Начал работы в Палестине и РАИК. Уже говорилось, что одним из важных направлений его деятельности считалась именно Палестина византийской эпохи. Поэтому первая из инициированных константинопольским институтом работ оказалась связанной с неожиданным и громким открытием — находкой хорошо знакомой нам «мозаичной карты» в небольшой иорданской деревне Мадебе.55 В самый год открытия (1897), пользуясь пребыванием в Палестине художника Н. К. Клуге, РАИК поручает ему съемку планов, графическую и фотографическую фиксацию. За год работ была выполнена серия планов города и базилик, сделаны фотографии и точные акварели с мозаики. Задачи «простой» фиксации в археологии относятся к числу важнейших, и с ними Н. К. Клуге справился блестяще. Но особенно интересна постановка и успешное выполнение комплексного изучения исторического контекста, в котором мозаика была обнаружена.56
Новая археологическая экспедиция РАИК во главе с Ф. И. Успенским отправилась в Сирию в 1900 г. (средства на экспедицию выделило ИППО, своеобразной «точкой отсчета» опять служили записи де Вопоэ). Целью ставилось изучение жизни христианских общин V в., но в действительности исследовались памятники от позднего эллинизма до начала исламского периода. Это было типичное «археологическое путешествие», какие не раз предпринимали немецкие и французские ученые (одновременно с группой РАИК работала американская экспедиция). Постоянно двигавшиеся караваном немногочисленные «разведчики» могли делать только схематические обмеры, фотографии, общее ознакомление с памятниками. Столь необходимые раскопки, особенно в «мертвых городах», были еще крайне редки. Тем не менее привезенные рисунки саркофагов, знаков, надписей представляли интерес, а главы, посвященные некоторым комплексам (например, монастырю св. Симеона Столпника в Северной Сирии, Пальмире с ее знаменитым «пальмирским камнем» и др.) стали небольшими серьезными монографиями.57
Еще в XIX в. осознали, что Синайский полуостров — один из главных источников, сохранивших материалы для изучения икон, миниатюр, рукописей и прикладного искусства. Древности этого «рассадника святости», особенно обители святой Екатерины, равно привлекали как ученых, так и паломников. (Именно отсюда был вывезен Тишендорфом знаменитый «Синайский кодекс»). Русские пилигримы с начала XVIII в. не только посещали святыни полуострова, но и пытались описывать их древности.58 В XIX в. на Синае много работали руководители Палестинской духовной миссии, архимандриты Порфирий (1845, 1850) и Антонин (Порфирий, 1856; Антонин, 1872). Особое внимание уделялось рукописям, некоторые были вывезены в Россию. Приходилось иной раз пользоваться и «археологическими» приемами, поскольку манускрипты часто хранились в замурованных тайниках.59
Огромный научный результат дали, как и позже в Палестине, организованные Н. П. Кондаковым в 1881 гг. исследовательские путешествия. Поездка на Синай «имела специальной целью чисто археологическую задачу». Результатом стали два труда: очень известное описание путешествия и монастырских древностей и гораздо менее знакомый публике замечательный фотоальбом, ценность материалов которого возрастает с течением времени. Альбом (около 1500 качественных снимков фотографа Ж. К. Рауля) включает виды монастыря св. Екатерины и его древностей и остается, по мнению специалистов, ценнейшим собранием материалов.60 Сегодня трудно оценить, до какой степени новым и необычным было широкое использование фотографии для фиксации древностей и сколь многим обязана наука первым фотографам и их коллекциям.61
За древностями коптов
Русские путешественники на Востоке собирали урожай с самых отдаленных и мало исследованных полей (Сенковский, 1858). Немудрено, что подчас он бывал, с точки зрения истории церковных древностей, невероятно обилен. Выше мы познакомились с европейскими и американскими исследователями, изучавшими материалы христианского Египта в конце XIX — нач. XX в. Обратимся к отечественным.
Коллекционеры и ученые России на рубеже XIX–XX вв. охотно обратились к коптским древностям. Первым необходимо назвать блестящего египтолога Владимира Семеновича Голенищева (1856–1947), совершившего множество путешествий по Египту, большая часть которых приходится на 1880-90-егг. Его коллекция, купленная правительством для Музея изящных искусств еще до революции, стала основой небольшого, но очень качественного собрания коптских древностей в Москве. B. C. Голенищев не интересовался специально именно христианским Египтом, но благодаря его руководству и поддержке нашел свое место в науке такой ученый, как Владимир Георгиевич Бок (1850–1899). Как хранитель средневековых материалов Эрмитажа, он также путешествовал по Египту со специальной целью сбора христианских древностей (1889/90; 1897/98). Деятельность В. Г. Бока была необычайно плодотворной: он не только осматривал памятники, но и организовал раскопки некрополей и монастырей в долине Нила. Сбор научного материала включал зарисовки, обмеры, съемку планов и описание объектов; покупку древних артефактов и произведений искусства или изготовление с них снимков (в частности, были сделаны фотографии всех коптских стел музеев Александрии и Гизы). В результате этих работ Эрмитаж получил одну из самых представительных коллекций коптских материалов в Европе, где много настоящих шедевров — ткани, рельефы, произведения церковного прикладного искусства. Короткая жизнь не позволила В. Г. Боку, к тому же не имевшему специального образования (по первой профессии его можно назвать геологом), завершить итоговый труд («Материалы по археологии христианского Египта» изданы после его смерти B. C. Голенищевым и Я. И. Смирновым). Тем не менее его имя прочно связано с началом исследования коптских древностей не только в России, но и во всем мире. Он был среди первых исследователей собственно «коптского» искусства. Не отрицая, конечно, принадлежности византийскому ареалу, он аргументировал его самостоятельность, указав на такие особенности, как «экзотичность», народный примитивизм. Ему удавалось опередить европейских коллег и в вопросах датировки и интерпретации. В. Г. Бок усиленно работал и над пропагандой изучаемых древностей в России, организуя их экспонирование в Эрмитаже (что он умел делать в совершенстве). Он оказался также в рядах немногочисленного авангарда ученых, рано задумавшихся над вопросами сохранения и использования памятников древности в далеком и чужом Египте, представлявшимся большинству полосой «ничьей земли», густо покрытой объектами, которые самой историей назначены в жертву научным интересам европейцев.63
Несмотря на смерть В. Г. Бока и эмиграцию B. C. Голенищева, интерес к коптским древностям в России сохранялся, собрания пополнялись и египтологами, и византинистами.64 К коллекциям и публикациям 1880-1910-х гг. с начала XX в. обращались многие ученые; они обеспечили основу для развития изучения древностей коптов и в советский период. (Каковкин, 1991).
Последние заграничные экспедиции. Трапезунд
Вплоть до лета 1914 г. круг российских исследований в христианском Средиземноморье непрестанно расширялся. Идя по следам византийцев, путешественники-археологи достигали не только Синая и Египта; с конца XIX в. они проникли даже в «святая святых» римской школы, Италию, где Н. П. Кондаков изучал миниатюры, его ученики (Д. В. Айналов, Е.К. Редин) — византийские и раннехристианские мозаики, а Н. Д. Протасов обследовал т. н. «василианские гроты», пещерные монастыри Калабрии и Апулии в окрестностях Бари, Монополи и Бриндизи, и установил их византийское происхождение (Протасов, 1915). Но деятельность российских экспедиций на зарубежном Востоке была прервана Первой мировой войной. Дальние экспедиции резко сократились. РАИК был вынужден оставить Константинополь. Стихла исследовательская активность ИППО и Духовной миссии. Остались неосуществленными многие проекты.
Нельзя сказать, однако, что это, в известной мере количественное, ограничение сразу сказалось на качестве работы. Политические тенденции оставались благоприятны для изучения связей русской культуры с православным Востоком. Ученые компенсировали отрыв от Средиземноморья вниманием к русским церковным древностям, изучением письменных источников, а также смещением центра полевых работ ближе к зонам военных действий. Возникали новые научные центры, такие как Кавказский институт и Русский исторический институт в Риме; проектировался Институт по изучению Палестины. Академия наук образовала специальную Комиссию по спасению культурного достояния в зоне военных действий, ее миссии работали и на Западе, например, в Галиции (П. П. Покрышкин), и на юге — на Кавказе, в турецкой Армении (экспедиция 1916-17 гг., Н. Я. Марр, H. Л. Окунев) и в Малой Азии (Ф. И. Успенский, Ф. И. Шмит). (См.: Пятницкий, 1994). Но в этих последних отчаянных усилиях использовать какие-то новые возможности, внезапно предоставляемые войной, чувствуется надрыв. Именно так выглядят экспедиции РАИК и МАО в ставший неожиданно доступным Трапезунд, одну из последних византийских столиц (1204–1461). (Успенский, 1923; Басаргина, 1991; Басаргина, 1995).