Необходимость снова пустить его в ход возникла даже быстрее, чем я предполагал. Мы промчались примерно полмили по прерии, сохраняя прежнюю дистанцию, а затем шайенские лошади стали приближаться. Подпустив скакавшего впереди индейца на сто ярдов, я выстрелил в него и промахнулся, но он взял чуть влево и появился уже с другой стороны дилижанса.
— Теперь твой черед, приятель, — сказал я Черному, но тот даже не удостоил меня ответом, продолжая тупо смотреть вперед. Я поклялся себе, что, если мы выпутаемся, я с ним разберусь. Сводить с ним счеты немедленно не было ни времени, ни возможности, и я проглотил обиду. В этот момент коммивояжер подергал меня за рукав и заговорщицким шепотом сказал:
— У меня есть отличное ружейное масло, смешанное с высококачественным растворителем. Вам оно обязательно пригодится. Вот возьмите, это бесплатный образец, и, если вам понравится, я продам вам целую пинту. И совсем недорого.
Послал Бог попутчиков, нечего сказать! Когда я брал из его рук пузырек, дилижанс сильно качнуло, пробка вылетела, и часть жидкости пролилась прямо Перчу на сапоги. По всему экипажу пошел едкий запах, а кожа на левом сапоге бедняги стала расползаться прямо на глазах. На поверку ружейное масло оказалось чистой кислотой, и Перч с воплем сорвал с себя дырявый сапог и вышвырнул его в окно.
Да, сэр, чего я только не видел… Можете верить, можете нет, но когда индейцы доскакали до брошенного сапога, двое из них спешились и принялись рассматривать странную находку. Это подало мне мысль, и, выбравшись из окна почти целиком (что было совсем непросто, так как дилижанс швыряло из стороны в сторону), я парой выстрелов в воздух привлек к себе внимание тех, кто правил лошадьми. В ту же секунду рядом с моей головой раздался страшный треск, и я увидел в дюйме от уха разлетевшуюся в щепки дубинку: придурок, сидевший на козлах рядом с кучером, принял меня за индейца. Спасла меня лишь очередная яма, в которую попало колесо экипажа, иначе, сэр, мы бы сейчас с вами не беседовали. Хорошо еще, что дурак успел расстрелять все патроны…
Мне потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя, а затем, борясь с ветром, добраться до сознания впавшего в истерику болвана и объяснить ему мой план. Наконец он сообразил что к чему и начал распаковывать один за другим баулы и чемоданы, бросая на землю рубахи, воротнички, носовые и шейные платки, шляпы… Одна из рубах, влекомая ветром, словно сорванный с мачты парус, опутала голову скакавшего впереди прочих индейца; тот в испуге замахал руками, лошадь свернула резко в сторону и, споткнувшись, сбросила своего седока. Надеюсь, он свернул себе шею. Затем дошел черед до вещей коммивояжера, и в прерию полетели карманные зеркальца, флаконы с жидкостью для волос и прочая стеклянная чушь, от которой, впрочем, оказалось мало проку: все разлеталось на куски, едва коснувшись земли. Следующим оказался Ольгин кофр со шляпками и нижним бельем… Через пару минут краснокожие и думать забыли о нас, отчаянно ссорясь из-за каждой яркой тряпки. Человек десять напялили на себя шляпки, а двое грызлись, таща каждый к себе розовую ночную сорочку.
Мы продолжали лететь вперед, пока не случилась беда: у дилижанса отлетело колесо, и усталые лошади, протащив его еще ярдов двести, окончательно выдохлись и встали.
Шайенов пока не было видно, но все прекрасно понимали, что это лишь отсрочка. Быстро выбрав из уцелевших пожитков самые необходимые, мы собрались спуститься к реке Арканзас: на том ее берегу высились песчаные холмы, в которых можно было укрыться до подхода войск из форта Ларнед. Сама река, по счастью узкая и мелкая зимой, уже покрылась тонким льдом, что сулило надежду на успешную переправу. Когда все были готовы, я вдруг заметил, что среди нас нет Черного. Дилижанс не перевернулся (поэтому никто не пострадал), а так и стоял, накренившись под углом на один бок, а невдалеке распряженные лошади щипали сухую колючую траву.
Черный по-прежнему сидел внутри экипажа, тупо смотря прямо перед собой и даже не изменив позы. Я окликнул его. Безрезультатно. Тогда я помахал рукой прямо у его носа, но глаза этого типа никак не отреагировали на мой жест. Я вздохнул, вытащил у него из-за пояса кольт, выгреб из карманов патроны и попытался отыскать хоть какие-нибудь документы. Таковых не оказалось.
Он умер от разрыва сердца, и уже, вероятно, давно. Причиной тому послужил то ли страх, то ли что-то еще, но я не стал говорить об этом остальным, уже собравшимся на берегу и с нетерпением ожидавшим меня.
Мы перешли реку без приключений, если не считать промоченных в ледяной воде ног, и спрятались среди холмов, когда увидели, что шайены уже подъехали к брошенному дилижансу. Сначала они, на всякий случай, окружили его и обстреляли из трех имевшихся у них ружей, а затем спешились, выволокли тело Черного, раздели его, скальпировали и, привязав к хвосту одной из наших лошадей, бросили на произвол судьбы.
Большинство воинов напялили на себя предметы женского туалета. Прерия пестрела модными шляпками и яркими шейными платками, а тот, кому досталась Ольгина ночная сорочка, гордо расхаживал в ней, стянув под грудью шнурком. В противном случае она неминуемо свалилась бы на землю, поскольку невежественный оболтус принял короткие широкие рукава за штанины. Как выяснилось, не все флаконы с жидкостью для волос разбились: несколько индейцев пили их содержимое прямо из горлышка, и я не без задней мысли стал расспрашивать коммивояжера о возможных последствиях. Тот больше уже не мог торговать своим зельем и сказал правду подкрашенная вода, ничего больше. Его ответ вызвал во мне смешанные чувства.
Вскоре шайены заметили наши следы через реку.
Мы заняли оборону на вершине самого большого холма, закрывая собой Ольгу и маленького Гуса, и распределили оружие. К счастью, копаясь в вещах, мы обнаружили карабин и несколько револьверов. Свой кольт я отдал коммивояжеру, который оказался вовсе не трусом, а себе оставил пушку Черного Карабин достался кучеру, а его напарнику — пара револьверов. У шайенов было лишь три ружья, и я не без основания полагал, что не все они в идеальном состоянии.
Я велел всем беречь патроны и целиться каждому в «своего» врага, из тех, что уже пересекали ледяную кашу реки Когда шайены пустили своих лошадей в галоп, мы дали залп.
Незнакомый тяжелый кольт подвел меня, и пуля лишь срезала белую верхушку орлиного пера, не причинив индейцу никакого вреда. Перч и кучер оказались удачливее: один подстрелил лошадь, а пуля второго пробила руку другому индейцу, и тот с воплем выронил лук.
Этого оказалось достаточно, чтобы поубавить их боевой дух, и они вернулись на свой берег, поглядывая в нашу сторону, но не рискуя приближаться.