— А фермеры и не могут им быть, — сказал Бугор, а затем спросил меня: — В твоих повозках осталось много пороха и пуль?
Я не ответил, поскольку не хотел во все это встревать. Но молчание сошло мне с рук, поскольку все видели, что я готовлю свою речь. Мои слова имели определенный вес, и вовсе не потому, что я водил караваны (шайены об этом вообще ничего не знали, да и не спрашивали), а потому, что я вернулся к ним после того, как у развилки Соломона меня убили Длинные Ножи.
Я думал так: Старая Шкура прожил в прерии больше семидесяти лет. Краснокожие любят свою землю, но не понимают того, что даже самая ветхая хибара бледнолицых связана с ней крепче, чем любой кочевой индеец. Каждый предмет, вросший в землю (например, дерево), становится неотъемлемой ее частью, и наоборот. В Денвере белые ставили не просто дома, а дома на фундаменте, и, даже если они когда-нибудь и уйдут оттуда, эта связь будет еще долго тянуть их назад. Так что же выходит? Белые ближе к земле, а значит, и к природе, чем индейцы?
Даже дикие собаки прерии роют себе постоянные норы… Теперь-то я знаю, каждое живое существо — часть природы, причем в той же мере, что и все прочие, но тогда я был молод и эта кажущаяся разница поразила меня: индейцы полагали себя более «естественными», чем белые, а последние — более «человечными», чем индейцы.
Как бы там ни было, я твердо знал, что шайенский путь, как образ жизни, окончен. Я понял это не здесь, в лагере, а еще в Денвере. Как говорится, истина часто видится издалека. Это все равно, как быть в Китае в то время, когда там изобрели порох, и понять, что каменным замкам и закованным в броню рыцарям, находящимся за тысячи миль от вас, пришел конец.
И когда я произносил свою речь, я имел в виду именно это. Я стоял во весь рост в палатке Буфа, а плечи мои покрывало его лучшее красное одеяло: мы обменялись подарками, и он отдал мне свое самое большое сокровище.
— Братья, — сказал я, — когда я сижу среди вас, я думаю о прекрасной Пыльной реке, у которой был так счастлив в детстве. Помните ли вы, как Маленькая Сова почувствовал во сне запах бобра, приподнял полог типи и убил кроу, пытавшегося украсть его лошадь? А как вернулся Белый Волк со своей долгой войны с ютами? На поясе его висело несметное множество скальпов, и он пел песню, которой его научил орел, когда он лежал раненый в густой высокой траве… Помните ли вы, как чудесно выглядела Розовая Тучка в наряде, украшенном белыми, красными и голубыми полосами? А чистая, вечно холодная вода ручья Безумной Вдовы, что стекает из горных снегов на равнину? Леса там полны лосями и жирными медведями… Я думаю, у Пыльной реки лучше, чем здесь. Я ничего не знаю об этом мирном договоре, но я знаю, что все больше и больше белых людей будут приходить сюда, где разбит наш лагерь, потому что от него рукой подать до белого поселка под названием Денвер и до большого белого города Миссури. Я побывал и там и там и знаю, что они не исчезнут, а, наоборот, будут только расти. А раз так, то земля эта станет все меньше и меньше радовать взоры Людей…
Я перевел дух — совсем непросто долго говорить без соответствующей практики — и продолжил:
— После битвы с Длинными Ножами мне приснился сон. Я летел над этой землей и видел, как там внизу белые строят свои прямоугольные деревянные и каменные жилища, но на севере, у Пыльной реки, взору моему открылась счастливая и сытая жизнь великого народа Людей, сражающегося с кроу и снейками, охотящегося на бизонов и лосей, уводящего вражеских лошадей…
Я сел, и тут заговорил Старая Шкура:
— Я услышал слова самой мудрости. Мы думали участвовать в этом мирном договоре лишь затем, чтобы поддержать наших южных братьев. Черный Котел и Белая Антилопа пойдут туда. Они великие вожди. Я думаю, что арапахо, кайова и снейки тоже явятся для переговоров. Сердце радуется видеть все племена мирно беседующими. Они будут в лучших своих одеждах и приедут на лучших лошадях. Но обсуждать договор — еще не значит подписать его. Великий Белый Отец хочет купить у Людей и других наших братьев земли, где лежит желтый песок. Белый Отец даст всем подарки. Белый вождь форта Бент тоже будет там. Он хороший человек и женат на дочери нашего племени. Я пойду туда и стану говорить о фермерстве, потому что мудрые вожди Черный Котел и Белая Антилопа сказали: все племя Людей должно подумать, не пора ли перестать переносить свои палатки с места на место и где-нибудь осесть… Но сны посылаются нам духами предков, и их нельзя толковать двояко. И то, что Маленький Большой Человек вернулся к нам и рассказал о своем сне, — великий знак.
Как видите, я не подсказал ему ничего нового. Индейцы вовсе не дураки, особенно в том, что касается того, когда и как поступить. Просто мотивы их действий не всегда понятны бледнолицему. Старая Шкура собирался на совет в основном затем, чтобы получить еще одну серебряную медаль и полюбоваться спектаклем с участием вождей всех племен, пытающихся поразить правительственных чиновников богатством своих одеяний и резвостью лошадей. Возможно, он даже подпишет договор, ни на секунду не собираясь возиться с обработкой земли.
Теперь же, по моему предложению, вождь согласился забыть обо всем и вернуться на север. Но я так скажу: он поступил так вовсе не из-за моего «сна», ничуть не бывало! Он просто чертовски хорошо понимал, что я белый и отлично знаю, о чем говорю, описывая ситуацию в Канзасе и Колорадо.
Они все это понимали, и если вы еще раз вспомните созданный ими миф о Маленьком Большом Человеке, то поймете, что я имею в виду. Дело было совсем не во мне лично, просто раз уж во мне признали его, то я и должен поступать соответственно. Сделай я что-то противоречащее легенде, и все бы немедленно заявили, что я — не Маленький Большой Человек, а ловкий самозванец. Герои индейцев непреклонны и не умеют лгать. Да, конечно, те, кто знает о деньгах и колесе, имеют более гибкие представления о героизме…
После нашей долгой беседы в типи Буфа вошел мой «брат» Маленький Конь, одетый как шайенская скво, и развлек нас очаровательным пением и танцем. Я искренне порадовался за него: молодой хееманех добился несомненных успехов.
Ночевал я в палатке Старой Шкуры, а на следующее утро встретил еще одного старого друга. Возвращаясь после утреннего туалета с маленького ручейка, протекавшего неподалеку, я увидел индейца, который был либо слеп, либо нарочно шел, цепляясь за все колючие кусты и кактусы. Приглядевшись, я понял, что последнее наиболее вероятно, поскольку даже слепому не под силу не пропустить ни одного препятствия. Так он достиг ручья, где принялся мыться, но не водой, а жидкой грязью.
Я сразу же узнал Маленького Медведя и, когда он закончил свое необычное омовение, подошел к нему и поздоровался. Я не знал, продолжает ли он считать себя моим врагом, так как сам давно уже не думал об этом.