Контрабандист или патриот, в чем была разница? Эта разница не признавалась обществом, где соблюдение таможенных законов означало для каждого деньги из кармана или кусок из тарелки, выхваченные ненасытной испанской казной. В те годы ярмо сменилось другим, более легким, и казной, из которой все же слышался отзвук, когда туда попадала таможенная пошлина. Но смена произошла еще слишком недавно. Был ли кто лучше капитана Леметра? Воплощенная честь и галантность, отвага льва и великодушие слона — доверять ему можно больше, чем казначейству. Более того, его векселя признавались на рю Тулуз. Для посетителей игорных домов он был высшим доказательством того, что контрабанда является одной из высших доблестей.
Шли годы. Происходили события, ставшие историческими. При правительстве, которое, как все постепенно убедились, действовало в интересах населения, контрабанда стала терять респектабельность и сделалась чем-то опасным, низким и постыдным. В стычках со стражами порядка некоторые контрабандисты стали убийцами. Одно время их дело было к тому же и невыгодным, пока предприимчивые и мудрые Лафитты не придумали им более приличное название — «каперы».[64]
Правительство Соединенных Штатов назначило награды за их головы. Позже стало известно, что этим пиратам, объявленным вне закона, Великобритания предложила чины и деньги, если они поступят служить под британским флагом, который реял тогда у морских ворот их родного города, и что они оказались неподкупными, вследствие чего награда за их головы была отменена; вступив в переговоры с Эндрю Джексоном,[65] они были признаны патриотами, вместе с соотечественниками участвовали в Новоорлеанском сражении во главе этих бесстрашных молодцов, после чего — так гласит предание — пропали без вести.
Капитан Леметр не оказался среди убитых или раненых; он был среди пропавших без вести.
ГЛАВА IV
Три друга
Самым упитанным и жизнерадостным из священников города Новый Орлеан был небольшого роста человек, известный под именем отца Жерома. Он был креолом и принадлежал к одному из лучших семейств города. К его каркасному домику, стоявшему на высоких столбах и обнесенному высоким, плотным забором, вела от зеленой деревянной калитки узкая наружная лестница. Дом был весь окружен миртовыми деревьями и сообщался, посредством ведущей вниз лестницы и дощатого перехода, с задней дверью часовни, где отец Жером ежедневно простирал над прихожанами благословляющие руки. Улица называлась… — но тут нам, увы, недостает сведений. Исключая собор и монастырь урсулинок, мы очень мало знаем о церквах того времени, хотя они, конечно, появлялись то здесь, то там. Известно только, что каркасная часовня отца Жерома была тогда новой и находилась в деловом квартале. Она могла сохраниться на долгие года, но могла и не попасть в «Каталог Пакстона» и быть уничтожена пожаром. В более чем скромной гостиной отца Жерома не было даже ковра: здесь явно пахло обетом бедности. В его спальне было чисто и пусто; кровать была узкой и жесткой; но между двумя этими помещениями находилась столовая, вызывавшая улыбку у каждого входящего. Стол был невелик, но прочен, как и остальная обстановка; она была из дорогого дерева и украшена резьбой, создававшей впечатление веселой шутки. Это уж было делом матери и сестры, объяснял отец Жером; эту комнату они не позволяли оголить. В отличие от гостиной запах здесь был более эпикурейский, что и объясняло округлый живот и блаженную улыбку отца Жерома.
В этой комнате, за этим небольшим круглым столом с отцом Жеромом сиживали иногда два его друга, к которым он был сильно привязан, — Эварист Варийа, товарищ детских игр, ставший затем его зятем, и Жан Томпсон, друг юности; и оба они вместе с маленьким священником с сожалением вспоминали четвертого бывшего товарища. Как и отец Жером, оба были зрелыми участниками жизненных битв — зять священника был врачом, второй был адвокатом и приходился зятем отсутствовавшему, однако, собравшись за этим столом, они любили снова быть мальчишками в душе, хотя и мужчинами по разуму. Ни один из них не верховодил над остальными. В прежние годы они признавали вожаком того, кого теперь не было с ними; и они все еще думали и говорили о нем; строя разные предположения, они тянулись к нему, по-прежнему ожидая от него больших свершений, чем от себя.
Так сидели они однажды, попивая и рассуждая о природе вещей смело и легко, по-студенчески; разговор шел большей частью на французском, родном языке врача и священника, хорошо знакомом и адвокату Жану Томпсону, наполовину американцу; но иногда они переходили на английский, а иногда разражались смехом. Упомянули и об отсутствующем.
Отец Жером высказывался примерно так:
— Конечный разум не может определить степень преступности какого-либо деяния или чьей-либо жизни. Одному лишь Бесконечному ведомо, насколько в нашем грехе виновны мы сами, а насколько наши братья или отцы. Все мы сопричастны грехам каждого из нас. За всякое злое дело существует общая ответственность. Никто со времен Адама — да и сам Адам — не грешил единолично. И всякий раз при виде преступления или преступника я чувствую, что моя совесть указывает на меня как на соучастника.
— Словом, — сказал врач Эварист Варийа, — ты считаешь нас отчасти виновными, когда тебе случается не прочесть всех положенных «Отче наш».
Отец Жером улыбнулся.
— Нет, так человек не может оправдываться. Это попытался сделать наш праотец, но оправдание принято не было. А вот наш отсутствующий друг… Скажу прямо: все здешнее общество должно бы считаться соучастником его нравственных заблуждений. Насколько иным он мог бы стать среди иных людей, при более разумном воспитании и с более достойными товарищами! Нам ли называть его нарушителем законов, когда мы могли спасти его от этого? — Тут говорящий обратился к Жану Томпсону и перешел на английский язык: — Говориль мне нынче одна дама: «Ах, отец Жером, какой узас, он усел до берега Кубы и стал один корсар!» А я сказаль: «Да, мадам, это узас! Надеюсь, милосегдный Господь пгостит. Один узас! Надеюсь, милосегдный Господь пгостиль это мне и вам».
Жан Томпсон быстро ответил:
— Не следовало давать ей так говорить.
— Mais[66] почему?
— Да потому, что, если тут и твоя вина, тем более надо заботиться о его репутации. Надо было сказать, — тут адвокат перешел на французский, — что он не пират, он просто получил от Картахенской республики лицензию на захват торговых судов противника.
— Вот так так! — воскликнул доктор Варийа, и оба засмеялись — и он, и его зять-священник.