмо, подобно многим другим изделиям промышленности, когда-то полезным для владельцев, скорее всего, завершит свое существование в мусорном контейнере, а потом его переработают в чей-то завтрак. По-моему, неплохая идея.
Хлопья «Аллан», с добавлением оптимизма и капельки горечи.
И все равно я продолжаю писать, будто надеясь, что однажды ты найдешь дорогу ко мне и прочтешь эти строчки.
Что это - плод болезненного воображения? Может, я придаю нашим взаимоотношениям значимость, которой на самом деле не существовало?
Срок, отпущенный мне на этой земле, вдруг сократился так резко, что мое восприятие мира несколько исказилось. Однако, вопреки всему, я пишу. Правда в том, Руперт, что я не могу покинуть эту страну, не говоря уж об этой земле, не оставив где-нибудь на клочке прощального послания тебе.
Когда я закрываю глаза и вспоминаю тебя, ты видишься мне таким, как тогда, в Оксфорде, хотя с тех пор ты наверняка изменился. Как выглядит Руперт пять лет спустя и чем он занимается? У меня есть догадки, но нет желания их раскрывать. Не хочу быть самоуверенным идиотом и считать, что знаю тебя лучше, чем ты сам себя. Это было моей ошибкой в Оксфорде. Я спутал гнев с интуицией, принял свои собственные желания за твои. Какое право я имел сердиться на тебя? Жизнь - намного более сложная штука, чем мы оба тогда представляли.
Я очень надеюсь, что ты счастлив. И боюсь, что - раз ты читаешь мое письмо - это не так. Счастливые люди не копаются в прошлом в поисках ответов на вопросы. В чем истина? Не знаю. Может быть, оставшись вместе, мы обрели бы счастье, и жизнь была бы прекрасна. Однако полной уверенности нет.
Как оказывается, мы пережили самые лучшие моменты, какие только могли пережить.
И расстались. По меньшей мере, хотя бы у одного из нас был выбор, пусть даже не у меня. Если бы мы затянули с решением до сегодняшнего дня, выбора лишились бы оба. Расставание - это одно, смерть - нечто совсем другое. Знаешь, я не уверен, что справился бы со всем сразу. Мне и без того понадобится довольно много времени, чтобы осознать, что я умираю.
Но стоп. Я обещал себе, что не буду говорить о смерти. Смысл совсем в другом.
Мое письмо - не признание вины, а признание в любви. Как просто, правда? Я до сих пор люблю тебя, Руперт. До сих пор тоскую по тебе. Вот, собственно, и все, что я хотел сказать. Я все еще люблю тебя. Скучаю по тебе. Если мне больше не суждено тебя увидеть… что ж, такова жизнь. Но я все-таки надеюсь, что мы еще встретимся.
Искренне твой, Аллан
Чуть позже в зал галереи вошла молодая учительница в окружении гудящей толпы ребятишек. По плану урока они должны были перерисовать портрет Елизаветы I.
Однако, обратив внимание на сидящего на скамье молодого человека, учительница быстро развернула класс и отвела детей к другому портрету. Руперт, из глаз которого катились безмолвные слезы, этого даже не заметил.
Вернувшись домой, Гарри увидел машину Саймона, припаркованную на обычном месте.
Он прямиком направился в комнату сына и постучал. Не получив ответа, приоткрыл дверь. Первым, что бросилось ему в глаза, был костюм Саймона на дверце шкафа - визитка, так и не снятая с вешалки. В корзине для бумаг валялось приглашение на свадьбу. Гарри поморщился и закрыл дверь. Помешкав, он спустился по лестнице и прошел через коридор в комплекс отдыха.
Вода в бассейне мерцала огнями подсветки, негромко звучала музыка, однако никто не плавал. В дальнем углу из двери сауны шел легкий пар. Не останавливаясь, Гарри направился туда и распахнул дверь. Саймон поднял глаза, и на его раскрасневшемся лице отразилось смущение.
- Отец? - удивился он, вглядываясь в густые клубы пара.- Что ты здесь…
- Мне надо поговорить с тобой,- сообщил Гарри, усаживаясь напротив сына на гладкое пластиковое сиденье.- Я должен извиниться.
- Извиниться? - недоверчиво переспросил Саймон.
- Я был не прав, когда накричал на тебя с утра. Прости.
- А-а.- Саймон отвернулся.- Да ладно. Не имеет значения.
- Нет, имеет. Ты пережил сильный стресс. Мне следовало это учитывать. Я ведь твой отец.
- Знаю,- ответил Саймон, не поворачивая головы.
- Ты бы хотел другого отца?
Гарри пристально посмотрел на сына. Тот промолчал.
- Я тебя не виню,- вздохнул Гарри.- Из меня получился тот еще папаша.
Саймон неловко поерзал.
- Ты…
Ты не обязан говорить что-то из вежливости,- перебил его Гарри.- Я знаю, что не состоялся как отец, шестнадцать лет от меня не было ни слуху ни духу, а потом вдруг - оп! - я начинаю маячить у тебя перед глазами каждый день. Неудивительно, что нам с тобой пришлось тяжело. Супруги уже давно развелись бы… Извини,- прибавил он, помолчав.- Больная тема.
- Ничего.- Саймон невольно улыбнулся и только теперь обратил внимание на внешний вид Пиннакла-старшего.- Пап, ты в курсе, что в парилке положено снимать одежду?
- Это если пришел попариться. А я пришел поговорить.- Гарри сдвинул брови.- Ну вот, свою часть я высказал, теперь твоя очередь. Скажи мне, что я замечательный отец, и моя душа успокоится.
Повисла долгая пауза.
- Если бы только…- наконец решился заговорить Саймон, но оборвал фразу.
- Что?
- Если бы только я постоянно не чувствовал себя неудачником,- торопливо произнес он.- Что бы я ни делал, все идет наперекосяк. А ты… В мои годы ты уже сколотил миллион!
- Неправда.
- В твоей биографии сказано…
- Чушь. В твоем возрасте, Саймон, я задолжал миллион. К счастью, я нашел способ вернуть долг.
- А я нет,- с горечью констатировал Саймон.- Я разорился.
- Допустим, разорился. По крайней мере, тебе не пришлось снимать с себя последнюю рубашку, чтобы расплатиться с кредиторами, и ты не приходил ко мне весь в соплях, умоляя помочь тебе выпутаться. Ты сохранил независимость. И я тобой горжусь. Я горд за тебя даже потому, что ты вернул мне ключи от квартиры. Да, я тогда жутко разозлился, но одновременно испытал и гордость.