— Спасибо, солнышко. Ты не голодна? Может, съешь бутерброд, а потом уже пойдешь в школу?
— Ты же знаешь, что меня не впустят после первого колокола.
— Это так говорят, — хихикнув, сообщила мать. — Но если ты найдешь способ пробраться внутрь, то тебя уже никто не выгонит.
Эйверил изумленно на нее уставилась. Потом в каком-то уголке сознания у нее что-то забрезжило; Эйверил уцепилась за краешек мысли, и та стала отчетливее. Ее мать отказалась от всех знаний, которые можно приобрести в Оглесби, от всего, что они несли с собой, — и все это ради рождения Эйверил и заботы о ней. А теперь это невероятное имя…
Девушка набрала воздуху в грудь и прошептала:
— Я его не пропустила.
— Что? — переспросила мать, которая чуть ли не с головой забралась в холодильник и что-то искала среди банок.
— Мое именование. Ты только что дала мне имя.
Мать повернулась. В руках у нее были майонез, горчица, маринованные огурцы, холодное мясо и пучок латук-салата.
— Что-что, солнышко? Я не расслышала.
— Да так, ничего особенного, — отозвалась Эйверил и собрала все силы, чтобы выговорить слова самого трудного и ужасного заклинания: — Я присмотрю за Феликсом до вечера, если ты хочешь куда-нибудь сходить.
Это мать расслышала отлично.
Элизабет Хэнд
«Жена Зимы»
Элизабет Хэнд, один из самых уважаемых писателей своего поколения, получила одновременно премию «Небьюла» и Всемирную премию фэнтези за книгу «Last Summer at Mars Hill». Хэнд не раз была финалисткой Всемирной премии фэнтези. Ее перу принадлежат романы «Winterlong», «Aestival Tide», «Icarus Descending», «Image of Support», «Walking the Moon», «Glimmering», «Black Light». Хэнд написала множество романов из цикла «Звездные войны», в том числе «Maze of Deception», «Hunted», «A New Treat», «Pursuit». Ею созданы новеллизации таких фильмов, как «Twelve Monkeys» («Двенадцать обезьян»), «Anna and the King» («Анна и король»), «Cat-woman» («Женщина-кошка»).
Элизабет Хэнд живет вместе со своей семьей в Линкольнвилле, штат Мэн.
В своем рассказе, от которого бросает в дрожь — и вполне обоснованно, — автор показывает, что случается, когда деньги, влияние и новомодные технические приспособления вступают в конфликт с древней магией. Старой, медленной, холодной и непоколебимой, как камень.
Полное имя Зимы звучит как Родерик Гейл Зима. Но все в округе Пэсвегас — а не только те, кто с ним лично знаком, — зовут его просто Зима. Прежде он жил в старом школьном автобусе, который стоял на дороге за нашим домом, и моя мать часто мне рассказывала, что, когда она только переехала сюда, Зима ее пугал до потери сознания. Собственно, ее пугал даже не лично он — к тому времени она его ни разу не видела. Пугал сам факт, что вот этот старый школьный автобус торчит среди леса, и из трубы идет дым, и огромные груды наколотых дров вокруг, и вагонетки, и краны, и всякое тяжелое оборудование, а летом — цепи и тому подобные штуки, а на вырубке со здоровенного шеста — мать говорила, он смахивал на виселицу — свисает олень и мертвые койоты, и на снегу кровь, а однажды там торчала огромная кабанья голова с клыками — мать утверждала, что это было даже страшнее, чем койоты. Вообще-то, если подумать, звучит это все достаточно неприятно, так что трудно ее упрекать за то, что она от него шарахалась. Сейчас это даже забавно, поскольку они с Зимой лучшие друзья, хотя это значит не так много, как в других местах, вроде Чикаго, откуда мать приехала, потому что, я думаю, в Шейкер-Харборе всякий считает, что Зима — его друг.
Кстати, этот школьный автобус внутри был довольно неплох.
Род Зимы проживал в Шейкер-Харборе на протяжении шести поколений, да и корни его где-то тут, в штате Мэн.
«Во мне кровь пассамакводов, — так говорит Зима, — Если я куда-то перееду отсюда — я растаю».
Хотя он не похож на индейца; мать считает, что если в нем и вправду есть индейская кровь, то сильно разбавленная. Зима очень высокий и тощий — не болезненно тощий, а сухопарый и мускулистый, и ссутуленный, потому что ему много лет приходилось пригибаться, ныряя в дверь этого школьного автобуса. Он всегда носит бейсболку с надписью «Лесхоз Зимы», и я помню, каким для меня было потрясением, когда я однажды увидел его на собрании жителей города без этой бейсболки, и оказалось, что он почти лысый. Он охотится и сам разделывает оленей, но не ест их — он рассказывал, что вырос в нищете, в хижине, где даже не было деревянного пола, только утоптанная земля, и что в его семье ели все, что удавалось добыть охотой, включая змей, скунсов и каймановых черепах. Поэтому он всю добычу отдает, а когда его кто-нибудь нанимает забить домашнюю скотину и дает свежее мясо, он и его отдает тоже.
Именно так мать с ним и встретилась, в ту свою первую зиму, пятнадцать лет назад, когда она поселилась здесь одна, беременная мною. Была сильная метель, мать выглянула в окно и увидела, что какой-то высокий мужчина топает через снег и несет большой бумажный пакет.
— Вы вегетарианка? — спросил он, когда мама открыла дверь, — Все говорят, что тут живет леди, которая ждет ребенка, и что она вегетарианка. Но по-моему, вы не похожи на вегетарианку.
Мама сказала, что нет, она не вегетарианка, она дипломированный терапевт-массажист.
— Ладно, что бы эта хрень ни значила, — ответил Зима, — Можно, я войду? Боже мой! Это у вас буржуйка такая?
Понимаете, моя мать забеременела от донора спермы. Она все распланировала: как она переедет на север, как родит ребенка и вырастит его сама, как будет жить в близости с природой, работать терапевтом-массажистом, развешивать кристаллы по окнам, и от них будет идти хорошая энергия, и вообще все будет здорово. Возможно, так бы и было, если бы она переехала куда-нибудь в Хантингтон-Бич или даже в Бостон, где потеплее и где есть хорошие скейт-парки. Здесь же до ближайшего скейт-парка два часа езды, и снег лежит с ноября и до конца мая. А весной даже по дорогам на скейте не проедешь, потому что дороги тут фунтовые и рытвины на них такие, что в них впору селиться. А вот на сноубордах тут кататься здорово, особенно с тех пор, как Зима разрешил нам прыгать прямо за его домом.
Но это все было задолго до катания на сноубордах, еще накануне моего появления. Мама жила в крохотном двухкомнатном домике без водопровода и уборной, с древней дровяной плитой, которую тут называют буржуйкой; выглядела печка неплохо, только почти не грела, и из трубы то и дело бил факел. Собственно, Зима про маму узнал следующим образом: после визита к ней пожарного-добровольца в шейкер-харборском универмаге все только и говорили, что про чокнутую леди, которая купила у Мартина Вида его развалюшку. Судачили, что она ждет ребенка и то ли замерзнет до смерти, толи спалит домишко — не исключено, что и то и другое вместе, — и что, может, туда ей и дорога, только вот младенца жалко, он тогда тоже околеет или сгорит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});