Читать интересную книгу Большая восьмерка: цена вхождения - Анатолий Уткин

На следующий день, 15 мая 1990 г. в Москве государственный секретарь Бейкер встретился с Шеварднадзе. Стоял милый московский май, но Бейкеру знаменитый особняк на Спиридоновке — некогда резиденция наркома Молотова — казался мрачной имитацией Средневековья. Этот самый май уже принес фактическое отделение от СССР Эстонии и Латвии, и Горбачеву никак не удалось остановить это движение — даже за счет обещаний «непрочных» связей этих государств с Советским Союзом.

Американцев волновало одно: повернет ли Горбачев назад? Шеварднадзе убеждал Бейкера, что нет. Горбачев привязан к своей перестройке, ему нет пути назад. Американцы обратили внимание на новую мантру Горбачева: «Регулируемая рыночная экономика». Своего рода гибрид между рыночной экономикой и социалистической системой. Советский Союз, сказал министр, нуждается в 20 млрд. долл. кредитов. Бейкер сделал все возможное, чтобы не зародить у Шеварднадзе немотивированных ожиданий. На США можно рассчитывать только в плане экспертизы и технического сотрудничества.

Обедали у грузинского скульптора, присоединился Примаков. Шеварднадзе говорил о своей усталости и возможности своего ухода из МИДа. Бейкер воспринял Примакова как возможного преемника. Бейкер рассказал присутствующим об удовлетворенности Горбачева беседой с Прунскене. Чтобы вдохнуть новые надежды в этих странных русских, Бейкер махал морковкой торгового соглашения с США.

А Горбачев на тропе к историческому забытью в родной стране продвигался к своему Рубикону, к своему Стиксу: «Я думаю, что требование независимости прибалтов — это их ошибка, но мы не собираемся предотвращать ее»270. При этом Горбачев указал на письма со всего Советского Союза, требующие остановить сецессию и защитить права русских в Прибалтике. Сам же Горбачев уже далек от таких эмоций. Он только с горечью указал, что президент США никогда не позволит ни одному из пятидесяти штатов выйти из Союза, созданного Франклином и Вашингтоном и восстановленного Авраамом Линкольном. И альтернативой всегда будет гражданская война — об этом со всей ясностью напоминает мраморный монумент Линкольна в столице. Что же остается ему, Горбачеву?

На переговорах 18 мая 1990 г. у советского президента к Горбачеву, Шеварднадзе и Ахромееву присоединились Примаков и генерал Бранислав Омеличев, быстро занимавший положение второго военного авторитета в СССР. У Бейкера сложилось впечатление, что Омеличев наблюдал за тем, чтобы «щедрый» Горбачев не сделал неблагодарным американцам очередных уступок Возможность проверить эту гипотезу возникла довольно быстро. Речь шла о запускаемой с бомбардировщиков крылатой ракете «Спокойная радуга». Американцы попытались ограничиться малыми уступками.

Это была примечательная встреча. Строго говоря, американцы о ней не могли и мечтать. Советская сторона сделала во время ее основные возможные уступки, начиная с того, что касалось вопроса о крылатых ракетах. Но все уступки не мог сделать даже Горбачев, подпираемый жаждой крупного внешнеполитического успеха («успехом» Горбачев считал все, что попадало на первые полосы мировой прессы). Все же Стратегические наступательные вооружения были прерогативой высшей военной касты страны. Возможно, Горбачев «спинным хребтом» ощутил, что не сделает всех уступок до майской встречи с президентом Бушем. Советская сторона предложила ориентироваться на наличие 760 крылатых ракет морского базирования. «Вместо того, чтобы с благодарностью принять щедрые советские предложения, американские переговорщики, с ободрения Вашингтона, в лучших бюрократических традициях жесткого торга настаивали на признании различия между новыми советскими предложениями (760 ракет) и американскими предложениями относительно 1000 ракет… Так был найден «общеприемлемый» предел в 880 ракет, и советские переговорщики — находящиеся под давлением приказа найти общеприемлемое решение — не могли сделать ничего другого, как капитулировать. Это один из многих примеров, на которые советские военные и гражданские специалисты указывают с горечью, как на примеры односторонних советских уступок на пути к Договору СНВ. И они правы»271.

Соединенные Штаты также настаивали на подобных односторонних уступках СССР по крылатым ракетам воздушного базирования, чтобы вывести из-под действия договора вышеупомянутые неядерные крылатые ракеты «Тихая радуга». Подчеркнем: эти уступки Горбачев выбивал из своих военных сам на финальных, предшествующих встрече на высшем уровне встречах в Москве 18–19 мая 1990 года. Эти уступки вызвали отчаянное противодействие советских военных, что даже отложило отлет Бейкера в Вашингтон272. Бейкер настаивал на том, что новую американскую ракету следует исключить из калькуляции Договора по стратегическим наступательным вооружениям. Тогда путь к дальнйшим встречам открыт. Горбачев воскликнул «Договорились!» и с чувством пожал руку Бейкеру.

Но в отличие от прежних лет, военное противодействие фантастическим идеям Горбачева в военной отрасли росло. Год с лишним уже длились переговоры по стратегическим вооружениям. В последний день своего февральского (1990) пребывания в Москве госсекретарь Бейкер нашел советскую делегацию во главе с маршалом Ахромеевым менее расположенной к желаемому Соединенными Штатами компромиссу, касающемуся невключения в договор крылатых ракет морского и воздушного базирования. И, когда американские дипломаты прибыли на Спиридоновку для фиксации договоренности, советская сторона уже выдвинула свои ограничительные оговорки (запрет на модернизацию и превращение обычной боеголовки в ядерную). Бейкер бросился к Шеварднадзе. Тот попросил дать описание технических возможностей «Тихой радуги». Бейкер сказал, что даст описание технических возможностей «Радуги», но не даст никаких обещаний на будущее.

На следующий день Бейкер уладил весь процесс договоренности и вылетел в Вашингтон. Журналистам он говорил, что виновником задержки является Горбачев, но в частном порядке он обвинял советских военных специалистов, оказывающих давление на советского президента.

Справедливость вершилась своеобразно. Каждая сдача позиций Горбачевым сокращала шагреневую кожу его влияния, популярности и власти. Словно по сюжетам великих греческих драматургов тень Немезиды вставала за Горбачевым. 29 мая, накануне отбытия Горбачева в Вашингтон, Борис Ельцин был избран Председателем Верховного Совета Российской Федерации. Горбачев не приложил необходимых усилий для победы своего ставленника, всей душой он был уже с «другом Джорджем». Это его и погубило. Теперь во всех своих внешнеполитических эскападах Горбачев был вынужден оглядываться на внутреннюю арену, все менее благожелательную по отношению к нему. Заметим, что только после подавления консервативного восстания на Двадцать восьмом съезде Коммунистической партии Советского Союза в июле 1990 года Горбачев оказался в состоянии принять западные требования в отношении объединения Германии и пойти еще дальше — подписать договор о сокращении обычных вооруженных сил и вооружений в Европе.

На пути к объединению Германии

Вставала угроза полного изменения баланса сил в Европе — особенно если объединенная Европа останется в рядах НАТО. В Советском Союзе возникло мощное течение сил, обеспокоенное отходом Восточной Европы от Советской России. Оно впервые создало ощутимую оппозицию внешней политике Горбачева, основанной на «новом мышлении». Заместитель Громыко Корниенко, ведущий советский германист Валентин Фалин, его заместитель в секретариате ЦК Николай Португалов — все требовали от Яковлева и других «остановить» Горбачева и Шеварднадзе от этой передачи Германии американцам.

Со времени крушения Берлинской стены в ноябре 1989 г. Горбачев и Шеварднадзе — никто не тянул их за язык — оба сделали заявления, что «Германия когда-нибудь может осуществить объединение». Делу придавал экстренность поток мигрантов. Только в январе 1990 г. на Запад перешли 75 тысяч восточных немцев. На предстоящих в марте 1990 г. в ГДР выборах победителями будут сторонники германского объединения, это было достаточно ясно. Чтобы не оказаться позади событий, американцы постарались выработать свой собственный план. Ялтинский процесс четырех победителей уже не подходил, а приглашение 35 стран ОБСЕ делало процесс громоздким. В Государственном департаменте (Росс и Зеллик) решено было, что к двум германским государствам должны присоединиться четыре державы победительницы, т. е. 2+4. Этот план создавал у Горбачева иллюзию того, что СССР является частью общего механизма. Это была иллюзия; но не были иллюзией огромные вооруженные силы державы-победительницы.