Читать интересную книгу Солнце над рекой Сангань - Дин Лин

— Женщины пусть пройдут на правую сторону! — распоряжался Чжан Юй-минь, стоя посреди площадки. — Эй, вы! Расступитесь! Дайте дорогу! Не толкайтесь! А вы оставайтесь там, у стены!

Все зашевелились, выполняя его приказания. Но только установился порядок, как все снова пришло в движение, все обернулись. Из школы, с учителем Лю во главе, выступили стройными рядами школьники. Точно спортсмены на состязании, они шли веселые и резвые, как молодые тигрята. Громко звучала их песня «Без коммунистов нет Китая».

Чжан Юй-минь отвел для школьников уголок перед сценой. Колонна прошла сквозь расступившуюся толпу. Учитель Лю с трудом построил ребят и подал знак прекратить пение.

В толпе тихо шептались:

— Привели уже преступника?

— Посмотри-ка на старика, на Хоу Дянь-куя!..

Жена Цянь Вэнь-гуя стояла в глубине сцены, то и дело поднимая край кофты и утирая слезы. Она только что отнесла мужу поесть, а теперь кланялась каждому активисту и причитала:

— Что он вам сделал плохого? Разве после освобождения он обижал вас? Не ради золота, так во имя Будды! Вспомните, что наш Цянь И в Восьмой армии!

— Поговори еще! Той же веревкой и тебя свяжем! — припугнули ее. Но она не отходила.

— Пора открывать собрание! — слышались голоса.

— Верно, открываем! — вскочил на сцену Чжан Юй-минь в распахнутой, как всегда, куртке и выжидательно оглядел собравшихся.

Наконец все стихло. Слово взял Чжан Юй-минь.

— Прошло уже больше десяти дней, как мы стали проводить земельную реформу. Нам нужно сбросить гнет феодалов-помещиков. Это нелегко. В одной нашей деревне несколько таких кровопийц. И сегодня мы с корнем вырвем их из нашей среды. Самый коварный злодей — Цянь Вэнь-гуй, прозванный народом «хитрее Чжугэ», — арестован сегодня ночью.

Все бурно зааплодировали.

— Арестовали! Вот здорово! Бей этого сукина сына! — раздавались крики.

— У нас есть и еще подлецы, — снова заговорил Чжан Юй-минь. — Вот наш милиционер, Чжан Чжэн-дянь, у него душа не лежит к народу. Интересы тестя ему дороже. Ради него он готов сорвать нашу земельную реформу. Из уезда уже пришло указание снять его с работы. Наше дело теперь смотреть за ним в оба…

В толпе снова поднялся одобрительный гул, все снова отчаянно захлопали.

— Что вы скажете? Вот негодяй!

— Долой перебежчиков! Убрать всех прихлебателей, всех прихвостней помещиков-феодалов!

Когда шум немного улегся, Чжан Юй-минь снова заговорил:

— Сегодня мы рассчитаемся с Цянь Вэнь-гуем. Сначала мы подведем итог без него, а уж потом и с ним поговорим. Теперь приступим к выборам президиума. Сегодня крестьяне сами поведут собрание, сами выберут председателя. Согласны?

— Ладно! Согласны!

— Чжан Юй-миня в председатели! — раздались голоса.

— Чэн Женя…

— Лучше выбрать нового, из простых крестьян, намечайте того, кто понадежнее, — стоя за Чжан Юй-минем, советовал старый Дун.

— Ладно, нового, так нового! Я за Го Фу-гуя, — предложил Ван Синь-тянь.

— Согласны? Го Фу-гуя?

— Согласны. И еще я предлагаю старого Ли.

— Которого Ли?

— Предлагаешь, а имени не говоришь?

— Дядю Ли Бао-тана.

— Ли Бао-тана? Это дело!

— А я все же стою за Чжан Юй-миня! Без него не обойдемся!

— Ладно, пускай его.

— Кто согласен, поднимите руки!

Из толпы вытолкнули Го Фу-гуя и Ли Бао-тана. Старый сторож смущенно посмеивался, а Го Фу-гуй и вовсе не знал, куда деваться. Они оба стеснялись, словно женихи.

Чжан Юй-минь вывел Ли Бао-тана на середину трибуны и о чем-то с ним пошептался.

Старик шагнул вперед и серьезно, почти сурово заговорил:

— Я старик, бедняк. Десятки лет сторожил сады, а у самого и деревца не было. Теперь мне уже шестьдесят один год, я почти уже ушел в землю, точно упавший с дерева осенний лист. Даже во сне я не мечтал о таком дне, как сегодня. Я председатель? Ну что ж, ладно! Я рад. Я председатель бедняков. Сегодня мы поборемся с Цянь Вэнь-гуем. Кто им обижен, выкладывай свои обиды; кому он враг — пусть мстит ему. Кого обобрал — тому пусть вернет деньги. У кого отнял жизнь — пусть заплатит своей. Вот все, чего я желаю. Я, председатель, сказал все. Теперь ваш черед.

Никто не смеялся над ним. Его нескладная, путаная речь всем понравилась. Желающих выступить нашлось много. Председатель всем давал слово. Но ораторы запинались после первых же слов и быстро умолкали. Слушатели сначала шумно одобряли каждого оратора, но после нескольких скучных речей, в которых повторялось одно и то же, внимание стало ослабевать.

Тогда Ли Чан принялся энергично выкрикивать лозунги; крестьяне нерешительно подхватывали их.

Вдруг на сцену выскочил, сильно волнуясь, Лю Мань. Сверкая глазами, подняв кверху кулаки, он крикнул:

— Можно мне слово?

— Говори! Говори. Лю Мань! Ты у нас оратор!

— А как начальники? Не взыщут с меня за то, что я скажу?

— Смелее, Лю Мань! Чего ты боишься? Сегодня можешь говорить все. Вот мы сейчас увидим, как ты поведешь за собой всю деревню, — подбадривал его Чжан Юй-минь.

— Кто посмеет с тебя взыскивать? Говори, Лю Мань, все что у тебя на душе. Ты избил мерзавца-милиционера! Молодчина! — поддержали его в толпе. Лю Мань оглядел всех красными от бессонных ночей глазами.

— Скажи о Цянь Вэнь-гуе, — напомнил ему Чжан Юй-минь.

— Счет у меня длинный, и сегодня я начну с самого начала, — заговорил, наконец, Лю Мань, ударив себя в грудь кулаками. — Не все знают мою историю. Да может ли кто знать про все беды, что я вытерпел за десять лет? Гнев душит меня! — и он снова стал бить себя в грудь.

— У отца нас было четыре сына. Все работящие, усердные, мы могли бы жить безбедно. Еще до прихода японцев мы скопили больше двухсот юаней, и отец хотел открыть свое дело. На беду он столкнулся с Цянь Вэнь-гуем, и тот подбил его купить мельницу. От мельницы, мол, прибыль большая. Он помог отцу снять дом в аренду да еще присоветовал взять в помощники своего друга — человека чужого, не нашей деревни. Отцу он не понравился, но как было идти против Цянь Вэнь-гуя? Этот человек стал заправлять мельницей. И что же? Не прошло и двух недель, как он исчез. А с ним вместе пропали два мула и свыше тысячи цзиней пшеницы. Отец кинулся к Цянь Вэнь-гую. Тот для виду принял сторону отца и посоветовал подать жалобу на негодяя. Судья обещал разобрать дело, но, конечно, не торопился. Я говорил отцу, что нам от суда хорошего ждать нечего. Сколько мы ни платили, дело не разбиралось. Отец, в конце концов, заболел от горя и умер. Под Новый год все мы, четверо братьев, поклялись на крови петуха отомстить Цянь Вэнь-гую. Да не тут-то было. Не успели мы и пальцем пошевельнуть, как старшего брата схватили и увели в солдаты. Только ушел старший брат — явились японские дьяволы, и брат сгинул, точно камень, упавший в море. Даже весточки от него не дождались. Жена его вышла замуж. Осталась девчонка, где же ей быть, как не у нас?

— Да, так все и было, — раздались возгласы из толпы.

— На другой год после прихода японцев, — продолжал Лю Мань, — Цянь Вэнь-гуй взялся за второго брата. Он, видите ли, давно чувствует себя виноватым перед нашим отцом и хочет помочь нам заработать. Он стал уговаривать брата, чтобы тот сделался старостой. Браг не хотел, отказывался. Человек он простой, работать в поле кроме него некому, да он и не видный собой, кто будет ему подчиняться? Мы все ненавидели Цянь Вэнь-гуя, никто не хотел идти на такое дело. Но не прошло и полмесяца, как из волости прибыла бумага о том, что брат назначен старостой. Что было делать? Надели на него эту петлю. Из волости сегодня требуют денег, завтра — зерна, послезавтра — людей на повинности. В деревню так и валили предатели да агенты японской охранки. Брат никак не мог угодить им. Каждый день его били, ругали. От них то и дело приходилось откупаться деньгами, а деньги брат выпрашивал у родных и односельчан. Цянь Вэнь-гуй же без конца наговаривал на брата: «Он не предан японской императорской армии, нужно отдать его в солдаты». Три месяца пробыл мой брат в старостах. Не заболей он тогда, его сгноили бы в тюрьме. Выйди сюда, брат, — крикнул вдруг в толпу Лю Мань, — пусть народ посмотрит, что с тобой сделали!

Голос у Лю Маня сорвался; не в силах говорить, он только бил себя в грудь кулаками. Толпа заволновалась. Кто-то разыскал Лю Цяня, и его стали проталкивать вперед. Го Фу-гуй помог ему подняться на трибуну. Помешанный, не понимая в чем дело, с бессмысленным смехом озирался вокруг. Длинные всклокоченные волосы, грязное лицо, глубоко запавшие глаза — своим видом он пугал ребятишек. Они шарахались в сторону и плакали от страха, встречая его на улице.

Все хранили молчание, только старики тихонько охали.

— Месть! — закричал Лю Мань, подняв сжатые кулаки.

— Месть! — громом пронеслось по толпе, и вверх поднялся лес кулаков.