А затем пришли звуки – крики, крипы, стоны, треск. Ощущения – страх, ужас, смятение, удивление и шок. Все это доверху наполнило купол, и я расхохотался, упиваясь возмездием.
- Πέθανε! – повторял я не своим голосом, но тысячей голосов моих разгневанных предков. – Умрите всеее!
Купол лопнул, как мыльный пузырь, и сила, наполнявшая замкнутое пространство, брызнула во все стороны.
Поток иссяк. Источник, довольно урча, утихомирился и отпустил меня. Я рухнул на землю, не сразу осознав, что лежал на голой черной и очень горячей земле. Снег испарился. Листья и ветки были сожжены – по моим рукам растекался намокший пепел.
– У-умрите… – прохрипел я, с трудом заставив себя поднять голову.
А когда огляделся, пришел в еще больший ужас.
Глава 28
Меня все еще колотило от последствий выплеска силы. Внезапно стало невыносимо холодно, зуб не попадал на зуб, руки тряслись, и я с трудом смог приподняться.
Заснеженная поляна в запущенной части парка теперь стала одним сплошным темным пятном. От горячей земли исходил пар, и этот странный темный рисунок напоминал черную звезду на белом снегу. В центре был я, а лучи, истончавшиеся к краям, тянулись в стороны на несколько метров.
А земля пахла смертью.
Ближайшее дерево обуглилось с одного бока – темно-оранжевые, почти алые угли пульсировали на коре. Воняло гарью, сырой землей, жженой шерстью и… жареным мясом.
– Дерьмо…
Я снова попытался подняться, но ослабевшие руки не выдержали, и я рухнул обратно на теплую землю. Но теперь перекатился на другой бок и взглянул в распахнутые, но невидящие глаза Сереги. Точнее, в этом обгорелом и тихо стонавшем парне было трудно узнать Ронцова.
– О нет…
Подорвавшись на остатках адреналина, я подполз к нему. Увидев меня, он с трудом сфокусировал взгляд и протянул обезображенную руку.
– М-ммм… Мммм-иии…
– Молчи! – шепнул я. – Молчи, Серег.
– Миии… Миииш…
– Тихо, говорю!
Я навис над Серегой и дернулся от ужаса. Как он вообще еще оставался жив? Света не хватало, я не смог как следует его разглядеть, но и того, что рассмотрел, было достаточно для однозначного вердикта – срочная реанимация. Если еще не поздно…
Видимо, он в какой-то момент вышел из-под контроля Гагарина и попытался поставить барьер. Обгорел парень неравномерно, больше всего досталось лицу, груди и рукам. Чудовищные раны и невыносимая боль. Странно, что он смог остаться в сознании.
– Серега, прости, – я попытался воззвать к силе источника, но Род не откликнулся на просьбу.
«Слишком много», - отрезали предки и оставили меня. Слишком много потратил в попытках спастись. Сейчас я ощущал себя настолько пустым, словно и вовсе не обладал силой, как какой-нибудь простолюдин.
Дважды просить у предков я не стал. Знал, что если отказали сразу, то уже не поделятся – только разозлю.
– Миш… – пошевелил остатками губ Ронцов. – Что… Что ты с ними сделал? И с нами…
– Пытался нас защитить. Прости меня. Прости, Серег, я не могу залечить… У меня не осталось сил.
Ронцов болезненно поморщился, но попытался улыбнуться.
– Зато… ты… те не бросил.
– Все, молчи!
Я оглянулся по сторонам в поисках друзей. За моей спиной булькнул и закряхтел в своей светящейся банке Ленька.
– Ну и светомузыку ты зарядил, Соколов! – прохрипел артефакт. – Такого я не видал. Вот уж точно будет что вспомнить.
– Есть что сказать по делу? – Грубо оборвал его я.
Банка оказалась целой, но валялась на боку, и Ленька безуспешно прыгал, пытаясь заставить свой сосуд принять вертикальное положение.
– Поставь меня, пожалуйста, – удивительно вежливо попросила Голова. – И найди своего лекаря. Если я вижу именно то, что вижу, то дружку твоему осталось недолго.
Я быстро поставил банку на старый пенек, чтобы у Пантелева был обзор побольше, а сам, шатаясь, пошел по поляне в сторону, куда убегал Коля. И лишь сейчас, с высоты собственного роста, я увидел полный масштаб того, что натворил.
Твою мать, как у меня вообще все это вышло?
Как, черт возьми?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я убил их. Сейчас казалось, что я убил их всех – и своих, и чужих. Сила, что встала на мою защиту, не выбирала – просто лилась и уничтожала все на своем пути. Кто не спрятался, я не виноват. А спрятаться почти никто и не успел…
– Коля! – надтреснутым голосом позвал я. – Коля! Отзовись!
С трудом передвигая ноги, я перешагнул через почерневший труп Меншикова. Длинные белые волосы альбиноса сгорели дотла, а череп почернел. В княжиче можно было признать Меншикова лишь по мечу, что остался у него в руке.
Рядом лежали еще два тела. Тот, что выше, видимо, был Забелло, а по другую сторону от Меншикова – Исаев. Все точно мертвы – я провел руками над их телами, силясь уловить хотя бы слабое биение жизни, но тщетно. Души уже их покинули. Если у этих козлов когда-то были души.
Гагарин явно пытался защититься – так и умер в скрюченной позе с гримасой боли и ужаса на и при жизни несимпатичном лице, но со вскинутыми руками, словно он пытался создать заклинание, но не успел.
Менталист второго ранга – и пал от моей руки. Впору было возгордиться, но это была Пиррова победа.
Ронцов снова застонал. Я обернулся, увидел, что он пытался пошевелиться, и шикнул на него.
– Лежи смирно, Серег! Коляяяя! Коляяяя!
Рахманинов и Грасс, казалось, пострадали меньше. По крайней мере от них не исходил аромат жареной свинины, да и выглядели они целыми. Волна силы прошла мимо них и если и задела, то по касательной.
Афанасьев, паскуда этакая, тоже еще дышал – отползал к дереву, и я с легкостью догнал его.
– Куда намылился, предатель?
Я пнул его носом ботинка по челюсти, Афанасьев сдавленно взвыл.
– Не надо! Не надо! Пощади!
– Поздновато ты одумался, Гриша, – мрачно сказал я, перевернул его на спину и наступил на израненную грудь, переместив на ногу вес. – Я не в настроении кого-либо щадить.
– Я… Я… Меня заставили, – прохрипел менталист.
– Ну конечно.
– Я должен был это сделать! Я не знал, что дойдет до убийства! Не знал, что Орден это прикажет…
– Мне плевать, Гриш. У тебя был выбор.
Поразмыслив, я вытащил меч из обугленной руки Меншикова и направился к Афанасьеву. Увидев оружие в моей руке, предатель заскулил и попытался отползти, но уперся спиной в дерево.
– Никуда не уходи, – сказал я и вонзил меч ему в плечо. – Отдохни пока.
– Ааааа! – взвыл Афанасьев. – Не наааадо!
Была мысль просто снести ему башку, но я сомневался, что хватит сил на хороший удар. Да и живым он еще мог пригодиться.
– Миша?
Я резко выпрямился, услышав высокий женский голос.
Ирэн, с лохматой головой и в наспех накинутом пальто, стояла возле уцелевшего дерева и с ужасом смотрела на поляну.
– Ир? Что ты здесь делаешь?
Девушка шагнула ближе, внимательнее осмотрела поляну – увидела трупы сектантов-неудачников, развалившихся Рахманинова и Грасс, проткнутого мечом Афанасьева, обезображенного Ронцова… И подняла глаза на меня.
– Это ты? – почти заикаясь, спросила она. – Это ты… Ты их всех убил? Аня не вернулась в комнату, я забеспокоилась, пошла искать… И увидела вспышку. Миш… Это ты, да?
– Да.
Казалось, на Ирину нашел какой-то ступор. Девушка словно оцепенела – застыла столбом, с непониманием и недоверием глядя на место катастрофы. Лишь ее глаза то расширялись, то сужались, а губы слабо шевелились.
– Ир, тебе не стоит быть здесь, – я шагнул было к ней, но тут наваждение спало, и Ирэн отшатнулась от меня как от прокаженного.
– Не подходи! – она тут же поставила «Берегиню» и выставила между нами «Покров». – Не смей!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Ира, это же я. Миша. Я тебя не трону.
Вскинув руки, девушка продолжала пятиться.
– Ты… Ты… Ты их всех погубил. О господи…
– Спокойно, красотка! – заорал со своего пня Ленька. – Тут, знаешь ли, случилась та самая ситуация, когда или ты убиваешь, или убивают тебя… Так что зазнобец твой все правильно сделал. Ну, это, конечно, потом внутреннее расследование будет разбираться, кто прав… Но я ставлю на Соколова.