неприятным, химическим.
Хозяйка была трезва и мрачна. Похоже, с дикого похмелья. Из-под кровати вылез громадный и жирный черный кот, слегка меня напугав. Было в этом всем что-то булгаковское. Какая-то чертовщина.
— А я знала, что ты придешь, — сказала она мрачно и закурила «Беломорину». — Еще вчера знала. И вот, пришел. Спросить чего-то хотел? Ну спрашивай.
Я перевел дыхание. Почему-то было страшно, но не так, как тогда, в парке, не было адреналина и возбуждения. Было просто жутко, так что хотелось сбежать отсюда и больше никогда не вспоминать об этой Катерине. Но я уже был здесь…
Глава 24
— Вы вчера сказали, что мне пятьдесят один год, — начал я. — Почему вы так решили?
Она пожала плечами.
— Не помню. Пьяная была. О н о приходит, только когда пьяная, трезвой уже не приходит.
— Что, оно? — не понял я.
Катерина долго не отвечала. Сидела и думала о чем-то своем, словно забыв о моем существовании.
— Ну это… Как же объяснить тебе?.. Как будто ходишь все время без очков. Все размыто, сложно рассмотреть. Но иногда, когда выпьешь, то как будто очки появляются. И становится отчетливо видно. Но не все. Какие-то отдельные вещи… — сказала она задумчиво. — Я вот тебя вчера запомнила. И что еще встретимся, тоже запомнила. А что увидела — не помню. Это как сон.
— И вчера оно было? Эти «очки» появились? — спросил я.
— Наверное, — кивнула она. — Я угадала чего-то?
— Почти угадали, — сказал я. — И мне интересно — как это происходит?
Она махнула рукой.
— Тебя как звать-то?
— Алексей, — сказал я.
— А меня Катерина. Или Екатерина Петровна, называй как хочешь…Ты же комсомолец, наверное, Алексей? Сейчас в такое не верят. Зачем тебе оно?
— Комсомолец, — согласился я. — Но вы не правы. Сейчас в такое как раз и начинают верить. НЛО, «снежный человек», «Бермудский треугольник», Ванга, Джуна… У всех уже на слуху, а дальше будет еще больше.
Она тяжело вздохнула и ушла на кухню — греметь посудой. А вернувшись, сообщила мне:
— Похмелиться нужно, Алексей. А нечем… Не люблю я на трезвую голову об этих вещах говорить. Тяжело.
— Давайте все же поговорим. — Я был настойчив.
— Ну давай поговорим… — Она устало опустилась в кресло. — Ванга, Джуна и прочее — я слышала… Это не то. Понимаешь? Может быть там есть что-то, совсем немного… Но навряд ли… — Она покачала головой.
— Почему? — спросил я.
— О настоящем ты не услышишь никогда. Потому что настоящее прячется. Или его прячут. — Она тяжело вздохнула и замолчала.
— Я слышал, что вас в больницу упекли… в психиатрическую… — сказал я, и она усмехнулась.
— Об этом тебе и толкую. У меня было это… настоящее. Его люди боятся, понимаешь? Боятся, но все равно приходят, потому что любопытные, хотят знать то, чего им знать и не нужно вовсе. А я вижу.
— От страха, значит, вас… в больницу?
Она грустно рассмеялась.
— Нет, Алексей. Не только со страха. Это же власть. Это власть огромная, больше, чем у разных генералов и секретарей. Когда все вокруг слепые, а ты видишь!
— «В мире слепых одноглазый — король», — откуда-то вспомнил я афоризм.
— Точно! — просияла она. — Это ты очень верно сказал, Алексей, в точку попал. И какая же власть потерпит рядом с собой другую власть? Никакая и не потерпит.
— Они же атеисты все — наши власти, — удивился я. — Ни во что такое не верят.
— Не верят, — согласилась она охотно. — Не верят, но чувствуют, и делают не по разуму, а по чувству. И те, которые что-то могут… они прячутся. По селам глухим, в тайге или еще где. А те, которые прятаться не хотят — никогда не показывают никому. Просто живут и все. Но только, мучаются тогда очень сильно. Э т о их изнутри мучает. — Она помрачнела.
— Скоро о ведьмах и экстрасенсах будут писать в газетах, — сказал я. — И по телевизору показывать.
— Ты-то откуда знаешь? — усмехнулась она. — Ты же не такой, я бы почувствовала…
— Я — знаю, — сказал я твердо.
Она долго и пытливо рассматривала меня.
— Вижу, что знаешь, — сказала она с удивлением в голосе, — но вот откуда…
— Я сам еще не разобрался — откуда, — ответил я уклончиво. Исповедоваться этой тетке с замашками бывшей ведьмы не входило в мои планы.
— Ну, разбирайся, — сказала она. — Значит, говоришь, что ведьмам и колдунам волю дадут? Ох, горе-горюшко…
— Отчего же? — не понял я.
— Сбегутся жулики до денег и славы жадные, начнут народ охмурять… А тем, у кого в самом деле о н о есть, придется еще больше прятаться…
Она опять замолчала надолго.
— Послушайте, Екатерина Петровна, — сказал я осторожно, — я вам хочу предложить одну вещь. У меня есть информация о некоторых событиях, которые в будущем произойдут. Информация точная, но откуда — я вам сказать не могу. Но меня никто и слушать не будет. А вот вас — послушают. Вы известны, да еще и пострадали за это. Мы миллионам людей помочь можем.
Конечно, это было рискованно — говорить с бывшей пациенткой психбольницы о таких вещах. Но, с другой стороны, даже если она и расскажет кому-то, то кто ей поверит сейчас, когда она в таком состоянии? И вообще, у меня интуиция. Рациональность иногда нужно посылать к чертовой матери и доверять интуиции. Я поверил, что эта спивающаяся тетка меня не подведет и не подставит.
— Жаль, все же, что похмелиться нету… — сказала она и закашлялась. — Голова болит. Тяжело. А будущее… его многие чувствуют, Алексей. Вот как слепые солнце не видят, а чувствуют. От этого и пьянство, и все прочее. А таким как я — и захочешь не увидеть, так попробуй, не увидь, когда оно от горизонта до горизонта.
— И что же вы видите? — спросил я.
— Да разлетится все на куски. Жизни, страна, власть эта.
Она заговорила тревожным шепотом:
— Ко мне же приходили в больницу, приходили. Двое. Оттуда. Уговаривали, что освободят тут же, если я соглашусь… к ним. Сказали, что санаторий есть специальный, для таких как я, на полном обеспечении, только подписать бумагу и все. Что я феномен, который изучать нужно. А я испугалась сильно. Смотрю на них, а они страшные, как мертвые внутри. И ничего не подписала — больше со страху. А они посмотрели на меня, как на психическую, сказали: «Ну, лечись тогда» и ушли… Они там, наверное, чувствуют, или может быть даже знают, что разлетится все, разрушится, но сделать ничего не могут, потому что они там многие такие — как