Она медленно просыпалась. Почувствовала его дыхание, тепло его тела. Их глаза встретились, многое сказали друг другу. Он поцеловал ее, и она обняла его за шею.
– Маркус, – задыхаясь прошептала она. – Маркус…
Он скользнул рукой по ее бедру.
– Люби меня, Кэт.
По ее телу пробежала дрожь.
– Это неправильно, – шепнула она.
– Между нами не может быть никаких «правильно» или «неправильно». После всего, что было.
Ощутив на себе тяжесть его тела, она глухо застонала в каком-то животном возбуждении, но потом собственная вспыхнувшая страсть заслонила в ней непривычное чувство рабской покорности.
Когда он, совершенно обессиленный, откатился на край кровати, Катрин разразилась слезами. Маркус, кажется, понял, что явилось причиной ее слез, но не стал ни утешать ее, ни давать ложных обещаний.
– С нынешнего дня все будет, как я скажу, – только и сказал он и принялся одеваться.
21
– Расскажи мне об Эль Гранде.
Прежде чем приступить к рассказу, Катрин положила на колени белую льняную салфетку.
Прошло три дня с той ночи, когда Маркус узнал, кто она на самом деле. Они были в Лондоне, в его доме на Кавендиш-сквер, и собирались позавтракать и ехать в Марстонское аббатство на встречу с Эль Гранде.
Она намазала джемом ломтик хлеба и ответила:
– Я уже рассказала тебе все, что знаю.
– Расскажи еще раз.
Катрин понимала, что он делает это не с тем, чтобы разозлить ее. Это повторялось всякий раз, как она что-нибудь рассказывала, потому что, повторяя рассказ, она вспоминала какие-то детали, упущенные прежде. Конечно, это было не слишком приятно, заставляло нервничать и думать, что Маркус пытается таким образом выведать нечто, что она хочет утаить. Ей не хотелось рассказывать о майоре Карузерсе и о том, что она посылала донесения в разведку. Во всяком случае, это, как ей казалось, касается только ее и Эль Гранде.
Когда Катрин рассказала о лампе, разбитой на лестнице в башне, он тут же понял, что она в свое время умолчала об этом, потому что подозревала его. Маркус заставил ее рассказывать об этом случае раз десять, пока в конце концов не отбросил мысль, что тут замешан кто-либо из его семьи или слуг. В его присутствии Пенн велел одному из слуг смазать двери как раз перед тем несчастным случаем. С другой стороны, кто-то чужой мог легко украсть ливрею прислуги, проникнуть во двор замка и осуществить свой черный замысел.
Все было так запутанно, сложно. Непонятно даже, что делать с их браком. Она не могла вечно выступать в роли Каталины, ей хотелось снова стать собой, но прежде им нужно было придумать какую-нибудь историю, чтобы как-то объяснить его семье и всем остальным исчезновение Каталины. Все эти проблемы не мешали Маркусу при каждом удобном случае пользоваться своим супружеским правом. Все ночи проходили в каком-то чувственном забытьи, а дни – в ожидании ночи.
– Тебя что-то беспокоит? – спросил Маркус.
Она согнала с лица хмурое выражение.
– Что ты хочешь услышать?
Он внимательно посмотрел на нее.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Почему я должна чувствовать себя плохо? – Когда он посмотрел на нее с всегдашним своим прищуром, она нетерпеливо сказала: – Я прекрасно себя чувствую, Маркус. Правда. Ну, так о чем тебе рассказать?
– Расскажи о прежней жизни Эль Гранде.
Она начала, как затверженный урок:
– Он был младшим сыном маркиза де Вера Эль Гранде и, как младший сын, был обязан посвятить себя церкви. Подобный обычай нередок даже в английских семьях. Старший сын наследует титул и поместье, средний – идет в армию, а младшие – или становятся священниками, или зарабатывают на жизнь чем могут.
– К моей семье это не относится, – заметил Маркус, отрезая себе ветчины.
– Только на первый взгляд.
Маркус удивленно поднял бровь:
– Что ты имеешь в виду?
– То, что твоя семья… – Она замолчала, вспомнив их ссору, когда он застал ее за писанием статьи и ему показалось, что она пишет о пагубной привычке Пенна. – Неважно, – запнувшись ответила она.
– Нет, продолжай, Катрин. Мне интересно знать, что ты думаешь.
– Я только хотела сказать, что твои родные ничего не видят, кроме Ротема, – неуверенно начала Катрин. – Не помешало бы им расширить свой кругозор.
Мгновение он смотрел на нее, потом откинулся на спинку кресла.
– Отлично. Продолжай. Что ты предлагаешь?
– Ну, – сказала она осторожно, – на твоем месте я привезла бы их в Лондон, представила обществу. Особенно мачеху и сестру. Необходимо, чтобы Саманта какое-то время проводила в Лондоне, как другие девушки ее возраста. Война кончилась, и Тристаму полезно будет отправиться в большое путешествие после того, как он окончит университет.
– Ты забыла о Пенне.
– Что до Пенна, то я не знаю, что и предложить. Может, ему стоит поехать с Дэвидом в Ирландию и помочь ему управлять поместьем… Кое-чего я не совсем понимаю, – сказала она после паузы, внимательно взглянув на него. – По-моему, очень грустно, что ты не близок с ним, с твоим единственным кузеном, он для тебя так – просто знакомый. Ты никогда не упоминаешь о его отце, который тебе все-таки родной дядя.
– Ты права, – улыбнулся Маркус, – но, как я уже говорил, в нашей семье каждый сам по себе. Я знаю, что отец ездил раз в несколько лет навестить брата, иногда и дядя приезжал с Дэвидом в Англию, но я это помню смутно. – Он с любопытством взглянул на нее. – Почему семья столько значит для тебя, Кэт? А как твоя семья? Что у вас произошло?
Глаза у нее неожиданно вспыхнули, и она опустила голову.
– Я скажу тебе, что у нас произошло. Я всегда считала, что стою на твердой земле, а оказалось – подо мной тонкий лед.
Она не знала, отчего глаза вдруг наполнились слезами. Может, потому, что в последние дни ей все время хотелось плакать. Чуть что, и глаза уже на мокром месте.
– Продолжай.
Катрин вытерла слезы и начала рассказывать:
– Мне было двенадцать, когда мама простудилась и заболела. Я не отнеслась к этому серьезно. Не приходило в голову, что она может не выздороветь, ведь это была всего лишь простуда. Однажды я, как обычно, легла спать, а когда проснулась, моя жизнь круто изменилась.
– Ночью мама умерла? – сочувственно спросил Маркус.
Она кивнула.
– Я так и не поняла, что произошло с нами после этого. Знаю только, что мы перестали быть единой семьей. Отец запил. К нам переехала тетя и занялась нашим воспитанием. Больше в нашем доме не было счастья.
– Отец сильно пил?
– Он был запойным пьяницей, – откровенно призналась Катрин.
– Но он все-таки справился с собой, бросил пить?
Она кивнула.
– Умерла его пациентка, и он решил, что по его вине. После этого он не брал в рот ни капли.