Очень важным было введение в ходе дискуссии огромного научного материала, накопленного на Западе, в оборот российской науки, где он до тех пор был сравнительно мало известен даже специалистам. До конца 1880-х гг. в России, изучая памятники церковных древностей Ближнего Востока, следовало обращаться почти исключительно к литературе из Франции, Англии и Германии. (По отчетам наших первых экспедиций можно заметить, что их руководители постоянно пользуются книгами своих иноземных коллег, в то же время полемизируя с ними — например, с хорошо знакомым в России де Вопоэ: Vogue, 1876; Vogue, 1865—77). Теперь их выводы можно было проверить, уточнить или пересмотреть на основе прямого знакомства с материалом, собственных натурных исследований и анализа древних текстов.
Невозможно не сказать и о том, что силою исторических судеб России XX в. работы 1900-1910-х гг. будут долго оставаться чуть не единственным надежным источником наших знаний по церковным древностям Сирии и Палестины. Хотя и устаревая постепенно, они до сих пор оставляют впечатление свежести, глубины и актуальности, показывая, как высок был уровень русских ученых начала столетия и как далеко им удалось продвинуть, в немногие десятилетия, общий процесс. Остановимся на некоторых из этих исследований.
Первой и, пожалуй, самой важной из экспедиций следует назвать организованный ИППО «археологический маршрут» по Сирии и Палестине под руководством Н. П. Кондакова (1891-92) Он пролегал от Бейрута через Баальбек, по Хаурану (Боера, Сувейда, Атиль и др.) в Трансиорданию (Пелла, Гераса, Иерихон), а оттуда — в Иерусалим, бывший, в сущности, основной целью путешествия. Экспедиция не ставила целью серьезные обмеры, тем паче — раскопки. Как и все первые путешественники-археологи на Ближнем Востоке, группа Кондакова должна была ограничиться осмотром памятников, фотофиксацией, рисованием и сбором музейных экспонатов. Тем не менее ее материалы на редкость богаты. Уже в Константинополе и Афинах, через которые экспедиция следовала на юг, были сделаны натурные наблюдения (прежде всего над капителями, типология которых сильно занимала тогда Н. П. Кондакова).43
В Ливане осматривается грандиозная базилика Гелиополя (Баальбека), описанная Евсевием в «Жизни Константина», а тогда едва означенная на поверхности земли полукругом апсид и столбами. Затем экспедиция посетила Эзру, Шакку (Саккею), Сувейду и Боеру, всюду производя «инвентаризацию» памятников христианства по «итинерариям», оставленным де Вопоэ и другими исследователями. Дополнительно обнаруженные объекты тщательно выделяются, также как случаи, требующие передатировки или иной критики.44 Достигнув Трансиордании, путешественники дали краткое описание поразивших их руин не раскопанной еще тогда Герасы и остатков шести христианских базилик. Более длительную остановку сделали в Иерихоне, который не был столь известен еще археологам, как ныне, но «почва которого богата древностями именно христианскими». Кроме осмотра известных памятников «Сорокадневной горы» (Джебель Кварантал) с ее пещерными церквями и бесчисленных монастырей V–VI вв., провели небольшие археологические
В Иерусалиме главным местом занятий был, естественно, храм Гроба Господня. Экспедиция сосредоточилась на ознакомлении с открытыми в 1883 г. пропилеями Мартириона, их подробной фотофиксации и интерпретации. Продолжение работы над «корпусом» капителей позднеантичной, ранневизантийской и раннеисламской эпохи позволило сделать ряд важных поправок к принятым тогда датам и попытаться выделить среди капителей Иерусалима те, что когда-то принадлежали комплексу Гроба Господня.46 Экспедиция познакомилась с последними открытиями других археологов, например, находкой фрагментов пола церкви св. Стефана, склепов вблизи т. н. «Голгофы Гордона», фиксировала находки на «православных местах» на Елеоне и в Никифории. Для знакомства с объектами и фиксации совершались постоянные выезды в окрестности Иерусалима (Вифлеем, монастырь Саввы Освященного и др.)47 При всей важности собранных экспонатов и фиксаций, показанных на специальных выставках в Петербурге, ценность работы по-настоящему проявилась только в опубликованной Н. П. Кондаковым капитальной монографии. Книга, хотя и включает отчетную часть, — менее всего «полевой дневник» археолога или «записки путешественника» (к этому жанру автор, кстати, относился критически, говоря, что «литература Святой земли стала… литературою смеси хроники и путевых заметок»). Труд, вышедший из-под его пера, с большей точностью можно определить как введение в изучение церковных древностей Палестины, или даже шире — в ее «художественную археологию» византийской поры.
Кондаков начинает с обзора проблем, к которым подходит замечательно широко. Прежде всего он постулирует полный отказ от конфессионального подхода, тесных рамок «монументального богословия» и какой бы то ни было особой «научно-религиозной» методики. Археология древностей Палестины методически ничем не отличается от любых иных и «должна разрабатываться по методам общей науки истории искусства, если она желает искать положительного знания…»48 Опираться нужно на сравнительно-иконографический метод, разработанный историками искусства классической древности в 1830-40-х гг., и «археологические работы должны сосредоточиться на точнейшем анализе художественных форм в искусстве первых восьми столетий христианской эры». (Кондаков, 1904, 11).
Кондаков, впрочем, отнюдь не отрицает особого значения палестинских древностей, но лишь с точки зрения их ключевого места в исследовании трех культурно-хронологических этапов развития христианских Древностей: позднеримского, византийского и, что примечательно, русского. Проблема «Запада и Востока», как раз тогда (после выхода известной книги очерков Стржиговского) особенно острая, не избегает критики Кондакова.49 Подробный разбор точек зрения коллег приводит к выводу, что корень проблемы — в слишком малой изученности «восточного» материала по сравнению с «западным», прежде всего римским. «Большинство западных общих трактатов о древнехристианском искусстве занято полемикою с… защитниками греко-восточного его происхождения — задача столь же легкая, сколь и благодарная», — пишет Кондаков.50 Отсюда следует вывод об особой важности изучения именно палестинских древностей, что кажется технически сложной задачей (в одной Сирии триста «каменных городов с густым и богатым населением, на месте которого ныне в руинах гнездятся бедуины»).51
Это, конечно, далеко не все проблемы, поднятые Н. П. Кондаковым во введении к «Путешествию по Ливану и Палестине». Им указано на необходимость изучения литургического устройства ранних церквей, причем подчеркнута особая роль русских ученых-литургистов.5 Затронут вопрос воздействия «иерусалимского образца» на сложение церковной архитектуры; приведены многочисленные примеры иконографического анализа памятников («ампулы Монцы», капители восточносредиземноморского круга и др.). 3
Наиболее яркий образец критико-аналитического подхода к древностям дан Н. П. Кондаковым на материале исследований храма Гроба Господня. Его облик и легендарная история воспринимаются ученым как итог длительного развития; в них закреплены, в смешанном и перепутанном виде, представления самых разных эпох: «Само время мало по малу придало значение каждому уголку древнего храма, осмыслило все его входы, ниши и экседры, дворы и притворы, а рефлекс грека и не знающее условий времени и места воображение сирийца населили каждый угол священными воспоминаниями, начиная с Авраама и кончая св. Мариею Египетскою». (Кондаков, 1904, 192). Эти «воспоминания» ни в коем случае не могут приниматься без критики, единственный путь к трактовке лежит через предварительное «препарирование» письменных и натурных материалов. Последние были еще крайне немногочисленны и Кондаков исходил прежде всего из разбора текстов. Несмотря на это, верность атрибуций и точность выводов удивляют. Они в основном совпадут с результатами последующих археолого-архитектурных исследований и не слишком разойдутся ни с общей объективной картиной развития памятника, ни с современными трактовками ее (см. гл. I).54
Кондаков в своей археолого-исторической работе еще следует традиционной для «религиозной археологии» процедуре, сперва дотошно реконструируя жизнь комплекса по письменным и иконографическим данным на выделяемых стадиях (позднеантичной, византийской и «латинской»), и лишь затем привлекает археологию и архитектуру. Однако этот метод усовершенствован тем, что каждая группа источников анализируется собственными, присущими только ей приемами, и сопоставляются лишь проверенные таким образом данные. Методически это означает разрыв со старой школой и рождение того подхода, который позже будут называть «комплексным». «Комплексность» проявлялась и в стремлении охватить одной работой весь круг источников, связанных с памятником. За главой, посвященной архитектуре храма Гроба Господня, следует специальный раздел о произведениях церковного искусства из его ризницы. (Точно также при осмотре руин городов фиксировались все доступные следы христианской культуры, включая малые артефакты и граффити). В работах русских экспедиций на Востоке этот подход, кажущийся несколько «механическим», реально приближался к «контекстуальному» и позволял изучить интересующий памятник несопоставимо глубже и всесторонне.