хаос, было прохладно и тихо. Завалиться бы на кровать и уснуть. Но нужно было спешить. Шмая взял с собой старую шинельку, вскинул мешок на плечи и направился к выходу, от души жалея, что приходится оставлять такую уютную обитель.
— Эй, Хацкель! — крикнул он. — А побыстрее шевелиться ты не умеешь? Там, думаешь, будут ждать тебя?
Но вот он увидел запыхавшегося приятеля. Тот еще протискивался в боковую дверь. В руках были два огромных тюка, через плечо переброшено два чемодана…
Шмая с удивлением уставился на него:
— Это еще что такое? Куда это ты собрался? На свадьбу, что ли?
— А зачем же добро оставлять? Захватил с собой кое-что, ковры там, одеяла…
— Совсем с ума спятил! Ну-ка, брось это все к чертовой матери и возьми свой мешок!.. Что скажут люди, когда увидят у нас чужое добро?
— Не твое дело! Я ведь все это на своем горбу тащу…
— Говорю тебе, Хацкель, не выводи меня из терпения! Брось эти тряпки, в дороге они нам будут обузой… Выбрось, говорю, иначе не возьму тебя с собой. Стыдно!.. Что мы, грабители какие-нибудь?..
— Да хватит тебе меня учить, святоша! — сердито крикнул Хацкель. — Только ты готов прожить всю жизнь, имея рваную шинельку и стоптанные сапоги, которые давно каши просят… А я больше не хочу так, понял? Не хочу и не буду!..
Шмая не проронил больше ни слова, резко повернулся и, хлопнув дверью, вышел на лестницу.
Уже завернув за угол, он услышал чей-то крик и оглянулся. За ним бежал Хацкель, звал его, просил остановиться. Вместо тюков в руках у балагулы был один чемодан, на плечах — мешок.
Запыхавшись, он догнал Шмаю и, поравнявшись с ним, молча пошел рядом.
На улицах появилось много людей. Все куда-то спешили, что-то кричали. Трудно было разобрать, что происходит сейчас в городе. Ясно было лишь то, что с каждой минутой опасность нарастает.
Пробираясь сквозь толпы, запрудившие главную улицу, Шмая встретил нескольких заводских рабочих с котомками. Он спросил, куда они держат путь. Те отвечали ему неохотно, но все же Шмае удалось узнать, что они спешат к Днепру, на пристань, хотят куда-то выехать пароходом. И Шмая вместе с Хацкелем двинулся за ними.
Над Днепром уже сгущались сумерки, когда они добрались до пристани. Всюду толпились крестьяне с мешками, женщины с детьми на руках. Стоял страшный шум и крик. Единственный пароход уже был забит пассажирами. Казалось, что от перегрузки эта махина с огромными колесами и пузатым трюмом вот-вот погрузится под воду, тем не менее люди все еще продолжали рваться к сходням, хоть пробраться на пароход уже не было никакой возможности.
— Видишь, Шмая, сам бог велел нам остаться здесь, — проговорил Хацкель. — Пойдем домой и все…
— Не морочь мне голову! — рассердился кровельщик. — Какой у нас дом, если завтра-послезавтра в этом доме будут деникинцы? А для нас на пароходе еще найдется местечко… Пошли!..
Взяв за руку приятеля, Шмая, обойдя часового, прошел к сходням, которые подпрыгивали на волнах, и, пробравшись вместе с ним на палубу, с облегчением вздохнул:
— Ну вот и едем. В тесноте, да не в обиде…
Он снял фуражку, вытер ею пот с лица и опустился на доски, втиснувшись между спавшими.
Яркие звезды усеяли небо, осветив силуэты многоэтажных домов, погасшие заводские трубы, купола Софии и Андреевской церкви, старинные башни. Луна своим холодным и скупым светом заливала мосты, повисшие над рекой.
— Почему мы так долго торчим здесь? — послышался чей-то недовольный голос. — Почему не отправляют пароход?
— Видно, еще мало пассажиров собралось… Билеты еще не раскупили…
— На мель сядем, вот тебе и будет «мало пассажиров»!..
— В самом деле, сколько нас еще будут тут мариновать? — возмущался невысокий полный мужчина в длинной шинели, с повязкой Красного Креста на рукаве. Шинель на нем сидела мешковато, а фуражка еле держалась на круглой не то бритой, не то лысой голове. Он тяжело дышал.
— Больные мои уже измучились… Не знаю, как быть с ними…
— Если не ошибаюсь, доктор, вы волнуетесь, — отозвался Шмая-разбойник, поднявшись с места и подойдя к незнакомцу в длинной шинели. — А сами, небось, говорите своим больным, что волноваться вредно… Возможно, начальство решило отправить наш пароход, когда уже начнет светать…
— Вот еще мудрец! — оживился доктор, вытирая платком голую голову. — Мосты надо проехать, покуда темно. Вы, видно, понимаете в военных делах столько, сколько и я…
— Вижу, вы в самом деле доктор! Я это сразу понял, когда заметил, как на вас сидят шинель и фуражка… Выправки ни на грош!
— Ну, я доктор, и что из этого следует? Что вам угодно? Может, плохо себя чувствуете? Нужна моя помощь?
— Упаси бог! — перебил его кровельщик. — Мне ничего от вас не нужно… Я только хотел спросить вас, почему вы решили, что я ничего не понимаю в военных делах? На вас, вижу, шинель с иголочки, только что из цейхгауза, а я за время войны сносил несколько шинелей и не меньше чем пар двадцать подметок… — Достав из кармана кисет с табаком, он сказал уже мягче: — Может, закурим, товарищ доктор?
— Не курю и вам не советую!..
— Эх, доктор, доктор! Пороху вы, верно, еще не нюхали. Настоящий солдат никогда не посоветует другому бросить курить. Как же можно солдату жить без махорки? Хватит, что его заставляют жить без жены…
В эту минуту Шмая почувствовал, что его кто-то тянет за полу. Оглянулся. Ну, конечно, Хацкель!
— Чего тебе?
— Перестань, Шмая! Замолчи, прошу тебя! Нашел с кем лясы точить!
— Почему так сердится ваш товарищ? — кивнул доктор в сторону Хацкеля.
— А я знаю? Не прислушивайтесь! Ворчит, как злая теща. Манера такая у человека… А скажите, господин, то бишь, товарищ доктор, нет ли у вас случайно рецептика, чтобы мой приятель перестал быть таким грубияном?
— Разумеется, есть! — весело ответил доктор. — Но начнем с профилактики…
— Я еще о таком лекарстве не слыхал… Про-фи-лак-ти-ка? Нет, не знаю.
Доктор рассмеялся, глядя на этого забавного человека, хотел было объяснить, что такое профилактика, но на палубе началась суматоха. Несколько солдат притащили с берега два пулемета и стали их устанавливать на палубе.
— А это еще что за новости? — насторожился доктор.
— С музыкой, стало быть, поедем! — сказал Шмая.
— Вроде что так… — негромко ответил доктор. — Только этого мне не хватало! Я сопровождаю несколько человек раненых и больных, им нужен покой, а не стрельба…
— Ничего, с этими штучками будет спокойнее, — кивнул Шмая на пулеметы.
— Да-а… Спокойно!.. — философски изрек доктор. — Когда уже все это кончится? — воскликнул он раздраженно.
— Вы, ученый