Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не получая никакого ответа от монахинь, Феодора прятала лицо в свои длинные волосы, отдаваясь безудержным приступам отчаяния.
Но время шло, и к ней возвращалась ее природная решимость. Она глотала слезы, борясь с ними, давясь и задыхаясь, и в конце концов побеждала. Затем следовали долгие часы оцепенения или сна, но и впав в забытье, она вскоре тревожно вздрагивала и просыпалась.
Больше она не спрашивала о своем ребенке, потому что осознала бесполезность этих попыток. Казалось, она забыла о девочке, поскольку больше не говорила о ней. Это вызывало брезгливые ухмылки у окружавших ее каменных женщин, ибо она казалась им еще более отвратительной, потому что не страдала так сильно, как того заслуживала.
Но Феодора все помнила. В ее сердце постоянно ныл грубый рубец, подобный тому, который остается на теле от глубокой раны.
От пищи она не отказывалась, стараясь побыстрее восстановить силы. Дата, приведшего ее в приют, она больше не видела, но знала, что монахам заплатил именно он. Еще он обещал взять ее на корабль и увезти в Константинополь. Что она станет делать, когда туда вернется, она не знала, но там был ее дом, там она была счастлива — пусть и недолго.
Тем временем она стала поправляться, и у нее появился интерес к тому, что происходило вокруг. Она находилась в приюте Святой Дионисии, мученицы времен императора Диоклетиана[48], устоявшей перед жестокостью римских солдат, заставлявших ее под пыткой отречься от веры Христовой. Во славу Дионисии монахини отказывались от мирских соблазнов, ели горькие травы и коренья, пили только воду, спали прямо на каменном полу в тесных кельях. Днем они ухаживали за больными, а вечера проводили коленопреклоненными в часовне, обращаясь к Господу с молитвами и распевая псалмы.
Феодора сравнивала их с нищими, с которыми ей выпало скитаться по пустынной Северной Африке. Оборванцы приняли ее, ни о чем не расспрашивая, никто не узнавал любовницу наместника в уличной девке с грубо размалеванным лицом, в дешевых цветных тряпках. Странствующие актеры давали представления в маленьких прибрежных городках и селениях, торговали приворотными зельями, играли на цитрах и рожках, понемногу подворовывали и побирались. Кроме Ваввы и Курбана, в их компании было еще пятеро мужчин и две женщины. Приближаясь к какому-либо селению, компания рассыпалась, бродяги старались не привлекать внимания. Феодора выступала с пантомимой на главной улице под аккомпанемент цитры и рожка, а остальные тем временем просили подаяние и обшаривали карманы зрителей. После они снова собирались и делили добычу. Местность была бедной, добыча оказывалась страшно скудной. Но Феодора всегда получала свою долю, даже тогда, когда ее беременность стала заметной и она не могла больше плясать.
Сравнивая монахинь с бродягами, далеко не святыми, Феодора понимала, что нищие были куда человечнее. Монахини лишили себя простых удобств и удовольствий, считая их порождением дьявола, они жили в уверенности, что мир вокруг полон зла и демонов и спастись можно только постясь и истязая собственную плоть.
Ежедневно настоятель, тощий монах Абад, яростно обрушивался на православие в своих проповедях. Он без устали слал проклятия императору Юстину и громил православную доктрину. Феодора недоумевала. Что заставляло церковников так ненавидеть друг друга? Ум девушки не занимали богословские распри и ухищрения, а тем временем вокруг кипели страсти, шла сложная, малопонятная жизнь, захватывавшая и обитателей приюта.
Иисус Назареянин проповедовал смирение и братскую любовь, но его последователи очень скоро сделались агрессивными и нетерпимыми. Короли и императоры крестили свои народы, насаждая силой учение человеколюбивого мудреца из Галилеи. Мученики превратились в мучителей — они преследовали иноверцев и воевали друг с другом из-за мелких разночтений в священных книгах. Император Юстин объявил православие единственно правильной религией, но не вся империя подчинилась ему. В провинциях плодились секты, враждуя между собой. Жители Александрии, перенявшие у римлян любовь к публичным дискуссиям, бросали все дела и часами препирались на улицах из-за какой-нибудь цитаты из Священного Писания, и нередко дело доходило до рукопашной.
Монофизиты представляли собой самую влиятельную секту. Они оспаривали двойственность природы Спасителя, на чем также горячо настаивали православные. Феодора в монастыре целыми днями выслушивала злобные выпады против официальной церкви и ее служителей. В чем же крылся источник этой непримиримой ненависти? Серые монахини удивляли ее. Она наблюдала, с каким рвением они молятся, с каким болезненным восторгом обращаются к своему Богу, но потусторонняя мистическая сила, владевшая их душами, отталкивала Феодору.
Больше всех поражал ее Абад, всегда державшийся особняком. Однажды, сопровождаемый белолицей сестрой Бенефицией, тощий монах явился к Феодоре. Он произнес гневную филиппику[49], называя девушку чудовищем, дьявольским отродьем и погубительницей мужчин. Затем внезапно начал призывать ее спасти бессмертную душу, покаявшись и посвятив себя тяжкому труду искупления.
Феодора молча выслушала сумбурную речь странного монаха. Он был ей противен, как и сестра Бенефиция. Это их угрюмые лица она увидела перед собой, когда очнулась после тяжелых родов, это они отняли ее ребенка, не дав даже прикоснуться к нему, подержать малютку на руках…
Теперь Абад часто пытался увещевать Феодору. Охваченный лихорадочным возбуждением, с горящими глазами, этот монах, казалось, ненавидел молодую грешницу, но не мог устоять перед соблазном приблизиться к ней…
В это время император Юстин, подстрекаемый влиятельными константинопольскими сановниками, исчадиями ада, по мнению монофизитов, принял ряд законов, направленных против секты, и сместил ее патриарха Северия.
В провинции начались волнения, перекинувшиеся в Александрию и достигшие глухих стен монастыря. На улицах происходили стычки между горожанами и солдатами, усмирявшими непокорных, в приюте же текла размеренная жизнь. Однако Феодора замечала озабоченные, хмурые лица монахинь и Абада, переставшего наконец пугать ее своими яростными речами.
Феодора уже полностью поправилась и была готова покинуть приют, когда в Александрию внезапно прибыл опальный патриарх. Решив посетить все богоугодные заведения столицы, он появился в приюте Святой Дионисии вместе с епископом Тимофеем и его свитой. Преосвященный Северий являл собой полную противоположность главе местной церкви, массивному осанистому Тимофею. Он был маленьким, сухопарым, невзрачным старичком и обладал тихим, ласковым и вкрадчивым голосом.
Монахини собрали больных в трапезной, заставив всех опуститься на колени. «Ниже, ниже кланяйтесь его преосвященству!» — беспрестанно шипела сестра Бенефиция. Феодора украдкой разглядывала патриарха из-под опущенных
- Рам и Гау - Софья Радзиевская - Исторические приключения
- Приключения Ричарда Шарпа. т2. - Бернард Корнуэлл - Исторические приключения
- Французский поход - Богдан Сушинский - Исторические приключения