Читать интересную книгу Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская - Борис Мансуров

Как заметил Митя, это утверждение само по себе нелепо и смешно. Об эпизоде встречи Ольги с Зинаидой рассказала Люся Попова в документальном фильме режиссера Агишева «Последняя любовь Бориса Пастернака» (1997). Люся приезжала в Переделкино к Пастернаку, чтобы вызвать его к Ольге, которая была в положении, но Зинаида не отпустила Бориса Леонидовича, а поехала сама. При встрече Зинаида потребовала, чтобы Ольга «отстала от Пастернака», в противном случае пригрозила «найти на Ольгу управу». Но поэт вновь стал встречаться с Ивинской. Вскоре, 6 октября 1949 года, Ольга была арестована. Ребенок Пастернака и Ольги погиб в Лубянской тюрьме, когда Ольгу привезли в морг якобы на свидание с Пастернаком.

Описывая встречу Зинаиды с Ольгой — видимо, со слов отца, Василий Ливанов с торжеством сообщает, что «Зинаида, прирожденный игрок, разоблачила бездарную аферистку Ивинскую, которая вымазалась сажей и притворилась умирающей». Помню комментарий Ивинской по поводу этого опуса Василия Ливанова:

— Боже, чего еще можно ждать от этих лжецов и трусов, как пророчески писал Боря? Они только и могут, что пресмыкаться перед властью, лгать да доносить друг на друга.

— Посмотрите, — говорил мне Митя, — этот навет Зинаиды весь пропитан бессмысленной злобой на маму. Это же логика ненависти. Мама ждет прихода Бориса Леонидовича, нося под сердцем его ребенка. Пастернак придет и станет ее целовать, плакать. А мама, по выдумке Зинаиды, измазана сажей и грязью. И что должен подумать и сделать Пастернак, измазавшись при поцелуях сажей и грязью? Зинаиду в ревности и злобе Бог лишает разума. Так было и с наветом, придуманным из-за ревности к маме Лидией Чуковской.

Статья Василия Ливанова из журнала «Москва» перешла в его книжку[297], где и Бориса Леонидовича он наделил неприглядными чертами. Вот некоторые из этих откровений Василия Ливанова:

«Борис Леонидович частенько капризничал, восхитительно и явно капризничал по мелочам. <…> В отношении Зины на людях Борис Пастернак вел себя как избалованный мальчик».

«От любых укоров совести Пастернак был прочно защищен своим возведенным в абсолют эгоизмом».

«Женские черты обличали присутствие в натуре Пастернака очень своенравной и, если хотите, коварной женщины».

В разговоре со мной о сочинениях Василия Ливанова Митя отмечал:

— И с таким коварным субъектом — Пастернаком дружил артист Борис Ливанов, обласканный и удостоенный почестей и сталинских премий, завсегдатай кремлевских приемов и застолий! Понимая, что гениальный Пастернак, всемирно известный нобелевский лауреат, не чета сталинским лауреатам, Василий Ливанов не чурается подчеркнуть расположение Бориса Леонидовича к Ливановым.

Василий Ливанов приводит в книге тексты «приятных писем» Пастернака «дорогим Ливановым». Это письма от 12 апреля 1952-го, 5 апреля 1953-го, 25 июля 1957-го, 23 июня 1958-го. Но вся переписка заканчивается письмом Пастернака к Ливановым от 8 сентября 1958 года. С началом нобелевской травли Пастернака «дорогие Ливановы» исчезают с дорожек Большой дачи, избегая контактов с антисоветским элементом Пастернаком.

Митя обращал мое внимание:

— Внимательно прочитайте воспоминания Корнея Чуковского, Тамары Ивановой, Лидии Чуковской, Галины Нейгауз, Зинаиды Нейгауз, Зои Маслениковой — там нет никаких следов Ливановых рядом с опальным поэтом в дни нобелевского шабаша октября — ноября 1958 года. Как нет и следов Асмуса, Сельвинских, Евгения Борисовича Пастернака и прочих и прочих. Только благодаря невероятным усилиям мамы, Ариадны и узкого круга их друзей, а также из-за мощной волны протеста в мире, удалось в 1958 году спасти жизнь и честь Пастернака.

Ольга Ивинская подробно комментировала обстоятельства появления этого письма:

Боря в силу своего миролюбивого характера, конечно, многих из предавших его в нобелевские дни позже простил. Но теперь, когда все проявились, Боря имел полное представление о преданности и истинном лице завсегдатаев Большой дачи и не прощал клеветы на своих настоящих друзей. В сентябре 1959-го Боря пришел ко мне в возбужденном состоянии и сказал, что вчера прогнал с дачи Бориса Ливанова. Тот под мухой стал рассуждать о своих заслугах в нобелевские дни и осуждать вредное влияние на Борю чуждых советским людям авантюристок, которых и тюрьма не исправила. Эти антисоветские лица (это обо мне и Ариадне) дискредитируют и губят талант их друга Пастернака. Подключившееся окружение застолья также укоряло Пастернака в том, что он не слушает советов настоящих друзей, и это приводит к ошибкам в творчестве и доставляет неприятности его ближним, так как недовольство властей больно ударяет по Зинаиде Николаевне и детям. Разогревшись от выпитого, Ливанов стал кричать на жену Погодина: дескать, ее муж бездарь и только артистизм Ливанова приводит публику в театр на бездарные пьесы Погодина. «Такой лжи и мерзости я уже им не прощу», — заключил рассказ Боря. При мне он стал писать резкое письмо-отповедь Ливанову, которое я привела в своей книжке. Тогда же Борис Леонидович написал короткое, но выразительное стихотворение в адрес двуличного окружения Большой дачи «Друзья, родные — милый хлам…».

Митя говорил мне:

— Вполне естественно, что выход в России маминой книги, где приведено письмо к Борису Ливанову, вызвал раздражение у потомка, пытающегося отомстить Пастернаку. Советские пастернаковеды, включая Евгения Борисовича, уже выпустившего десятки предисловий, интервью и книжек о Пастернаке, сделали вид, что не заметили такого низкопробного охаивания поэта. Евгений Борисович не захотел ссориться с именитым Василием Ливановым ради защиты чести «папочки».

Однако истинные почитатели таланта Бориса Пастернака отреагировали достойно на злобные пассажи обиженного артиста Василия Ливанова. Профессор МГУ Александр Берлянт пишет:

Борис Пастернак в воспоминаниях Василия Ливанова как раз выглядит выдуманным. Человек гипертрофированной скромности и подлинного бескорыстия[298] выведен кокетливым и расчетливым. <…> Писатель, отвергший принятую многими советскими литераторами манеру общественного поведения[299], наделен конформистскими чертами; восторженный и влюбчивый человек представлен аморальным бабником, а его известные христианские устремления представлены фарисейством и гордыней[300].

Все это вкупе представляется искусственным, надуманным, заданным. Неловко становится от мстительной тенденциозности, мелочного стремления унизить, развенчать поэта, отметить в нем неприглядное, увидеть его униженным, стоящим на коленях. И было, видимо, в дружбе двух Борисов нечто такое, чего не уразумел мемуарист, посчитавший долгом «отплатить» за отцовы обиды, унизив великого поэта. <.. > Хотя он и не забывает всячески подчеркнуть свою к нему близость. Вот уж поистине гамлетовский комплекс, обернувшийся мелочным фарсом.

<…> Я был студентом, когда разгорелась травля Бориса Пастернака и газетные полосы стали источать грязь и злобу. Хорошо помню заметку «Лягушка в болоте», подписанную старшим машинистом экскаватора. Сегодня в лексику этого, скорее всего, выдуманного экскаваторщика успешно вживается артист Василий Ливанов. Стыдно за него[301].

Митя так прокомментировал сочинение Василия Ливанова, принижающее образ Пастернака:

— Похоже, к Василию по наследству перешла неприглядная черта Бориса Ливанова, о которой говорил Борис Леонидович: ему стыд глаза не ест.

Из рассказа Ивинской:

— После принципиального разрыва с Борисом Ливановым только из-за демаршей Зинаиды Пастернак запиской пригласил Бориса на дачу. Но у того хватило ума больше туда не являться. Ливанов появился только в день похорон Пастернака по настоятельной просьбе Зинаиды. Речи над могилой Пастернака он не произносил, как не сказали слов прощания над могилой отца ни Евгений, ни Леня.

Ирина, рассказывая о дне прощания с Пастернаком 2 июня на Большой даче, пишет:

На стуле сидел Ливанов, вытирал обеими руками слезы и, с неудовольствием косясь на нас (помешали проститься с лучшим другом), бормотал, как мне показалось, на публику: «Борька! Борька! Зачем ты это сделал, Боря? Зачем ты это сделал?»[302]

Над могилой какие-то «несущественные слова», по воспоминаниям Лидии Чуковской, сказал Асмус, и крышку гроба заколотили.

В беседе с Маслениковой (запись в дневнике Зои от 2 ноября 1959 года) об эпизоде с Борисом Ливановым Пастернак сказал: «Я в том резком письме Ливанову задел еще двух моих приятелей — Асмуса и Нейгауза. Асмус — овца, но перед ним я извинился, а до Нейгауза дошло, и я извиняться не стал».

Василий Ливанов обвиняет Ивинскую в злобной клевете на Бориса Ливанова, кляня ее за публикацию письма Пастернака. Артист делает вид, что не знает о дневниках Зои Маслениковой, напечатанных в журнале «Нева» в 1988 году и в ее книге «Портрет Бориса Пастернака». Масленикова приводит в книге текст стихотворения о «милом хламе» с посвящением Пастернака: «Б. Ливанову».