— Зато теперь, представь, ты будешь помнить все. И не только хранить в памяти последние сорок лет, но и последние триста или четыреста, причем в мельчайших подробностях.
— Если бы это было правдой!
— Ты что, мне не веришь?
— Джейн, хватить меня пугать, довольно телепатии, перестань рыться в моей голове.
— Я нигде не рылась. Просто ты думал вслух.
— Да нет же! Я ничего не говорил.
— Ошибаешься, ты только что в голос рассуждал о старости.
— Клянусь, Джейн, я не произнес ни слова. И не кричи — люди смотрят.
— На, Рамон, выпей, чтобы не болела голова.
И вот я пью универсальное снадобье и думаю об эффекте зависимости. Я уже не могу обходиться без этого зелья, оно превратилось в наркотик. Не могу сказать, что у меня случались ломки, какие бывают у пристрастившихся к героину. Но эликсир стал для меня чем-то светлым и хорошим, он был мне необходим, чтобы голова работала как надо, чтобы не болела спина, не напоминал о себе артроз пальцев… И еще для кое-каких интимных потребностей.
Огонь растекся по телу, добравшись до моих нервных окончаний, блаженство вспыхнуло подобно электрическому разряду, глаза мои заблестели, я заулыбался. Джейн сказала:
— Ну вот. Какой же ты аппетитный! Ням-ням… Так бы и съела!
Она облизнула губы кончиком языка. Я почувствовал сладкий зуд под ширинкой джинсов, и мне стало как-то неловко — для этого здесь было не место. Поэтому я попытался перевести разговор на более подобающую тему:
— Расскажи мне про Виолету…
— Так бы и набросилась, — продолжала свое Джейн. — Внезапно, как волна, которая ударяет в лицо и заливает глаза соленой водой! — В этой красивой фразе чувствовалась ирония. — Подожди, дай только добраться до гостиницы.
При слове «гостиница» я представил долгую бессонную ночь, полную наслаждений. Вся моя страсть сконцентрировалась в одной точке, тело отозвалось сладкой болью. Эта женщина настолько завораживала меня, что я бы не возражал, если бы рай оказался вечным совокуплением с Джейн Фламель. Но для этого мне следовало больше ей доверять и перестать думать, что весь мир вступил против меня в заговор.
Потом мы замолчали, словно взяв передышку, поскольку самолет уже шел на посадку в Амстердаме и долгие серьезные разговоры стали неуместны. Мы просто улыбнулись друг другу, Джейн взяла меня за руку, и я ответил на пожатие, словно мы приближались к земле не в салоне самолета, а на одном парашюте.
XIV
Мы очутились на Хофстрат, улице роскошных магазинов и дорогих отелей, в квартале музеев. Очень приятное местечко.
Некоторые здешние дома известны на весь мир: Рейкс-музеум, музей Ван-Гога, музей Стедилик. А наш музей располагался на канале Кайзерграхт — я имею в виду Музей изумрудной скрижали, который часто еще называют Алхимическим, поскольку там выставлены старинные плавильные котлы и гравюры с изображениями великих алхимиков и прославленных философов. Есть там и портрет Николаса Фламеля — с густой бородой, будто лишенного шеи; есть портреты, на которых якобы изображены Парацельс, святой Августин, брат Василий Валентин, Альберт Великий и многие другие. Нет недостатка и в скульптурных изваяниях бога Гермеса, и в перегонных кубах различных эпох.
Помещения музея полны книг. Нельзя забывать, что с конца Средневековья и по XIX век алхимия была в большой моде, не только среди представителей знати, церковников, королей и пап, но и среди всяких неугомонных мечтателей. Искусство Гермеса породило множество исследований и книг. Лучшие из них были представлены в Музее изумрудной скрижали. Одним из самых ценных здешних экспонатов считалось «Соединение соединений» Альберта Великого, в котором утверждалось, что алхимия, «как и всякая наука и всякая мудрость, исходит от Бога». Был здесь и «Химический театр».
В одном из залов музея мы увидели табличку: «Алхимическая спагирия».[70] В этом зале пожилой господин весьма почтенного вида радостно заключил Джейн в объятия — как выяснилось, это был сам директор музея. Я рассматривал книги, а Джейн с директором, чуть отойдя, погрузились в беседу. Впрочем, стояли они недалеко, поэтому я все прекрасно слышал.
— Он не приедет за книгой. Тебе придется самой везти ее в Макарску. Однако он сказал, что сначала вам нужно несколько дней подождать в Голландии, потому что он сам сейчас в Италии, в городе Фермо, и не вернется до следующей недели. А это, по всей вероятности, Рамон? Я Бенедейт, друг Джейн и директор этого скромного заведения.
— Очень приятно, господин Бенедейт. Красиво звучит — я имею в виду название музея.
— Да, он назван в честь труда Гермеса Трисмегиста. Пойдемте, я вас проведу… Джейн, у нас есть несколько новых экспонатов.
— Здесь не отступают от заветов маэстро Фламеля, — с улыбкой сказала Джейн.
— Что такое спагирия? — задал я наивный вопрос.
— До весны тебе еще многому предстоит научиться, — сказал Бенедейт. — Я составлю тебе списочек основных трудов, которые ты должен изучить досконально, чтобы хотя бы разбираться в алхимической терминологии и не путать колбу с перегонным кубом.
— Я готов учиться всему, чему угодно.
— Вижу, совсем недавно ты принимал эликсир, — заметил директор.
— Как вы догадались?
— По твоей пылкости, жизнерадостности, по твоему пышущему здоровьем облику.
— Что меня не устраивает — так это зависимость от эликсира.
— Ну, пусть это тебя не волнует. Разве Джейн тебе не говорила?
— Что именно?
— Когда ты собственными руками добудешь философский камень, тебе не придется так часто принимать эликсир. Одного приема хватит на много месяцев. Сможешь выпивать по глоточку каждую весну, этого будет вполне достаточно.
Я изумленно воззрился на Джейн, которая подтвердила слова директора милой улыбкой. Бенедейт казался человеком добродушным, полным мира и гармонии.
— Мы остановились на спагирии, — тоже улыбнувшись, напомнил я.
— Для греков это понятие означало высвобождение, разделение и новое соединение. Операции спагирии лежат в основе так называемой Великой генерации, которая позволяет извлечь из материи ее квинтэссенцию, облагородить ее до такой степени, что полученной субстанцией можно будет питать человека. С помощью алхимической спагирии можно выделить первичные компоненты: соль, серу и ртуть, а затем соединить их вновь в любовном союзе циркуляции. Однако великое таинство…
— Пожалуйста, не продолжайте, я ничего не понимаю!
— Все поймешь, когда наступит срок, — улыбаясь, заверил Бенедейт.
Директор обстоятельнейшим образом знакомил меня с экспонатами музея, уже закрывшегося для посетителей, и вот мы добрались до главного зала, в центре которого на массивном резном подножии из черного дерева под стеклянным куполом лежала «Книга еврея Авраама». Это было культовым местом для всех алхимиков мира, для множества посвященных из числа иудеев, мусульман и христиан, а также для буддистов и представителей иных концессий. Все они отдали бы жизнь за обладание этой книгой, а тем более за умение ее расшифровать, однако лишь немногие знали, что рукопись по алхимии здесь никогда не хранилась, что здесь лежит «Книга каббалы», ее сестра-близнец, но и сей музейный экземпляр, возможно, является лишь искусно сделанной копией.