На Кенте была та самая куртка для гольфа, в которой она в первый раз увидела его. Он улыбался той знакомой ей улыбкой, менявшей его лицо. Кент…
Одна мысль о нем словно разбудила се от тревожного дикого сна. Вмиг она снова стала только Жуанитой Эспинозой, не дипломаткой, не актрисой, запутавшейся в противоречиях, а девушкой, как все другие, созданной для простой жизни и любви.
Страшно было очнуться. Страшно понять, что то, что она сделала, было нечестно! Нечестно быть здесь, в спальне Билли Чэттертона, в качестве его жены, раз существовал на свете тот человек. Она пыталась представить себе будущую жизнь, когда она должна будет принимать гостей, веселая, хлопотливая, разливать чай, наряжаться, всегда встречать Билли улыбкой, всегда притворяться.
Это было не так трудно. Другие женщины делали это, храбро лгали в течение долгих медленных лет, и она тоже должна стать одной из таких женщин.
Сокровища любви, естественная радость – не для нее. Но она будет любима и не будет несчастна, это она знает, если не будет в ее жизни той большой любви, о которой мечтают девушки, зато будет все остальное.
– А если бы сегодня была ее брачная ночь с Кентом? – Кровь прилила к ее сердцу, все в ней взметнул вихрь ужаса и счастья.
Но это безумие! Надо же подумать о Билли. И зачем, зачем он привез ее к морю? Острый стыд поднялся в ней снова.
Нехорошо было с ее стороны выйти за него замуж, нехорошо позволять ему думать, что она рада этому.
И снова – Кент; и все часы, проведенные с ним. Кент, провожавший ее молча из церкви. Кент, чье лицо она надеялась увидеть, пробегая по лестнице или открывая какую-нибудь дверь в Чэттертоновском доме; Кент, купивший специально для их пикника английский ящик со льдом. Все его короткие фразы, интонации голоса… Все эти воспоминания были полны значения и сладкой муки.
Она забылась, наконец, но проснувшись на заре, оделась тихонько, как вор, и сошла вниз побродить по берегу. В девять вернулась в гостиницу разбудить Билли, но он был уже почти одет.
После завтрака он учил ее играть в гольф. Он был Воплощенное терпение, Но через час Жуанита устала, предпочла сидеть неподвижно, не заражаясь веселостью Билли, но довольная его безоблачным настроением, и смотреть на скалы и море, на чаек над водой.
Весь день она была весела и мила. Они ходили в Монтерей покупать глупые сувениры – корзиночки, вещицы из раковин и кожи, булавки. Человек из гостиницы должен был доставить их автомобиль к определенному часу в указанное место. Они хотели ехать в Санта-Мария, Санта-Барбара, а, может быть, остаться ночевать в Дель-Монтэ. Пока же они брели по кривым улицам, останавливаясь, чтобы полюбоваться на старинную стену или розовую черепичную кровлю. В восклицаниях Жуаниты восхищение смешивалось с печалью.
И внезапно она поняла, что должна уйти от Билли, что, если ей суждено любить его, то не сейчас, в этом настроении, когда каждое слово было вымучено и лживо, все мысли были с другим мужчиной. Это было нестерпимо. Она теряла голову. Любит она Билли или не любит? Она не знала. Она знала только, что должна бежать. Пока он так близок, и вместе с тем так безнадежно далек ей, она ни думать, ни действовать разумно была не в состоянии.
– Билли, родной, – сказала она торопливо, когда они шли к автомобилю в четыре часа, – ты должен простить меня. Я не могу… не могу дольше выносить это!
От ошеломленного взгляда Билли ей стало стыдно. Не простое удивление и разочарование омрачило его голубые глаза. Было похоже на то, что он угадывает истину, чувствует, что надвигается.
– Жуанита, отчего? – спросил он беззвучно.
– Билли, прости меня. Через некоторое время… через несколько дней… мне нужно время подумать… Поверь, я бы не поступила так, если бы я не была так несчастна… Я сама не знаю, что со мной.
– Ты мне не веришь, Жуанита? – спросил он наивно. – Но ведь ты знаешь, что я все сделаю так, как ты захочешь. Я не буду… ты можешь положиться на меня. И мы ведь женаты, не забывай этого!
Он трогательно пытался быть мужчиной, хозяином положения.
– Билли, милый, ты должен отпустить меня. Мне так тяжело, я не прошу тебя простить. Но дай мне сделать так, как я хочу, – или я сойду с ума! Это моя вина, Билли. Я знала, как ни нежно я тебя люблю! Слышишь – как ни нежно я тебя люблю! Что это не настоящая любовь. Что он… – сказала она совсем тихо, – что он был всегда со мной.
– Кент, – скорее сказал утвердительно, чем спросил, Билли. И наступило молчание.
Они стояли неподалеку от бухты, где скользили рыбачьи суденышки, а на берегу лежали перевернутые старые лодки, полузарытые в песок, были разостланы сети, густым покровом лежала рыбья чешуя и кокосовые скорлупки. Багровый закат казался ужасно далеким.
– До тех пор, пока таково будет твое желание, – сказал Билли с неуклюжей прямотой, весь красный, – мы будем только… друзьями, если тебя это смущает.
– Нет, не только это, милый, – возразила она торопливо, извиняющимся тоном, не в силах видеть это пораженное и огорченное лицо. – Мне надо побыть одной, подумать… Я совсем больна от тревог и сомнений. Отпусти меня, Билли, и я пошлю за тобой или приду к тебе очень скоро, через день-другой. И я так буду любить тебя за то, что ты сумел меня понять и пощадить.
– Не вижу, зачем тебе уходить, – сказал он недовольно и нетерпеливо. – Я знаю, я ошеломил тебя, ты устала. Ты совсем извелась в этой проклятой лавке! Но почему ты хочешь покинуть меня?
Он был так мил, так юн и так ужасно глуп! Девушка сделала снова отчаянное усилие убедить его.
– Мне кажется, я смогу отдохнуть только в одиночестве. – Сердце в ней исходило кровью, потому что она видела, что он все еще надеется.
– Садись, – показал он на автомобиль, и она села. – Знаешь, Жуанита, – начал он, медленно направляя машину к Дель-Монтэ. – Не верю я всем этим разговорам о Кенте. Это – твоя фантазия. Кент как-то так умеет обращаться с девушками, что всем им начинает казаться, будто они в него влюблены.
– Да, ты прав, вероятно, – выдавила она из себя, так как Билли остановился, ожидая ответа.
Ободренный, он продолжал:
– И единственное, что тебе нужно, это, приехавши со мной в отель Дель-Монтэ, лечь в постель, хорошенько выспаться, позавтракать одной, если тебе этого хочется. Обо мне не беспокойся, я весь день завтра буду играть в гольф, на биллиарде, в бридж, если найду с кем. И мы так можем жить две недели, если ты хочешь. Я тебе не буду надоедать. И нам нет надобности возвращаться в город раньше, чем через две недели.
Жуанита, слушая, удивлялась себе. Что такое с ней? Почему она не может поступать, как разумное существо? Она всегда раньше возмущалась, когда на сцене или в книгах девушка заявляла, что, хотя счастье семьи зависит от этого, она не может, просто не может выйти за того или другого мужчину. Она считала это себялюбием и слабостью.