Неизведанные? О нет! Он еще и еще раз убеждался в том, что муза комбинационной игры вовсе не чужда ему. Больше того, он в душе чувствовал себя тактиком.
Петросян быстро и безошибочно рассчитывал варианты, в молниеносной игре он уже был очень силен. Главное же, он тянулся душой к запутанным лабиринтам тактических осложнений, где логика и разум часто уступают ведущую роль фантазии, тем дерзновенным вспышкам вдохновения, которые удивительным образом очеловечивают деревянные фигурки, придают их действиям подлинный драматизм.
Петросян втайне готов был несколько цельных в позиционном смысле партий променять на одну, расцвеченную узорами комбинаций. Но, оттачивая свой тактический меч, любуясь блеском его дамасской стали, он затем со вздохом ставил его на прежнее место, в запыленный угол. Нет, это счастье не для него. В том сплаве рассудка, темперамента, шахматных познаний, природных способностей, вкусов, привычек, в невообразимо сложном сочетании, которое обозначается коротким словом «стиль», Петросян-человек вступал в разлад с Петросяном-шахматистом. Петросян-реалист не верил Петросяну-романтику. А в этом разладе, который часто переходил в ожесточенный внутренний конфликт, право вето принадлежало Петросяну-реалисту, Петросяну-практику.
Тигран любил и понимал острокомбинационную игру, он видел, что Чигорин и Алехин тоже близки ему по духу, он попробовал себя и убедился, что может играть как заправский тактик. Но, осторожный и благоразумный, он не мог пересилить себя, не мог сдружиться с опасностью, с риском, если были более спокойные пути, оставляющие возможность в случае чего «свернуть на ничью». Этот непримиримый, никогда не прекращающийся спор двух «я» будет неизменно придавать игре Петросяна причудливый оттенок.
Что же, он напрасно брался за партии Чигорина и Алехина? Конечно, нет (он, кстати, и не ставил себе цели решительно менять свой стиль, тем более что, как мы увидим потом, Петросян вообще не охотник что-либо менять в своей игре). У него обострилось комбинационное зрение, он теперь намного увереннее чувствовал себя в неясных, запутанных ситуациях. Нет, Петросян и сейчас не старался вовлекать противника в тактическую борьбу, но зато, если тот завязывал осложнения, Петросян охотно принимал вызов.
Парадоксально, но, стараясь восполнить пробелы своего шахматного образования, Петросян фактически действовал «по Нимцовичу»: найдя в своей игре слабый пункт — тактику, он стал укреплять его в предвидении атак соперников! И укрепил настолько, что тактика не подводила его никогда. С одной, правда, но очень существенной оговоркой — Петросян редко первым пускал в ход тактическое оружие. Но зато когда его, так сказать, вынуждали к этому, он действовал решительно и безошибочно.
Петросян сам раскрыл эту свою интересную черту в уже упоминавшемся интервью после матча со Спасским. На вопрос: «Объясните, пожалуйста, кто же вы сами? Вас всегда считали сторонником сугубо позиционной игры, крупнейшим мастером защиты. Теперь, кажется, многие „открыли“ в чемпионе мира комбинационный талант», — Петросян ответил:
— Все это очень и очень непросто. Если верно, что стиль — это человек, то каждый играет так, как ему положено природой. Мне по натуре свойственна осмотрительность, я вообще не люблю ситуаций, связанных с риском. Воспитывался я на партиях Капабланки и Нимцовича, они вошли в мою шахматную плоть и кровь. Таким меня воспитал в Тбилисском Дворце пионеров Арчил Эбралидзе, таким я буду всегда.
Но — и в этом-то и заключается парадокс — я никогда не жаловался на комбинационное зрение! Я вообще считаю, хотя многим это покажется странным, что в шахматах все держится на тактике. Если стратегия — это глыба мрамора, то тактика — это резец, которым действует мастер, создавая произведение шахматного искусства.
Может быть, именно тактическое мастерство удерживает меня от многих комбинаций, так как я нахожу за своих противников возражения. Поэтому некоторые мои комбинации и жертвы остаются часто за кулисами, не известными широкой публике.
Лучше всего по этому поводу сказал Михаил Таль, заметивший как-то, что Петросян сам драку не начинает, но всегда дает сдачу.
Да, может быть, защищаться я люблю больше, чем атаковать, но кто доказал, что защита — менее опасное и рискованное занятие, чем атака? Защищающийся, как сапер, ошибается только один раз. Разве, когда шахматист защищает свои укрепления от штурма, он не ходит по краю пропасти? Разве для такой игры не требуется мужество? И разве мало партий вошло в сокровищницу шахматного искусства именно благодаря виртуозной защите?
Вот какой страстный монолог произнес тогда Петросян в честь своей манеры «давать сдачи», а не начинать драку самому. В этом монологе можно найти уязвимые места. Можно, к примеру, заметить, что если оба соперника стремятся к атаке, то чаще всего получается интереснейшая схватка, а если оба заботятся только о безопасности, то это чаще всего приводит к бескровной ничьей. Стало быть, атакующему уже по одному тому, что он начинает, завязывает борьбу, должно быть отдано предпочтение. Но… «каждый играет так, как ему положено природой». Петросян, потенциально опасный тактик, применял это оружие чаще всего в обороне либо тогда, когда его «заставляла» позиция. Таким он был уже и тогда, в свои юные годы…
Итак, Петросян сделал серьезные выводы из своей первой настоящей неудачи, он углубил свои шахматные познания, заострил, вытренировал свое комбинационное дарование. Все это не могло не сказаться на выступлениях талантливого юноши, хотя, конечно, не сразу.
В 1947 году Петросян выступил в тбилисской группе всесоюзного турнира кандидатов в мастера (просто удивительно, как много нитей связывало Петросяна с Тбилиси!).
В этом соревновании Петросян играл чуть по-новому. В это скромное «чуть» вошло все то, что юный кандидат в мастера нашел, понял и запомнил (а память у него была замечательная) в огромном количестве разыгранных партий мастеров острого стиля. Количество перешло в качество, вдобавок накапливался какой-то опыт, наконец, Тигран просто взрослел. Так или иначе, но Петросян, не проиграв ни одной встречи, занял первое место, обеспечив себе право участвовать в полуфинале чемпионата СССР.
Московский полуфинал XVI чемпионата страны проходил поздней осенью 1947 года в клубе фабрики Гознак — поблизости от дома на Пятницкой улице, где впоследствии будет жить чемпион мира.
В последнем туре Петросян встречался с Симагиным. От этой партии зависело очень многое: ничья давала долгожданное звание мастера, выигрыш позволял участвовать в финале чемпионата. Петросян добился почти выигранной позиции и… предложил ничью. Симагин, как видно, не очень верил в силу соперника и отклонил предложение. Любого другого такой отказ только раззадорил бы, но упрямый, терпеливый и благоразумный Петросян не поддался эмоциям — синицу в руках он всегда предпочитал журавлю в небе. Молодой шахматист, понимая, что при очень небольшом риске может сыграть на победу, вновь предлагает ничью и… вновь получает отказ! Тут-то уж, конечно, он рассердился, не так ли? Нет, спустя несколько ходов Петросян опять обращается к противнику с тем же, но уже, правда, предупреждает, что это в последний раз. И только тогда Симагин соглашается…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});