Мы лежим в темноте. Смуглая кожа любимого мужчины блестит в лунном свете. Он такой же взмокший, как я. Дышит тяжело.
— Я хочу быть матерью твоих детей, — шепчу, рисуя пальцем новые завитки рядом с его татуировками.
— Будешь, — кивает он. — В другом месте, в другой жизни.
— Я хочу сейчас.
Женское упрямство не даёт принимать успокоительные обещания. Мужчинам легче. Они путешествуют по другим мирам и тем сыты. А я рождена пропускать через тело новые души. Втягивать в себя вселенную-ребёнка, носить в утробе. Лелеять, как самый драгоценный цветок. И отпускать из тела с его первым криком.
— Я хочу!
— Я не отдам тебя замуж за другого, — Дарга злится. Высокий лоб прорезают глубокие морщины. — Мы уже объявили перед племенем, что ты саяр-та. Что ты отказываешься продолжать род. Вождь принял, шаманы других племён приняли. Я не могу быть отцом наших детей, мне нельзя.
“Пойдём туда, где можно”, — застревает на языке.
Мы обсуждали побег. Его не будет. Я нужна в грядущей войне. Нужна здесь.
— Я мёртв, принцесса, — тихо говорит Дарга, поглаживая пальцами мой подбородок. — Лежу в деревянной колоде. В земле. Во льду. Мы уже никуда не уйдём. Прости, что мало помогаю. Душа спит. Я — лишь маленький её осколок. Тебе нужен живой. Я — тень. Хочу многого, но всё, что могу — являться тебе во сне и рассказывать, как сильно люблю.
Темнота становится душной. Каждый вдох отдаётся болью в груди. Дарга уходит. Растворяется там, где обитают мёртвые.
— Подожди! — тянусь за ним. — Я устала. Я запуталась. Драконы, ведьмы, Линней, клан Смерти. И ты ничего не помнишь.
Он молчит. Медленно достаёт из темноты узкую ленту и долго завязывает себе глаза.
— Я не вижу, — слёзы душат меня. — Я не вижу выхода.
— Шаману глаза не нужны, — улыбается он, поправляя повязку. — Великому шаману они не нужны тем более.
Дарга всё дальше. Его будто тянет кто-то. Но за мгновение, как тьма станет абсолютной, мне разрешают увидеть тонкий серебристый след под его ногами. И звучит голос:
— Ты забыла, кто ты. Что умеешь. Ты забыла, но дар никуда не делся.
Меня выбрасывает в реальность. За окном утро, щебечут птицы. Скоро придёт служанка, чтобы помочь одеться. Я проиграла в споре с Анри одно свидание. Хозяин дома назначил его в оранжерее. И теперь я знала, в чьём теле воплотилась душа Дарги.
Знала ещё три недели назад. Но потом была шаманка, Линней в роли щита, и я сбилась. Нужно вернуться? Подойти к Франко Гвидичи, опустить глаза в пол и робко выговорить: “Я согласна на помолвку?”
Нет, что-то внутри протестовало. Обида за похищение, двухнедельное безразличие и наглую Вивьен? Вряд ли. Когда на особняк Делири напали дикие ведьмы, я всеми силами рвалась к жениху. В итоге реальность в лице Кеннета Делири жёстко взбрыкнула. У шаманов так бывает, когда внутреннее сопротивление прорывается наружу. В этот всплеск, как в воронку, затягивает всех, кто рядом. Вот почему я не рада, что Дарга показал себя. Думая на Линнея, до потолка прыгала. Но стоило чаше весов качнуться обратно в сторону слепого мага, и я приуныла. Чем он опасен? От чего меня пытается защитить собственное подсознание?
“Ваш путь никто не выстилал цветами, — вмешалась в мысли принцесса. — Ты умерла раньше срока, Дарга пошёл за тобой. Твоя душа помнит ту боль. Она боится повторения. Мне нечем тебя успокоить. Лёгкого счастья у вас и теперь не будет”.
Я грустно улыбнулась в пустоту. Да, в таких обстоятельствах сопротивление казалось логичным. Переводя на простой человеческий язык, это как выбирать, вернуться ли к бывшему мужу, с которым тяжело жили, или искать новую любовь. Сердце ещё с бывшим, да, но ты помнишь, сколько всего было. Сидишь и против воли прикидываешь: “А оно мне надо?”
Была бы я мудрой рассудительной женщиной, осталась бы с Линнеем. Он замечательный. Добрый, заботливый, и ради меня готов на всё. Но сердце там, на плато Укок. С шаманом-воином. Бессалийским магом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Госпожа, — радостно пропела служанка, открывая дверь. — Хозяину не терпится, завтрак будут подавать в оранжерее. Давайте наряжаться.
Я вздохнула и покорно встала с кровати. В оранжерее душно, платье приготовили совсем лёгкое. Открытые плечи, глубокий вырез и всего одна нижняя юбка. Ткань — бледно-голубой батист с вышивкой. Обмётанные через край квадратные дырочки. Я вслух поблагодарила предусмотрительную девушку. Соблазнить Франко неземной красотой не получится, так я хотя бы в обморок не упаду от жары.
— А что на завтрак?
— Хозяин велел у вас спросить, — испуганно хлопнула глазами Тамила. — Ой, простите! Я совсем забыла. На кухне с меня шкуру спустят. Надо бежать!
— Не спеши, — я подобрала юбки, бросив последний взгляд на отражение в зеркале. — Вместе пойдём. Блины жарить. Древнее, особо почитаемое блюдо кочевников. Рецепта нет, ингредиенты подбираются “на глаз”.
Тамила вытаращилась на меня, открыв рот. В Бессалии богатые лины никогда сами не готовили. Они на кухне вообще не появлялись, предпочитая передавать указания через слуг. Но шестерёнки в девичьей голове провернулись быстро.
— О, — обрадовалась она. — Конечно. Лину Гвидичи будет приятно отведать кухню вашего народа. Только фартук вам найдём побольше. И чепец.
Я не возражала. Пусть упаковывают меня, чтобы не забрызгала жиром дорогое платье, и считают, что в войне с Вивьен я пустила в ход кулинарные войска. “Путь к сердцу мужчины лежит через желудок”, ага. Женская мудрость интернациональна.
Примерно через час на стол в оранжерею унесли три подноса с готовым завтраком. Блины с маслом, мёдом, рубленым мясом и красной икрой. Хвала местным богам, прислуга была из Клана Смерти. Там, в отличии от континентальной Бессалии, морепродукты уважали. Попробовав маленький обрывок блина с ложкой икры, главная повариха блаженно закатила глаза.
— Дык, — выразила я эмоции на чистом русском. — Знаем, что делаем.
Провожать меня в оранжерею вышел сам Анри. Благосклонно окинул взглядом платье, расшаркался со всей возможной для него галантностью и отправился открывать двери.
Сердце тревожно заколотилось. Разбираться в своих чувствах всегда было непросто, а моя ситуация напоминала паззл из трёх тысяч частей. Франко хоть что-то ко мне чувствовал или всецело доверял пророчеству? А будет чувствовать, когда в нём проснётся память Дарги? А я? Можно ли считать первую вспышку влюблённости в старшего Гвидичи голосом души или я её себе придумала так же, как страсть к Линнею. Её ветром сдуло, стоило услышать, что он не Дарга. Что сейчас будет? Кому верить? Разуму или реакциям тела?
— Сюда, пожалуйста, — Анри открыл стеклянную дверь оранжереи.
На меня обрушился густой запах цветов, травы и мокрой после полива земли. Пения птиц не хватало. Зато бабочки порхали и жужжали деловитые пчёлы.
— Хозяину нравится тут бывать, — вполголоса рассказывал помощник Франко, помогая не заблудиться в зелёном лабиринте. — Единственное место, где по запаху понятно, что рядом. Рисунки эссенцией — немного не то. Каждый листик кисточкой не обмажешь. А тут слева орхидеи, справа гиацинты, впереди астры, чайные розы. Коллекция большая. Есть диковинки со всех уголков мира.
Я, к стыду своему, особо не приглядывалась. От пёстрого мгноцветия кружилась голова. И за следующим поворотом окончательно стало не до лиан и кустов. В плетёном кресле сидел, положив нога на ногу, Франко Гвидичи.
Нервничал. Комкал в руках салфетку. Нарядился ещё тщательнее, чем я. Льняные брюки только выглядели домашними. Простота ткани компенсировалась сложным кроем. А белая рубашка была дороже моего платья.
— Тёмных ночей, лин Гвидичи, — поздоровалась я, вспомнив обещание больше говорить. — Простите, что вторглась в тонкий букет ароматов оранжереи своими блинами.
— Горю желанием их попробовать, — слепой маг встал из кресла и протянул мне руку.
Ошибся на полметра, но я мгновенно встала на нужное место и вложила пальцы в его ладонь.