человек, не знаете, так что же может вам сказать простой рабочий? Видно, заваривается новая каша, — ответил кровельщик, уныло покачав головой.
И вот уже пенятся под колесами парохода сердитые волны, а ночь доносит сюда отдаленные раскаты орудий.
Доктор расстелил на скамье свою шинель, улегся и тут же заснул. Шмая, задумавшись, еще долго стоял у борта, глядя на озаренные блеском звезд волны, а потом, махнув рукой, мол, все равно ничего путного не придумаешь, растянулся на палубе рядом с Хацкелем.
С высокого берега потянуло прохладным ветерком. Дрожь прошла по телу кровельщика. А может быть, дрожь не от холода, а оттого, что он снова в пути и не знает, к какому берегу приплывет?
Отовсюду слышалось тяжелое дыхание усталых людей. Но Шмая никак не мог уснуть.
Коротка летняя ночь. И вот уже огромный солнечный диск, показавшийся из-за горизонта, позолотил сады, усыпанные черешней и ранней вишней. Все вокруг — река и прибрежные сады, небо и рощи, пестрые хлеба и травы на полях, — все дышало свежестью, радостью жизни, и, если бы не уханье орудий, никто бы не поверил, что где-то поблизости идут бои.
Шмая невольно начал напевать свою любимую солдатскую песенку и даже не заметил, что люди прислушиваются к его пению. Никто не упрекнул его, что он мешает спать. Только Хацкель не выдержал и заворчал:
— Не спится тебе, дьявол!.. Эх, погибель… — И он со злостью натянул шинель на голову.
Шмая посмотрел на спящего доктора. Его круглое лоснящееся лицо было освещено солнцем. Жирные сизые мухи грызли его полные щеки, лоб, лысину, роились в светлых усах, но он продолжал крепко спать.
Шмая надел ему на голову фуражку, которую нашел под скамейкой, и стал будить его:
— Вставайте, господин, то бишь, товарищ доктор, уже утро… И мухи вас вот-вот съедят…
— Что? Что случилось? — всполошился тот.
— Я, конечно, извиняюсь, — глядя в заспанное лицо доктора, продолжал кровельщик, — но вы мне сказали, что курить вредно… А наш фельдшер Барабаш, царство ему небесное, уверял нас, клялся всеми святыми, что нет ничего вреднее, чем спать на солнцепеке. Какие-то лучи, что ли…
— Плюньте в физиономию вашему Барабашу! — разозленный тем, что его разбудили, не своим голосом крикнул доктор. — Он невежда, ваш фельдшер! Когда куришь, вдыхаешь никотин, а никотин — это яд! А чем больше человек спит, тем здоровее для организма, понятно? Вы сравниваете никотин, гадость, яд со сном? Несусветная чушь!..
— А солнце… — попытался возразить доктору Шмая.
— Что солнце? Утром солнце — благодать! Утренние лучи, понимаете ли, ультрафиолетовые лучи! Что может быть лучше? А вашему фельдшеру скажите, чтоб он глупости не болтал… Уразумели, товарищ?
Постепенно доктор успокаивался. Он достал из своего саквояжа кусок колбасы, огурец, хлеб и приготовился позавтракать, предложив разговорчивому соседу разделить с ним хлеб-соль. Но Шмая, хоть и был голоден, заметив, что припасов у доктора немного, вежливо отказался.
— Спасибо. Я уже перекусил…
— А я не знал, что теперь люди ночью завтракают…
— Это уже кто как, — сказал кровельщик, глядя в сторону и облизывая пересохшие губы.
— Да, жизнь… — глубокомысленно произнес доктор, уписывая за обе щеки колбасу с хлебом. — Если бы моя благоверная, Надежда Сергеевна, увидела, как ее Петр Иванович ест и где он спит, она в обморок упала бы.
— Времена такие… — проронил кровельщик, опершись на перила и глядя вдаль.
— О чем задумались, голубчик? — спросил доктор.
— Думаю… Что ж еще остается теперь делать?
— Думаете, шутите, смеетесь… Вот смотрю я на вас, — а я неплохой физиономист, — и никак не пойму, что вы за тип… Судя по вашему настроению, можно подумать, что людям на земле сейчас неплохо живется. А между тем человечество переживает катастрофу, трагедию… — Доктору очень понравилось это слово: — Да, трагедию! А я вижу, это совсем не действует на вас, будто все, что теперь происходит на свете, к вам не имеет никакого касательства. Весь мир в огне, плакать надо, а вы смеетесь. Пир во время чумы!..
Шмая-разбойник улыбнулся:
— Что ж, ничего не поделаешь, таков уж есть. Вот вы, доктор, смотрите на человека совсем другими глазами, чем я. Вы на него смотрите и думаете: какие у этого бедняги болячки и что можно у него вырезать? Когда к вам попадает человек с больным желудком, слабыми нервами, с чахоткой, вы рады, вы при деле… А я не люблю копаться в чужих потрохах… Конечно, на свете сейчас невесело. Но если бы мы дали волю меланхолии, было б уже совсем плохо. Иногда добрым словом можно вылечить человека скорее, чем всеми вашими операциями и лекарствами. Я, как видите, простой человек, кровельщик… Всю жизнь на крышах сижу, вроде как на наблюдательном пункте, и вижу, что творится на свете божьем. Видел, что было, и вижу, что будет…
— Занятно? Что же, по-вашему, будет?
— Как это — что будет? Порядок будет! Вернется Советская власть, и люди станут жить как полагается…
— И все это вы с вашей крыши видите? — усмехнулся доктор, доедая колбасу.
— Это и без крыши видно, — ответил Шмая и, глядя на бегущие за пароходом волны, задумался.
Замолчал и доктор. Но скоро он нарушил молчание:
— А сейчас о чем же вы думаете, если это не секрет?
— Трудно сказать… Вот забудешь иной раз о своих горестях, да еще кишку чем-нибудь обманешь — ломтем хлеба, куском колбасы, — или потолкуешь с умным человеком, да посмотришь вокруг открытыми глазами и ясно видишь, что хороший мастер, не безрукий и не бестолковый, этот мир сколотил. Тут тебе и солнышко греет — благодать! А полюбуйтесь на реку и на поля, на сады и леса, на пароход, что так вольно плывет по Днепру. Разве это плохо? Так откуда же, скажите на милость, берется столько всяких мерзавцев и злодеев, которые этот прекрасный мир поганят, не дают людям спокойно жить?
— Эге, солдатик, — оживился доктор, — да вы, оказывается, еще и философствовать умеете! А говорили, что простой кровельщик…
— Конечно, кровельщик! А что вы думали, провизор или присяжный поверенный? Всю жизнь крыши чиню, чтобы людям на голову не капало… Бывший наш царь Николка из меня солдата сделал, но меня тянет не к винтовке, а к крышам…
Пароход мирно плыл по реке, и так же мирно беседовали между собой доктор и кровельщик. Но вдруг со стороны рощи на высоком берегу раздались выстрелы.
На палубе поднялась паника, беготня. Кого-то ранило, кто-то зарыдал. В углу палубы застрочил пулемет.
— Бандиты!..
— С кем они воюют, шкуры трусливые!..
Послышались стоны. Кто-то прибежал за доктором. Тот неохотно взял свою сумку