Марбод завернулся в плащ королевского лучника, перемахнул через садовую стену, смешался с праздничной челядью и без помех прошел через замковые ворота. Никто даже не обратил внимания, что стрелы в колчане – с белым оперением, без положенной черной отметины.
Марбод шел Мертвым Городом, осторожно оглядываясь: но никто за ним не следил. Только раз мелькнула чья-то тень, слишком большая для перепелки и слишком маленькая для человека. Марбоду показалось, что то был призрак убитого им проповедника-ржаного королька. Он тихонько вытащил из колчана заговоренную стрелу, – но тень пропала.
Впрочем, вряд ли тень ржаного королька стала бы бродить в этих холмах. Вот уже триста лет, как короли хоронили под этими холмами головы побежденных противников, чтобы удача и счастье покойников перешли на землю победителей, и все эти высокопоставленные покойники, конечно, задали бы страшную трепку какому-то нищему проповеднику.
Марбод тихо крякнул. Из-за свежего кургана герцога Нахии выскользнул и присоединился к Марбоду человек в городском кафтане. Марбод провел весь вчерашний день в маленькой усадьбе у городских стен, принадлежавшей одному из мелких вассалов рода, пожилому Илькуну. Илькун хлопотал, не зная, как угодить господину.
Теперь Марбод и Илькун шагали по дороге меж живых могил, глядя на городские стены далеко внизу, освещенный залив, где качался корабль торговцев. Марбод вновь вспомнил о разрубленном Остролисте. У него померкло в глазах, и он ухватился за шитую ладанку на шее. В мешочке была пестрая колючая раковина – личный его бог. Раковину он не унаследовал, не получил в дар и не купил – просто нашел. Сидел в засаде на морском берегу и подобрал на счастье, заметив, что колючие завитки закручены не влево, а вправо. Засада была удачной – Марбод оставил себе красивого божка.
Спутник его заметил движение и сказал:
– Я так думаю, что меч погиб из-за колдовства советника, и что это не последний меч, который будет погублен его колдовством.
Марбод кивнул.
– А почему, господин, – спросил немного погодя вассал, – Даттам уезжает от Весеннего Совета?
А это, надо сказать, было очень странно. Путешествие во время золотого перемирия имело то сомнительное преимущество, что на караван никто не нападал. Недостаток же был в том, что караван сам не мог грабить. Впрочем, Даттам первым давно не нападал, зато довольно часто бывало так, что налетит шальной сеньор – и окажется связанным, у столба, на коленях. И, конечно, Даттам его простит и даже одарит, сделает своим вассалом.
Марбод засмеялся.
– Потому что он – шакал, как все торговцы. Хочет быть подальше от схватки и думает, что кто бы ни победил на Весеннем Совете – он получит свой кусок. А на самом деле, кто бы ни победил, – он получит коленом под зад.
– Господин, – сказал верный Илькун, указывая на далекий освещенный залив. – Ваш обидчик сейчас на своем корабле. Прикажите мне отомстить.
В маленьком доме у городских ворот хозяин хлопотал, уставляя стол лучшими блюдами.
– А где Лива? – спросил он служанку. Лива была дочерью Илькуна.
Служанка смутилась. Илькун вскочил и выбежал в соседнюю комнату.
– Никуда ты не пойдешь, – услышал Марбод через мгновение за перегородкой. – Господин в доме – женщина должна служить ему за столом и в комнатах.
Марбод отставил непочатую чашку и шагнул в соседнюю горницу. Девушка стояла перед отцом в дорожной одежде, с белым платком на голове. Марбод усмехнулся. Он еще утром, по преувеличенно простой одежде и неприятной скованности догадался, что она ходит слушать ржаных проповедников.
Марбод снова накинул плащ и взял в руки лук.
– Сегодня праздничная ночь, – сказал он, – но все равно нехорошо бродить по городу одной. Я был бы счастлив сопровождать вас.
Марбод и Лива, держась за руки, прошли через город, спустились в заброшенную гавань и влезли в какую-то дыру меж цветущих рододендронов. «Бывшие портовые склады», – догадался Марбод.
Люди молча собирались в подземелье. Нанковые кафтаны, козловые башмаки… Марбод вспомнил слова Айлиль и усмехнулся. Белый кречет – и тот не одолел мангусту. Что может сделать с мангустой ржаной королек, птичка-помойка?
У порога второго зала люди скидывали верхнее платье. Высокий человек, с лицом, сморщенным, как персиковая косточка, перевязывал каждого широким белым поясом и подавал каждому мутную одинаковую ряску.
Марбод глянул в лицо привратника и слегка побледнел: тот был слишком похож на проповедника, убитого им две недели назад.
Марбод хотел надеть ряску прямо на плащ королевского лучника, но ему жестом приказали снять верхнюю одежду. Марбод чуть усмехнулся и отогнул роговые застежки.
Кто-то за его спиной сдержанно ахнул, глаза привратника-двойника чуть расширились. Марбод не успел переодеться после встречи с Айлиль. На нем был белый кафтан, вышитый изображениями дерущихся волков и перехваченный поясом из роговых пластинок. Слева на поясе висел кинжал в трехгранных позолоченных ножнах, справа – Марбод был левшой – сверкала рукоять меча, перевитая жемчугом. Даже если привратник не знал его в лицо, он должен был признать по одежде младшего сына Ятунов.
Привратник молча обернул его белым поясом. Марбод поклонился, поцеловал протянутую ладонь. Привратник не шелохнулся, только поглядел на руки Марбода, где на среднем пальце блеснуло нефритовое кольцо с головой кречета, родовое кольцо младших сыновей Кречета. Такие кольца носили, чтобы удобней было оттягивать тетиву лука, – Марбод всегда был чудесным стрелком.
Марбод завернулся в белый конопляный балахон и переступил через порог.
Время шло. Комната наполнялась людьми и свечами. Украшений никаких, кроме известковых наростов на стенах бывшего склада. Ржаные корольки не признавали идолов; как заключить в кусок дерева того, кому весь мир мал?
Бывший привратник закрыл дверь. Начались пения. Марбод хотел пропихнуться в первый ряд, но Лива с неженской силой вцепилась ему в руку и притиснула к стене.
Все было чинно и скучно, никто не собирался творить блуд и пить собачью кровь: вздорные слухи. Марбод пригляделся. Великий Ятун! Сколько рабов!
Подошло время проповеди. Проповедник вышел на середину и рассказал что-то о сотворении мира и о лукавом.
Но сотворение мира было так давно, что оно совсем не интересовало Марбода, и он украдкой зевнул. После этого проповедник ткнул в собравшихся пальцем и спросил, о чем каждый из них должен просить бога. И сам же ответил, что нельзя просить ни денег, ни жены, ни детей, потому что все это может обернуться несчастьем, а надо просто просить бога делать добро, потому что бог знает лучше человека, что есть добро и что зло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});