раз спросить, – нервно закусила губу она. – Все это как в сказке.
– Что?
– Вам правда больше ничего не нужно? – посмотрела она на меня. – Просто, чтобы мы там жили с детьми, смотрели за домом и открывали всем незнакомцам, кто постучится?
– Точно, – улыбаясь, ответила я. – Просто откройте дверь, выясните, кто это, и дайте мне знать.
– Я не понимаю. Вы дали нам жилье.
Ее глаза наполнились слезами.
– И не надо понимать, – ответила я.
У меня не было желания рассказывать ей о моем отчаянии или основной причине.
– Просто делайте, как прошу, пожалуйста.
Стратегия была безнадежной, дорогостоящей, но ничего лучшего я не придумала. Может, когда-нибудь либо Лорин, либо фрау Шуртер объявятся там. Это было все, что я могла сделать.
На другое утро после возвращения в Рио я обратила внимание на заклеенное обоями зеркало в ванной. Во мне что-то перевернулось.
Мне все еще не хватало Шарля, словно отрезанной конечности, но теперь во мне было что-то еще. Наклонившись вперед, я попыталась сорвать обои с краев, но не тут-то было.
«Ничто не вечно», – подумала я, залезая на мраморную столешницу и сдирая обои с зеркала мокрой губкой.
Я не спрашивала, как рядом оказалась Граса, но когда она просунула в дверь голову, то тут же исчезла и вернулась с двумя ножами и набором для мытья окон. Мы работали молча, отмачивая и сдирая бумагу, и не остановились, пока зеркало не появилось полностью, и я впервые за три года тщательно себя рассмотрела.
Из зеркала на меня смотрела взрослая похудевшая женщина с уверенным умным лицом и с надеждой в глазах.
Глава 16. Подводка для глаз
Макияж я начинаю и заканчиваю подводкой глаз. На самом деле я даже не считаю подчеркивание контура глаз макияжем. Просто делаю глаза выразительнее.
Женщины научились этому давным-давно. Современные египтянки красят глаза, как их праматери во времена пирамид и фараонов. Когда Мэри Куант поразила мир в 1960-х – она следом за Диором запустила в оборот новый облик, – я резко расширила подводку вокруг глаз. В те дни я красилась черным карандашом и цветными, предпочитая сочетать цвета либо вокруг контура глаз, либо под ресницами, в зависимости от придуманного образа. Даже оставаясь дома, я проводила стрелку над ресницами. Но в день похорон и после глаза оттенялись темными кругами горя, словно на лице была маска. Снова подводить глаза я стала, только содрав обои с зеркала в ванной.
* * *
Бизнес научил меня, что самые рискованные предприятия бывают самыми прибыльными. В сентябре 1963 года, через два года после поездки в Санкт-Галлен, мне позвонили. Сквозь треск и помехи связи послышался голос фрау Вегелин.
– Фрау Дюмаре, – сообщила она звенящим голосом, – он пришел.
– Кто?
У меня заколотилось сердце. Лорину должно быть девятнадцать. Неужели он меня ищет?
– Молодой человек, – продолжила фрау Вегелин.
– Он назвал имя?
– Он что-то сказал про Лорина.
Я стиснула трубку.
– Сколько ему лет? Это Лорин?
– Ему двадцать пять. Его зовут Дов. Он из Израиля. Он хочет с вами поговорить. Сказал что-то о профессоре.
Она передала трубку молодому израильтянину. После совершенно нелепого разговора я установила, что это родственник профессора Гольдфарба. Молодой человек учился в Цюрихе, и профессор попросил его узнать, что случилось с мальчиком по имени Лорин, который жил с Шуртерами. На следующий день Граса упаковала мои чемоданы и проводила в аэропорт Галеан.
Через день в Иерусалиме, чувствуя себя совершенно разбитой, в полубессознательном состоянии после перелета через океан, я стучалась в квартиру на холме. Дверь открыла маленькая девочка. Вскоре на пороге появился сухопарый седовласый мужчина и оцепенел, крепко сжимая побелевшими пальцами дверь.
– Saba[33], – на гортанном языке обратилась к нему девочка.
Он наклонился, что-то ей прошептал, и она исчезла в квартире.
– Профессор?
В последний раз мы виделись, когда ему не было и пятидесяти, теперь же он состарился, ему было около семидесяти. Время его не пощадило.
Он просто уставился на меня. В его суровом выражении лица не было ни капли тепла. И даже не поздоровался. Мы стояли по обе стороны порога, и мое волнение улетучилось, словно дым.
– Я проделала долгий путь, чтобы увидеть вас, профессор, – наконец сказала я.
– Полагаю, я должен пригласить вас войти.
Он говорил бесстрастно, словно с продавцом в магазине в Санкт-Галлене.
Когда двадцать лет назад я, замерзшая, в отчаянии появилась в университете, он привел меня к себе в дом и согрел молоком с медом.
На этот раз он повел меня в кабинет и сел за стол, молча указав пальцем на стул. Я сняла стопку книг и положила их на ковер. Прежде чем опуститься на потертое полотняное сиденье, где лежали книги, я засомневалась, не опасно ли на него садиться.
Я заинтригованно огляделась. Если бы я приняла его предложение, может, таким бы сейчас был мой дом. Квартирка была маленькой, но на симпатичной, обсаженной деревьями улочке с видом на каменистые холмы, простирающиеся к морю. Он создал себе новую жизнь, если предположить, что маленькая девчушка была его внучкой или дочкой. Это радовало. Только я бы никогда не позволила ему ни так жить, ни так выглядеть. Он сильно похудел, одежда на нем болталась, не скрывая угловатой фигуры. Такой же худой, как когда мы впервые встретились. Волосы и длинная борода, прикрывавшая потертый ворот, поседели, пиджак протерся. Такими я и представляла старых профессоров, но не знакомого мне человека.
– Итак, Роза Кусштатчер, что привело вас сюда?
– Я… Теперь моя фамилия Дюмаре. Я давно замужем.
– Замужем, – он повернул на столе бумаги. – Сколько детей?
На меня он не смотрел.
– Муж умер. Я вдова. Детей у нас не было.
– Понятно, – ответил он, впервые подняв глаза. – Одна живете?
Я бы не смогла объяснить свои отношения с Грасой, поэтому просто сказала:
– Да.
Он кивнул, и я чувствовала его оценивающий взгляд.
– Выглядите хорошо, будто чего-то добились в жизни.
– Добилась, – подтвердила я. – У меня свой дом моды. Не только одежда, но и косметика, парфюм и ювелирные украшения. В Бразилии, – спохватившись, добавила я.
– По-моему, вы хотели открыть мастерскую, так, по крайней мере, писали в письме. Ида Шуртер пыталась мне объяснить. Хотели чего-то в жизни достичь и вернуться за Лорином?
– Так я планировала.
– И лишь потому, что я предложил вам дом и отца для ребенка?
Я помнила, что мне предлагалось нечто большее, но знала, что для такого ответа нужно улучить подходящий момент, а так, в общем, не стоило.
– Вовсе нет, – заметила я, тщательно подбирая слова, –