Я бросилась на него. Мгновение безумного гнева растянулось бесконечно долгой секундой. Словно в замедленном приближении я видела, с какой быстротой глаза падшего перехватили стремительно приближающийся кулак, расширяя зрачки в каком-то, схожем с изумлением, чувстве. Ему хватило бы времени, даже с запасом, чтобы отклонить или перехватить удар. Меня ввело в ступор полное нежелание падшего защищаться.
Звуку хлёсткой пощёчины гулко вторил испущенный бабушкой вздох.
В наступившей тишине я чувствовала себя… опустошённой. Ярость ушла. А ужас пока что запаздывал. Костяшки жгла острая боль.
Влепленная пощёчина заставила голову падшего неловко дёрнуться. Конснувшись разбитых в кровь губ, он вздохнул.
— Нелегко сдерживать свою сущность поблизости вас, — сказал он. — Вы избрали запоминающийся способ наказания.
Он поднял глаза; откуда-то я знала, что он вспомнил тот раз, когда я ударила его ножом. Я так долго ждал тебя, выдохнул тогда падший, перед тем как забыться. Заместо прошлого поцелуя он коснулся моих губ кончиками пальцев. Тёплая влага потекла по уголку рта. Машинально я облизнула её. На языке стыла смесь прохладной кожи и солоноватой, отдающей металлическим привкусом, крови.
Он улыбнулся. Чувство, отражающееся в его глазах, можно было бы назвать нежностью. С некоторой натяжкой.
— Вам нравится вкус?
* * *
Нет, только не твоей крови, только не её.
Пальцев — другое дело.
* * *
— Йин. — Бабушка снова позвала меня, руша стоящую перед глазами иллюзию. Глубокий вздох помог упорядочить мысли; я развернулась к Бебе, не глядя на неё.
— Соседние королевства объединяются? — спросила я. — Ведут приготовления к войне?
Сглотнув, она согласно кивнула.
— Официальная нота пришла на этой неделе; но предвестия были и раньше. Около двух месяцев тому назад наших дипломатов и торговцев выслали из Менчи. Поговаривают, что старик Джемд издал постановление о воинском призыве, дабы увеличить ряды своей армии; да и в остальном ведёт усиленную подготовку. Совет рассчитывает, что до выдвижения войск самое большее — неделя, если не меньше.
Два месяца тому назад. Почти сразу после того, как меня призвали в Небеса. В тот самый момент, как стало известно о решении Декарты, Скамина предугадала все мои намерения.
Понятно, отчего она начала действовать через Менчи. Крупнейший и могущественнейший сосед Дарра, наш старый добрый враг. С самой Войны Богов мы если и жили в относительном мире с менчийцами, то лишь оттого, что Арамери не больно желали обратного, не торопясь даровать разрешение на ведение воойны ни одним из нас. Но всё изменилось, как погляжу, с того достопамятного предупреждения Рас Анчи.
Разумеется, дело не обошлось без формального прошения. Требования на право пролить кровь. Нашу кровь.
— Надеюсь, за истёкшие месяцы мы озаботились сбором собственных сил. — Лишённая привилегии отдавать здесь приказы, я могла лишь предлагать.
Бабушка тяжело вздохнула.
— Как могли. Казна так истощена, что едва-едва хватает на пропитание, не говоря уже про вооружение и прочее оснащение. Нам неоткуда добыть средств. Мы бросили боевой клич, призывая в ополчение добровольцев: любую женщину, имеющую лошадь и собственное оружие. И любого мужчину, из числа ещё не ставших отцами.
Ужасающий знак, раз Совет прибёг к вербовке мужчин. По традиции те были последней линией нашей обороны; в силу избирательной физической силы им отводилась одна-единственная, но важнейшая из задач — защита наших домов. И наших детей. И раз решением Совета в ход шли и они, исход битвы был предрешён. Победа или смерть. Всё или ничего, иному не бывать.
— Я дам вам всё, что смогу, — сказала я. — Декарта следит за каждым моим шагом, но теперь я сказочно богата и…
— Нет. — Беба вновь коснулась моего плеча. Не могу припомнить, когда в последний раз она вот так дотрагивалась до меня без особой на то причины. И эта отчанная (невероятная!) попытка защитить меня пред лицом опасности… Как же больно будет умирать молодой, никогда так и не узнав её настоящую.
— Думай о себе, — продолжила она. — Дарр более не твоя забота, помни это.
Я сердито нахмурилась.
— Он всегда будет…
— Разве ты сама не понимаешь? Они используют любую возможность погубить тебя. Посмотри, как пошли прахом одни твои усилия восстановить торговые связи.
Я было открыла рот, готовясь возразить, что то был вовремя попавший в руки предлог, изящная отговорка, но Ньяхдох опередил меня, резко поведя голову на восток.
— Близится рассвет, — сказал он.
Из-под входной арки Сар-эн'на-нема виднелось стремительно бледнеющее небо, ночные тени спешно выцветали, готовясь встретить восходящее солнце.
Я пробормотала проклятье себе под нос.
— Сделаю, что смогу, обещаю. — Повинуясь невнятному импульсу, я быстро шагнула вперёд, заключая Бебу в крепкое объятие. Никогда прежде я не отваживалась на столь личный жест. На мгновение она замерла, неестественно выпрямившись, потом, с долгим вздохом, ответно приобняла за плечи.
— Сколько же ты взяла от отца… — прошептала с нежностью и, с трудом оторвавшись, легко подтолкнула в плечо.
С той же удивительной нежностью вкруг моей талии обвились руки Ньяхдоха, привлекая к груди. Спиной я чувствовала эту опору, массивную, по-человечески тёплую, меж холодных теней, скрадывающих прочие члены.
А потом исчезла и она, и Сар-эн'на-нем, и всё вокруг погрузилось в уже знакомые холод и тьму.
Я вернулась обратно, в Небеса, в свою комнату, материализовавшись как раз напротив окон. Небо ещё не успело посветлеть, лишь слабая розовеющая полоска виднелась далеко отсюда, на линии горизонта. Вернулась одна, к своему удивлению, но вместе с ним — и некоторому облегчению. У меня выдался очень долгий и неимоверно трудный день. Я повалилась на кровать не раздеваясь — но сон так и не шёл. Полежала так немного, бездумно наслаждаясь тишиной, давая голове передышку. Но потом сразу две мысли всколыхнули мерно убаюканное сознание, подобно пузырькам, поднявшимся на поверхность стоячей воды.
Матушка раскаивалась, сожалея о своей сделке с Энэфадех. В приступе малодушия она продала меня, но не без сомнений. Было своего рода извращённое утешение в осознании того, что она пыталась убить меня при рождение. Это было так похоже на неё: собственоручно изничтожить собственную плоть и кровь, лишь бы не позволить ей самой развратиться, погрязнув в скверне. Может ли так статься, что она приняла меня, но из собственных соображений и условий — позже, отойдя от безрассудного горячки свежеиспечённого материнства, придавшей остроту переживаниям… Приняла, стоило ей, заглянув в глаза мне-ребёнку, разглядеть за ними ещё одну душу, кроме вживлённой, — мою собственную.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});