них, как бы боясь их и готовясь вот-вот пуститься наутек. Однако через некоторое время старший из мальчишек несмело крикнул:
— Эй, дяденьки, закурить дадите?
— Ах, чертенята! — с напускной суровостью погрозил им кулаком Шмая. — Такие малыши, а уже курить научились! А читать-писать вы умеете? Вот сейчас сниму ремень и всыплю вам как следует, тогда будете знать, как курить…
Мальчишки прыснули и бросились в сторону.
— Видишь, и тут тебя узнали! — сказал Хацкель. — Сразу увидели, что разбойник идет…
— Эй вы, пацаны! — крикнул Шмая. — Идите-ка сюда. Да не бойтесь! Такие казаки, а хороших людей испугались…
— Мы вовсе не испугались, — важно сказал старший из ребят.
Шмая остановился, стал оглядываться, что-то припоминать. Тем временем пастушки осмелели, подошли ближе. Младший достал из своей сумки два еще зеленых яблока и протянул их путникам. А когда они пошли рядом по пыльной дороге, мальчики почувствовали себя увереннее.
— Откуда у вас столько коров? — с завистью спросил Хацкель. — Имел бы я хоть половину, жил бы, как бог…
— Что вы! У нас, дяденька, даже телки своей нету! — воскликнул старший мальчуган. — Это мы чужой скот пасем… Есть тут у нас богатый колонист Авром-Эзра…
— Папка писал нам с войны, что когда вернется домой, он купит корову или телку… — вставил меньший пастушок, все время щелкавший бичом. — Да что-то он все не едет… И не пишет нам писем… Когда мы вас увидели, то сперва подумали, что это папка идет домой. У некоторых ребят отцы уже пришли, а нашего все нет…
— Да, много пап не вернулось… — тяжело вздохнув, сказал кровельщик. Он с искренним участием смотрел на пастушков. Ведь он сам был в огне и видел, как там гибнут папы…
Надвинув фуражку на глаза, Шмая ускорил шаг и пошел, не оглядываясь на ребят. Он вспомнил своих детей, которых до сих пор не нашел, и щемящая боль пронзила его сердце.
Однако, пройдя несколько шагов, Шмая все же остановился и, пропустив вперед Хацкеля, спросил:
— А как это село называется, сынки?
— Это не село, дяденька, а колония…
— Колония? — переспросил кровельщик. — Где-то в этих краях жил мой дружок. На войне вместе служили… Может, слыхали про такого — Корсунский, Иосиф Корсунский?..
Ребята испуганно переглянулись.
— Так это же наш папа, дяденька! — воскликнул старший пастушок, и черные глаза его заискрились. — Вы знаете нашего папку? А почему же он не пришел с вами?..
Шмая-разбойник опешил, опустил голову.
— Я побегу скажу мамке! — крикнул меньший паренек. — Я позову ее!..
— Не надо! — схватил его за рукав Шмая.
Хоть наш разбойник не раз думал о семье своего фронтового друга, о том, что нужно разыскать ее и помочь ей, сейчас он не представлял себе, как он сможет войти в дом этих ребятишек, сообщить их матери недобрую весть.
«А может быть, лучше пройти мимо и ничего не говорить? — думал он. — Пусть ждут отца, пусть живут надеждой, и им легче будет…»
Шмая шагал вперед, не разбирая дороги, и никак не мог решить, как же поступить.
Хацкель пристально следил за товарищем и видел, как удручен Шмая. Так вот куда он его тащил! Балагуле очень хотелось сказать приятелю пару теплых слов, но жаль было еще больше расстраивать человека… К тому же балагула неожиданно проникся жалостью к этим милым черномазым пастушкам. Они засматривают им в глаза и все время говорят о войне, спрашивают, можно ли им туда поехать. Им казалось, что если б они попали на фронт, они быстро бы разыскали своего отца и привели его домой. Без отца очень трудно им живется. Все обижают их мать, а они еще маленькие, не могут за нее заступиться.
Шмая уже решил было пройти мимо этой колонии, но навстречу им уже спешили женщины. Увидев пастушков, бегущих за двумя незнакомыми мужчинами, они остановились, пристально всматриваясь в чужаков.
Если б не этот в военной фуражке и гимнастерке с солдатским мешком за плечами, пастушкам, верно, попало бы за то, что так поздно пригнали стадо. Но сейчас женщины окружили путников и стали допытываться, кто они и откуда, зачем пришли сюда и что слышно на белом свете, скоро ли вернутся их кормильцы домой и скоро ли кончатся их муки…
Шмая был совершенно пришиблен и отвечал им уклончиво, невпопад. Он не знал, что ему делать, как переступить порог дома этих двух мальчуганов, которые не отстают от него и умоляют зайти к ним, как обрушить на их головы страшную весть.
Но выхода не было, и, воспользовавшись тем, что словоохотливые женщины окружили Хацкеля, Шмая направился вслед за пастушками к небольшому домику, окруженному густым садом. Ребятишки опередили его, и скоро навстречу из калитки выбежала ни жива ни мертва молодая смуглая женщина с большими, полными тревоги глазами. Она испуганно смотрела на незнакомого солдата:
— Вы, вы знаете моего Иосифа? Вы…
— Да, родная моя, знал его… Вместе воевали… Вместе и…
Она побелела и, посмотрев на человека, который, понурив голову, отвел от нее глаза, все поняла. Не сдержавшись, она заплакала горько, навзрыд, как могут плакать только исстрадавшиеся солдатки, которые, получив страшное известие, чувствуют, что жизнь уже ничего хорошего им не сулит.
Шмая опустился на лавочку у калитки и тихо произнес:
— Успокойтесь, не плачьте… Не надо убиваться!.. Мертвого не воскресишь, а у вас дети, вы должны заботиться о них. Что поделаешь, если война столько жизней унесла… Я понимаю ваше горе. Золотой человек он был, Иосиф Корсунский…
И стал рыться в своем мешке, чтобы отдать ей медальон мужа и истлевшие, уже никому не нужные ее письма.
Часть вторая
СЕКРЕТ ДОЛГОЛЕТИЯ
Глава пятнадцатая
ДВЕ СВАДЬБЫ И ОДИН РАЗВОД
На пологой мшистой скале, омываемой Ингульцом, засучив штаны выше колен и расстегнув ворот рубахи, сидит Шмая-разбойник и удит рыбу.
Он то и дело забрасывает удочку и внимательно следит за поплавком, за тем, как жирный серебристый карась то подкрадывается к наживке, то отплывает от нее, будто дразнит рыбака.
Вокруг такая тишина, что, кажется, слышен шелест крыльев ласточек, стремительно проносящихся над водой.
Шмая любил перед закатом солнца приходить сюда, на берег, к скале. Здесь и мысли становятся яснее и тело отдыхает после трудового дня.
Почти год прошел с тех пор, как осел наш разбойник в этом благодатном краю. Он окреп, возмужал, и бронзовый степной загар, покрывший его лицо и шею, придавал ему здоровый вид. Казалось, что он даже помолодел